Лобов Олег Иванович

     Наши, если так можно выразиться, строительные, а также жизненные дороги с Олегом Ивановичем пересекались часто и порой продолжительное время шли рядом.

Правда, одно это обстоятельство ещё не являлось бы достаточным для того, чтобы написать о Лобове подробнее, что я как раз собираюсь сделать. Ведь длительная работа в организациях одной отрасли неизбежно дарит знакомства с сотнями специалистов, а затем даёт возможность многократно встречаться с большинством из них в разные годы. Что ни говори, а строительный мир достаточно тесен.

Причина же в том, что Олег Иванович для меня не просто коллега, становившийся непосредственным начальником на отдельных ступеньках служебной лестницы. Он ещё тот человек, без которого трудно представить свою прошлую производственную деятельность, без него я был бы лишён многих светлых и памятных минут, которые дарила совместная работа.

Вместе с тем, рассказывая о Лобове, я не забуду упоминать о себе, а также представлять коллег и саму работу. Может даже оказаться, что значительная часть текста будет как раз о них и о ней. Предугадать содержание не берусь, так как не хочу иметь ограничивающие рамки.

В далёком теперь мае 1971 года меня назначили начальником технического управления Главсредуралстроя Минтяжстроя СССР. Эта служба занималась многими направлениями, имевшими отношение к строительству, в их числе была и проектная документация на объекты. Забот в этой части хватало: то задерживалась её выдача, то выявлялись в чертежах неувязки, то у исполнителей на площадках возникали предложения по рационализации решений, то требовалась замена конструкций и материалов на те, что имелись в наличии.

Любое изменение и отступление от проекта, даже незначительное, полагалось в обязательном порядке, подменяя заказчика, так как это было его прямой обязанностью, а он не проявлял инициативу, согласовывать с институтом, разрабатывавшем документацию.

Квалификации и авторитета у специалистов технических отделов трестов и заказчиков не всегда хватало, чтобы отстоять свою позицию, поэтому они обращались за помощью в техническую службу главка. Вот и приходилось мне с коллегами заниматься различными согласованиями.

Так как два с половиной десятка генподрядных трестов главка вели тогда на территории Свердловской области строительство объектов всех отраслей народного хозяйства, то разработчиков документации набиралось много. Базировались они и в нашей области, и в столице. Ведущие отраслевые министерства страны имели в Свердловске свои ведомственные проектные институты: «Уралгипромез», «Урал ТЭП», «Уралгипротранс», «Уралгипрохим» и другие. Они разрабатывали не только технологические части проектов, но и сами вели строительное проектирование. 

Мне ещё по предыдущей работе в тресте «Уралтяжтрубстрой» приходилось встречаться с первыми лицами институтов, а чаще с руководителями строительных отделов. Не могу не упомянуть Абезгауза Илью Соломоновича - начальника строительного отдела института «Уралгипромез». Он был инженером высокой квалификации, преклонный возраст не мешал ему поддерживать новые технические предложения. 

В начале шестидесятых годов Госстрой СССР, проводя техническую политику по повышению уровня индустриализации строительства, создал «Союзпромстройпроект». В его систему вошли несколько территориальных институтов страны, на которые возлагалось проектирование строительной части объектов и комплексов. Ведомственные институты были обязаны передать им своих специалистов по строительному проектированию, что встречало явное и скрытое сопротивление.

На Урале таким базовым подразделением Госстроя стал институт «Уральский ПромстройНИИпроект» («Уральский ПСП»), образованный в конце двадцатых годов. Институт получил под предстоящее развитие здание №50а по улице Ленина с таким запасом площадей, что приличную долю от них несколько лет арендовал центральный аппарат Главсредуралстроя. На окраине города научная часть института имела крупную научно-исследовательскую базу с отлично оснащёнными лабораториями, испытательным полигоном и производственными мощностями, способными обслуживать собственные нужды.

Кадры проектировщиков прирастали, в основном, выпускниками строительного факультета Уральского политехнического института. Скажу для примера, что из окончивших институт в 1959 году по специальности промышленное и гражданское строительство, в числе которых был и я, четвёртая часть инженеров получила распределение на работу в «Уральский ПСП». Состав рядовых исполнителей в институте был тогда в основном молодёжным.

Когда я появился в техническом управлении главка, в институте директорствовал А.В. Михайлов. Он был доступным и приветливым человеком для людей с производства, занимался административно-хозяйственными проблемами, имел предпенсионный возраст и потому, а может быть, в силу приобретённой на руководящем посту осторожности, технического направления в работе не касался.

Больно специфическим и ответственным из-за возможных неприятных последствий оно было. Самое большое, на что рассчитывали, обращаясь к нему, так это на его личное поручение службам принять вопросы к рассмотрению. При этом он не добавлял подчинённым слова о том, что надо постараться найти решение, устраивающее просителя.

Главным инженером института работал С.М. Носков, если точнее, то он исполнял обязанности главного инженера. Семёна Михайловича в этой должности вышестоящая инстанция не утверждала, так как он не являлся членом КПСС, а, значит, возглавлять столь крупный коллектив ему не полагалось. Похоже, его мало смущало это обстоятельство, он не стремился изменить положение и сохранял относительную независимость от властей.

К нему я по предварительному звонку заглядывал довольно часто. Как можно было пройти мимо, когда наши кабинеты в точности размещались один над другим. Носков был симпатичным и стройным мужчиной, имел высокий рост и солидный возраст, его лицо, изборождённое глубокими морщинами, не оставляла ироническая улыбка, которая нравилась не всем. Выслушивал хозяин кабинета меня охотно, легко вступал в обсуждение предложений, в дружелюбной форме высказывал предостережения по поводу отдельных рискованных идей, вносил поправки.

Казалось, что мы прекрасно понимаем друг друга, и дело только за тем, чтобы дать поручение исполнителям. Однако с этим он не торопился. Препятствие состояло в том, что С.М. не допускал мысли об увеличении сметной стоимости объекта, поскольку тогда заказчик должен был переутверждать смету, а этот процесс оказывался слишком сложным и затяжным, чтобы за него браться.

- Если хотите применить новые материалы, индустриальные решения, то о компенсации затрат не помышляйте, - говорил Носков.

Переубедить его не удавалось, приходилось соглашаться с таким подходом, лишь бы получить выигрыш в сокращении трудоёмкости и сроках выполнения работ. В конечном итоге то и другое достигалось.

Спустя ровно тридцать лет после тех встреч с С.М. я прилетал в Свердловск на торжества по случаю 70-летия стройфака Уральского политехнического института. К этому времени в угоду перестроечным преобразованиям, захлестнувшим страну, город был переименован в Екатеринбург, а институт - в Уральский государственный технический университет.

Познакомили меня тогда с новым деканом факультета А.С. Носковым. За вечерним столом мы сидели рядом, и в разговоре выяснилось, что он сын того самого Семёна Михайловича. Пошли воспоминания, я сказал ему много добрых слов о Носкове старшем, уже ушедшем к этому времени из жизни, но оставившем о себе память.

***

     Строительная отрасль в конце пятидесятых и в начале шестидесятых годов переживала большие изменения, связанные с переходом на индустриальные рельсы. Освоение капитальных вложений, объёмы которых прирастали с каждым годом, сроки ввода объектов и мощностей были определяющими показателями работы строителей. Низкая квалификация рабочих и их хроническая нехватка вынуждали инженерные службы организаций и предприятий искать новые способы ведения работ, дававшие повышение заводской готовности выпускаемых изделий и рост производительности труда на стройплощадках.

Госстрой Союза вводил в действие серии большепролётных железобетонных предварительно напряжённых стропильных и подкрановых балок, стропильных и подстропильных ферм, плит покрытия и перекрытий. Институты предусматривали их применение в проектной документации, а собственные базы трестов отставали с началом освоения и производства конструкций новой номенклатуры. Кутерьма в связи с этим несколько лет была невообразимой.

Встречные же предложения ведущих строительных трестов, имевших технические достижения, благодаря сотрудничеству с научно-исследовательскими организациями, внедрить в жизнь оказывалось сложно. Препятствием на пути вставали консерватизм проектных институтов и то обстоятельство, что новые находки почти никогда, что естественно, не оказывались дешевле, нежели традиционно применяемые конструкции и мелкоштучные материалы.

Новая техника давала снижение трудоёмкости работ, но только не стоимости. Сокращение же трудовых затрат в строительном деле институты не волновало, поскольку такой показатель им не планировался. Каждая сторона имела свои плановые задания, по которым в первоочередном порядке оценивался их труд: для институтов это было снижение стоимости строительства, для трестов - повышение производительности труда. В такой обстановке приходилось работать, искать взаимопонимание. 

С руководителями института «Уральский ПромстройНИИпроект» в какой-то мере его находить удавалось, но возраст первых лиц организации располагал к консервативным шагам, когда старые проверенные жизнью решения принимаются охотнее, чем даже те новинки, которые рекомендует его же собственная научно-исследовательская часть. Так бывает почти всегда, и тут на выручку должны приходить представители молодого поколения, воспитанные на иных принципах, которые хотелось бы назвать прогрессивными.

Однажды в кабинете главного инженера института, куда я отправился в очередной раз, оказался незнакомый человек, хотя мне представлялось, что специалистов проектной части и исследовательской я знал всех, а он был, тем не менее, одним из них.

Конечно, о смене главного инженера я уже слышал, но никогда не имел привычки наводить о ком-либо справки. Свои отношения с новым лицом выстраивал с чистого листа, полагаясь только на то впечатление, которое человек на меня производил. Оценки других только бы мешали. Возможно это не лучший способ вхождения в контакт с людьми, но другого не знал, а этот не подводил.

Рост у хозяина кабинета оказался подстать тому, что и у Носкова, но скроен он был явно спортивными увлечениями. Лицо открытое, короткие волосы зачёсаны набок, хотя отдельные вихры не поддавались его крепкой руке. Выглядел он очень, ну, очень молодо, а держался уверенно, словно в этой должности работал уже давно. Едва познакомившись, мы перешли к обсуждению вопросов по строительству цеха холодного проката Верх-Исетского металлургического завода (ЦХП ВИЗа) в Свердловске.

Металлургические цеха сложны в исполнении. Глубокое заложение фундаментов под каркас здания и технологическое оборудование, ямы окалины, лотки, проходные тоннели и т.п. Всё в монолитном исполнении, а значит, на площадках масса деревянной опалубки, вязаной арматуры. От обилия рабочих теснота и неразбериха.

Тысячи человек стягиваются на пусковой комплекс. Их количеством министерское начальство оценивало достаточность принимаемых на месте мер. Выработка в рублях на одного рабочего в таких случаях падала и тянула за собой снижение этого показателя по всей организации в целом.

Нами были подготовлены предложения по применению сборных железобетонных конструкций взамен монолитного железобетона, но у главного инженера института их оказалось больше. Он смотрел на проблему широко, подходил к её решению с размахом, если судить по институтским меркам. Не верилось, что это явь. Так рассуждать мог только строитель, а он был проектировщиком. Откуда у него взялось глубокое понимание сути строительного дела? Поразил меня его подход - «наш» человек оказался в кресле главного инженера института.

Уважительное отношение сохранил бы к нему только за тот разговор, за взаимопонимание, за случившуюся возможность обменяться мнениями по важной для главка теме. Но не разговором завершилась встреча, а реализацией высказанных сторонами соображений. Он взял на себя переработку документации, уже спущенной в производство работ, согласование сопутствующих вопросов с министерством-заказчиком, обоснование и защиту предложений в Москве.

Строительство ЦХП ВИЗа, которое шло до этого с большим напряжением, главк завершил в срок, что вряд ли было бы возможно при другом отношении главного инженера института к возведению одной из важнейших народнохозяйственных мощностей страны.

О Лобове Олеге Ивановиче, занимавшем эту должность, заговорили строители, он сразу же стал известной и уважаемой личностью в их среде. Рациональный подход к решению вопросов строителей у Лобова стал нормой при проектировании и жилых зданий, и производственных комплексов.

В строительной отрасли на периферийном горизонте появилась яркая звездочка.    

***

     Об анкетных данных Олега Ивановича, начале его трудового пути, а также о некоторых связанных с этим подробностях, услышанных от него лично, я узнал спустя много лет. Родился Лобов 7 сентября 1937 года в Киеве. Оказалось, что мы оба родом с Украины, и я только на девять месяцев старше его, хотя так молодо, как он, ни при первой встрече, ни при последующих не выглядел. А ещё говорят, что с годами стирается разница в возрасте.

Диплом инженера-строителя получил в 1960 году, окончив с отличием Ростовский-на-Дону институт инженеров железнодорожного транспорта. Я на год раньше защитил на отлично дипломный проект на тему: «Большепролётный арочный железнодорожный мост из сборных предварительно напряжённых конструкций». Привожу такие параллели не для того, чтобы подравняться с известным государственным деятелем, которым он со временем стал. На это не претендую, так как у каждого своя судьба, а просто интересны, на мой взгляд, некоторые совпадения.

По распределению выпускников в том же году Лобов приехал в Свердловск, где в институте «Уралгипрохим» начал работать инженером строительного отдела. Для меня, прожившему к этому времени в Свердловской области почти тридцать лет, Средний Урал уже давно стал второй Родиной.

Он быстро шёл по должностным ступенькам: старший инженер, руководитель группы, главный конструктор отдела. С 1963 года в течение двух лет, занимая такую же должность, работал в институте «Уральский ПСП». Наверное, такое перемещение было связано с передачей специалистов институтам Госстроя, о котором упоминал выше.

Может показаться странным, что я выражаюсь столь неуверенно, тогда как продолжаю и сейчас видеться с Олегом Ивановичем, и мог бы обратиться к нему за уточнением, но этого не делаю специально. Постараюсь дать объяснение: я не пишу с его слов доподлинную биографию, что лишило бы меня приятной возможности домысливать и предполагать, а пересказываю только свои воспоминания и впечатления о нём, которые остались в памяти.  

Именно в те годы я возглавлял техническую службу треста «Уралтяжтрубстрой» в  Первоуральске, что в сорока пяти километрах от Свердловска, часто по вопросам работы навещал областной центр и бывал в этом институте, но наши дорожки не пересеклись.

На один год О.И. по какой-то причине возвращается в «Уралгипрохим», а с 1966 года целых шесть лет работает в «Уральском ПСП». Он трудится руководителем сектора фундаментов в научной части института, поступив перед этим в заочную аспирантуру. Вскоре Лобов защитил кандидатскую диссертацию. Я хорошо знал и общался с его руководителями и коллегами в ту пору, это были Фролов Р.С., Швец В.Б., Тетиор А.Н., а с ним самим судьба не сводила.

Дело в том, что он занимался исследованиями и внедрением свайных фундаментов в Тюменской области, где разворачивались великие стройки. Олег Иванович много времени проводил в командировках, чтобы научные исследования доводить до практического внедрения, что требовал его характер.

В тот период я также много мотался по командировкам, но приходились они на Свердловскую область. Она соседствовала с Тюменской, однако гигантские пространства, занимаемые ими, лишали возможности встретиться нам раньше.

Надо полагать, что деловые и организаторские способности Олега Ивановича были настолько яркими, что их заметили не только коллеги по работе, но и руководители института, и Госстроя СССР. Их оценили, он получил предложение занять должность главного инженера «Уральского ПСП». Лобов не торопился дать согласие и почти год размышлял над этим. К тому же он тогда не был членом партии.

Когда состоялось назначение, директор института Михайлов сказал ему: «Делай, что хочешь. Я скоро ухожу на пенсию. Мешать в работе не буду». Человек, в чьих способностях хоть в малой степени сомневаются, таких слов никогда не услышит. Вот и начал Лобов делать то, что считал правильным, и взял курс на сближение позиций проектной организации и строительного главка.

Не противостояние друг другу, а так складывались порой отношения, что не шло на пользу общему делу, а участие сторон в проектном процессе, учёт возможностей строительных трестов и их производственных баз, совместная работа по снижению трудовых затрат на всех этапах строительства ещё на стадии проектирования объектов.

Надо было обладать яркими способностями, чтобы при отсутствии производственного опыта ухватить именно главное звено. Он же не работал на стройке, не знал изнутри её приводных механизмов, мог видеть и наблюдать всё только со стороны. Однако ему этого оказалось достаточно, он разобрался в сути и, по мнению производственников, взял верный курс. Только высказать благие намерения ещё мало, нужна их реализация. Это тяжкий труд, тут требуется бойцовский характер, настойчивость, умение доказывать и убеждать.

Полагаю, что не аплодисментами встретил коллектив института новичка. У одних зависть, у других недоверие, у третьих приверженность к устоявшимся традициям. У нас не любят, по крайней мере, не любили тогда карьерных взлётов молодых людей. Потому и случались они редко, и воспринимались как нечто из ряда вон выходящее, и заканчивали «назначенцы» порой провалами на тихую радость тем, кто не помочь хотел новому руководителю, а исправно чинил препятствия.

В сторону жёсткости, официальности, команд и приказов чаще берёт крен «назначенец», и вырастает между ним и подчинёнными стена непреодолимым препятствием к взаимопониманию. Повинность отбывает исполнитель, равнодушен к делу, чувствует себя маленьким винтиком, каких много, и есть, кем заменить его. Знаем, чем это всё кончается. Олег Иванович избрал не такой путь.

Вообще-то, правильно рассуждать многие люди горазды, и другим хорошее посоветовать могут и знают, как самим поступить нужно, и настроить себя на требуемую линию поведения в состоянии. Остаётся только выбранную роль сыграть так, как сам в сценарии прописал. Тут-то и начинаются осечки. Побеждает собственная натура, никуда от неё не денешься. Держишься, держишься и вдруг проваливаешься.

Быть не самим собой можно, но постоянно пребывать в чужом облике не получится, так как нутро твоё всё равно наружу выпрет, в конце концов. И без прикрас в один момент перед коллегами предстанешь, и раскроется твой маскировочный секрет, и будут знать они, что ты за существо есть на самом деле. Лучше уж быть таким, как уродился.

Я вот написал, что Олег Иванович избрал не командный путь, и допустил ошибку. Да ничего он не избирал, оставался просто самим собой. Его манера отношений с людьми не была командной и начальственной. Уж поверьте мне, так как не один десяток лет его знаю, и в ситуациях сложнейших видел, когда не только его судьба, но и судьбы других людей от его решения зависели, а он обходился без приказных нот и надрыва голоса. Не «винтика» в подчинённом видел, а коллегу.

Он не заставлял выполнять поручения, а объяснял, почему это необходимо сделать, убеждал, доказывал, увлекал. И подчинённый становился его сторонником. Надо же обладать таким терпением, чтобы на разговор даже не по принципиальной теме тратить массу времени.

Я наблюдал за такими случаями не раз, нетерпение, закипавшее во мне, приходилось подавлять, а с фразой, зависавшей в голове, справиться не мог и твердил про себя: «Ну, зачем он растрачивает время на мелочи?» Лобов же, оставаясь спокойным, тянулся за очередным листом бумаги и продолжал рисовать какие-то разъясняющие суть схемы, чтобы обратить коллегу в свою веру. И обращал.

Сделать набросок плана здания, фасада, какой-то конструкции ему труда не составляло, наоборот, он испытывал при этом удовольствие. Это чувствовалось и по полученному результату: его рука, вооружённая чаще всего авторучкой, выдавала не вычерченные линии, а нарисованные, чертёж не становился картиной, но оживал. У него был дар к рисованию.

В институте «Уралгипрохим» в штатном расписании отсутствовала должность архитектора, так Олег Иванович по своим проектам был и конструктором, и архитектором одновременно. В более поздние годы рисование увлечёт его, и он станет пробовать силы в написании картин. Одну из них однажды подарит мне.

***

     Наши производственные отношения с Лобовым быстро крепли. Подтянулись застарелые вопросы. Закладывались решения с изменением стоимости строительства. Как удавалось ему с привлечением Госстроя это делать, не знаю, но его способностей хватало и на это. Только вскоре всё изменилось.

В 1971 году его включили в число специалистов от области, которые выезжали на стройки Финляндии. Возглавлял группу  Б.Н. Ельцин - заведующий отделом строительства Свердловского обкома партии. Партийный лидер имел возможность и лучше узнать Лобова в поездке, и оценить его деловые качества.

Ельцин трудно сходился с людьми и очень настороженно относился к незнакомым ему работникам. В данном же случае события развивались стремительно. Причина, как можно предположить, была в том, что О.И. произвёл на него сильное впечатление.

Я лично убеждён, что именно так и было. Он понял, кого ему не хватает для полноценной работы отдела. Именно проектировщика по специальности да ещё с научной степенью, ведь объёмы освоения капитальных вложений в большой мере предопределялись ещё на стадии разработки проектов.

Уже на следующий год на заседании бюро обкома партии Лобова утвердили заместителем Бориса Николаевича. Работа Лобова в должности главного инженера института оказалось короткой, но для меня и технической службы главка - памятной. Было жаль, что он оставил проектное дело, начатое столь свежо и прогрессивно.

Однако его новое место работы дало возможность влиять на техническую политику уже всех областных строек. Обком партии был главным руководящим органом, он стоял над всеми хозяйственными структурами независимо от их ведомственной подчинённости.

Проектировщики, строители, заказчики, имея своих непосредственных начальников на местах, а также в министерствах и ведомствах в центре, прекрасно знали, что какой бы сильной не была вертикаль хозяйственной власти, она не является главной. В трудную минуту она не защитит. Над ней есть ещё власть советская, другими словами исполнительная, а ещё выше - партийная. За ней последнее слово, которое для членов партии является законом.

Рекомендации партийного органа, исходящие от партбюро, секретарей партии, руководителей отделов принимались к руководству и исполнению. Пусть только не складывается впечатление, что тогда вся жизнь сводилась лишь к получению установок и формальному их исполнению. Собственных инициатив у организаций было предостаточно.

Обком партии не устанавливал плановые показатели хозяйственным структурам, это делали Госплан СССР и министерства, но в отдельных случаях мог добиваться их корректировки. Он занимался мобилизацией трудящихся на перевыполнение заданий, например, по вводу жилья, что помогало решению социальных вопросов в области.

Для этой цели обком контролировал принятие и исполнение трудовыми коллективами социалистических обязательств. Он поддерживал различные почины, которые, как правило, зарождались в его стенах, а потом с ними выступала какая-нибудь организация. По его поручениям разрабатывались мероприятия, направленные на повышение технического уровня строительства. В них ставились задачи всем, кто имел хотя бы косвенное отношение к стройке. К составлению таких документов я привлекался и видел в этом пользу для главка.

Олег Иванович часто приглашал к себе. Тогда аппарат обкома размещался в здании на улице Пушкинской. Кабинет его на одно окно был настолько узким, что едва вмещал письменный стол, стоявший почти напротив входной двери. Зато длина кабинета позволяла при необходимости разместить ещё одного сотрудника.

К соблюдению порядка на столе, перегруженном деловыми бумагами, эскизами, чертежами, хозяин явно не стремился. Можно даже сказать, что был безразличен к такой мелочи. Разобраться в документах и отыскать нужную ему бумагу помогала память.

Идеи всегда переполняли Лобова. Он много ездил, наблюдал, оценивал и запоминал. Однако подсмотренные новинки не копировал и не предлагал это делать другим. Его творческая натура перерабатывала увиденное, вносила в них изменения и усовершенствования. Больше того, у него зарождались предложения, которые по смелости решений опережали аналоги. В сфере его внимания оказывались самые различные темы, и они не всегда имели отношение к строительному делу. Со временем я привыкну к неожиданным переключениям внимания Лобова с одного направления в творческом поиске на другое.

Разговоры он вёл спокойно, без начальственного нажима, в атмосфере уважительного отношения к собеседнику. В кабинете напротив, занимаемом Ельциным, обстановка была иной. Хотя там было вдвое больше места, но просторнее помещение не казалось. Мешало то, что рамки поручений были заранее определены, обстановка требовала воспринимать их с готовностью и удовлетворением. Теплоту душе официальные разговоры не доставляли.

Лобову удавалось каким-то образом ладить со сдержанным и заформализованным шефом, но он не копировал его манеру поведения. Возможно, наедине с Олегом Ивановичем Ельцин был душевнее, чем при посторонних. Однако смею предположить, что он не умел быть иным. Несмотря на это, я никогда от Лобова не слышал даже намёка на недостатки или слабые стороны своего непосредственного руководителя. Он не  касался этой темы.

Вообще-то нужно сказать, что с оценкой качеств не только своих руководителей, но даже и непосредственно подчинённых ему работников Лобов не торопился. А если выразиться точнее, то он просто этого не делал, дипломатично обходя такие разговоры, если они возникали в его присутствии. Привычки обсуждать кого-то за глаза не имел. Таким он был и тогда, и многие годы спустя.

Не может быть, чтобы ему не хотелось порой высказаться, ведь накапливаются отрицательные эмоции в каждом, и необходима разрядка, но он не выплескивал оценки. Всё держал в себе. Для руководителя, занимающего высокие посты, это, кстати, совершенно необходимое качество, ведь последствия любой неосторожной реплики могут оказаться роковыми.

Что же касается замечаний в адрес производственных оплошностей исполнителей, то он их делал, но не перебарщивал и не унижал достоинство. Распекания, да ещё на публике, не устраивал и возможности своих голосовых связок не демонстрировал. 

Во время наших встреч мы не выходили из круга, очерченного производственными интересами. Разговоры только по теме, послужившей причиной для приглашения. Одержимый настрой на работу, являвшуюся главным делом жизни, не допускал отклонений в сторону. К тому же не в моём характере было набиваться в друзья и задавать вопросы, касающиеся личного времени или интересов. «Если он захочет сам этого, то тогда поддержу» - рассуждал я. Лобов старше по должности и лишь с его стороны, по моему мнению, могла исходить инициатива.

Время летело быстро, положим, не с той скоростью, как оно движется сейчас, когда неведомая рука щёлкает костяшками счёт в нарастающем темпе без перерывов на отдых и обдумывание происходящего, но всё-таки летело. Вышел приказ о моём переводе на работу в  Нижний Тагил главным инженером строительно-монтажного комбината «Тагилтяжстрой» и 6 января 1975 года я приступил к исполнению новых обязанностей. Теперь не уличные кварталы разделяли нас с Лобовым, а 140 км.

Я окунулся в проблемы строительных трестов, предприятий стройиндустрии и специализированных организаций и пребывал в погружённом в них состоянии. Были составлены грандиозные планы технического перевооружения собственной производственной базы комбината, разворачивалось возведение на Нижнетагильском металлургическом комбинате универсального балочного стана по прокату широкополочных металлических профилей.

Многое из того, что намечалось к исполнению, так бы и осталось на бумаге, если бы обком партии и Главсредуралстрой, при поддержке которых был создан строительно-монтажный комбинат, не оказывали новорожденной структуре помощь по выделению заказчиками финансовых средств, материальных и людских ресурсов.

Лобов был причастен к разрешению возникавших вопросов, но видеться с ним мы стали намного реже. Однако регулярность в наших встречах всё же существовала. То я приглашался в строительный отдел с информацией о положении дел, то он один или со своим шефом наезжал в Тагил по производственным делам.

В Свердловске для обстоятельных переговоров условия были идеальными, а когда приезжали руководители отдела строительства, и Лобов сопровождал Ельцина, то объезд проходил строго по расписанию. Это означало - увидеть своими глазами состояние работ, услышать постановочные вопросы, дать на них ответы и высказать замечания. Так продолжалось около года.

После избрания Ельцина секретарём обкома партии в 1975 году Лобов был назначен заведующим отделом строительства. Повышение Олега Ивановича в должности пересудов у строителей области не вызвало. Этого шага следовало ожидать. Авторитет отдела тогда был невероятно высоким, Лобов отработал заместителем три года, а, значит, и его усилия тому способствовали в полной мере. Он стал, не допуская ошибок и промахов в работе, ярким партийным лидером новой волны.

Партийная должность вещь особая: ты у всех на виду, к твоим словам внимательно прислушиваются, каждый твой жест потом обсуждается. Грубость, нетактичность, заносчивость, чванство, которые в какой-то мере могут прощаться своим хозяйственным руководителям, хотя это не доставляет подчинённым удовольствия, совершенно неприемлемы для партийного босса. Они не останутся не замеченными, не видать ему уважения рядовых членов партии, боязнь и настороженность придут на смену.

Лобов ещё молодой член партии по стажу, но он легко вошёл в партийную элиту, быстро стал в ней «своим», вырос его авторитет в среде строителей. Недюжинными способностями надо обладать, умением владеть эмоциями, раскрыться и перед начальством, и перед людьми именно теми чертами характера, которые они ценят, и, главное, не играть чужую роль.

Расширились после назначения его должностные обязанности, меньше пришлось уделять внимания техническим проблемам. Отдел в аппарате обкома существует не изолированно, он связан с другими направлениями партийной работы, что отвлекает и дробит внимание на множественность тем. Но Лобова хватает на всё: подготовка материалов для докладов и выступлений секретарей, всевозможных справок, работа с письмами трудящихся, знание положения дел на пусковых мощностях, на строительстве жилья, а для этого необходимо регулярно посещать стройки.  

Мы и в этот период встречались в Тагиле. Было заметно, как расширился его кругозор, как с одинаковым знанием существа дела он обсуждает партийные, организационные, инженерно-технические вопросы.

Как мне казалось, ко мне и выполняемой мною работе он относился одобрительно, даже тепло. Каких-либо замечаний не делал, а старался оказать поддержку, когда она требовалась. Высказывал охотно разные идеи для реализации и делал это так, словно ему было приятно обратиться с ними именно ко мне, к тому человеку, который в техническом отношении может понять и оценить их по достоинству.

Может быть, со своей излишней впечатлительностью я преувеличивал внимание к своей персоне, возможно, он точно также относился и к другим специалистам. Только о других я не знал, а отношение к себе чувствовал и был им доволен. Похвала на меня всегда действовала ободряюще.         

***

     В октябре 1976 года начальник главка С.В. Башилов, не без «помощи» обкома партии, оставляет работу в Свердловске, и руководителем самой крупной в стране территориальной строительной организации назначается О.И. Лобов. Далеко Тагил от областного центра, а новость эта быстро докатилась и туда. Что сказать по этому поводу? Неожиданной она оказалась, даже невозможной, не походила на правду. 

Лобову ещё год до сорокалетия. Предыдущие руководители П.Д. Гиренко и С.В. Башилов были старше, когда занимали этот пост. Ну и что с того? Годы дело наживное, они добавляются быстро. Разве плохо, что у нашего главка стал самый молодой руководитель в системе министерства?

А как быть с производственным стажем? Со стажем работы в строительных структурах мастером, прорабом, начальником участка, управления, управляющим трестом? Он же не работал в любом из этих качеств! Под его непосредственным руководством не строились объекты. Организации же главка  ведут строительство сотен производственных мощностей одновременно, и занимается этим коллектив огромной численности работающих. Как это обстоятельство можно сбрасывать со счетов?

Предшественник Лобова имел жёсткий, требовательный характер, сильную волю, подчиняющую каждого, его уважали за знание строительного дела, за организаторские способности, за умение спросить и поддержать, за верность слову, за то, что не давал своих работников в обиду и не подставлял их. Таких людей единицы, равную замену им в одночасье найти сложно. Требуются годы, прежде чем появляется начальник такого уровня.

Конечно, Лобов руководил крупным институтом по строительному проектированию, хорошо зарекомендовал себя. Он доказал, что понимает проблемы строек, шёл навстречу строителям, поддерживал, отстаивал их интересы. Он кандидат технических наук, но достаточно ли опыта проектирования и учёной степени, чтобы возглавить строительный главк?

В системе главка было лишь несколько специалистов, защитивших кандидатскую диссертацию. Имел степень, например, управляющий трестом «Тагилстрой» А.И. Бизяев. Свои выступления на заседаниях коллегии главка он часто начинал словами:

- «Мы - учёные, считаем....

Учёный считал одно, а трест под его руководством в техническом отношении был отсталым. На строительстве Блюминга 1500 на НТМК трест просто захлебнулся в многодельной деревянной опалубке. Бизяеву пришлось оставить «Тагилстрой» и перейти на преподавательскую работу. Там он заслужил подлинное уважение коллег.

Лобов отлично зарекомендовал себя на партийной работе. Не занудствовал, не обличал, не терял чувства меры и достоинства, не впадал в критиканство. Много ли таких людей отыщется в партийном аппарате? Мало, но почему его надо направлять в строительную организацию на хозяйственную работу? Пусть остаётся на прежней должности, ведь прошёл только год, как он стал заведующим отделом строительства.

Подобные вопросы задавали себе работники главка и давали сами себе ответы. И выходило, что не должен был Лобов соглашаться со сделанным ему предложением.

Поговорили, посудачили по углам, а работать надо. Насколько я знаю, в аппарате главка никто открытых демаршей не устраивал. Контора есть контора, руководители приходят и уходят, а аппарат должен оставаться, подстраиваться под изменяющиеся требования и дальше тянуть лямку в указываемом направлении. Что с того, что другой начальник, за аппарат он трудиться не станет. Надо самим добавлять обороты. Разве что-то меняется в характере аппаратной работы?

 Что же касается глубинки, т.е. трестов, то там одна осечка случилась. Начальник комбината «Тагилтяжстрой» Борис Михайлович Тихомиров не смирился с таким поворотом событий. К этому времени он отработал в системе главка почти двадцать лет, вырос от мастера до управляющего трестом «Качканаррудстрой», стал первым заместителем начальника главка, по поручению обкома поехал в Тагил создавать строительно-монтажный комбинат «Тагилтяжстрой». При таком послужном списке он был вправе рассчитывать на повышение по службе вне всяких сомнений.

Вполне понятно, что назначение Лобова он воспринял в штыки, так как не мог допустить, чтобы им руководил человек, не работавший на стройплощадке. Б.М. ввязался в открытый конфликт, что, естественно, не понравилось ни новому начальнику, с которым состоялся откровенный разговор, ни секретарям обкома партии. Тихомирову пришлось в феврале 1977 года оставить комбинат и навсегда уехать из области. Министерство перевело его на работу в Череповец. Я рассказал об этом в предыдущей главе, а также о том, какие события тому предшествовали.

Вместо него начальником комбината станет Э.Э. Россель. 

***

     Лобов не мог не догадываться о том, какая  реакция у производственников на его назначение. Чтобы снять напряжённость в отношениях, он ещё при представлении его коллективу аппарата главка, а потом по приезде в Нижний Тагил на встрече с руководящим составом организаций комбината, сам касался этой темы. Олег Иванович откровенно, что не могло не импонировать, объяснял, почему принял предложение возглавить главк. Не могу привести дословно сказанное им тогда, но смысл постараюсь передать.

Прежде всего, он отметил положительные моменты в работе Башилова. Затем добавил, что если бы он захотел копировать его стиль руководства, подражать ему, то эта затея была бы обречена на провал, поскольку у них слишком разные характеры. Он имеет много соображений, реализация которых совместными усилиями повысит эффективность строительства и решение стоящих перед коллективами задач. Перейдя далее к оценке положения дел в организациях и на пусковых стройках, он, не пользуясь справками, демонстрировал полную осведомлённость.

Большинство присутствующих его хорошо знали как работника обкома партии, встречались неоднократно на всевозможных мероприятиях по хозяйственным и политическим поводам. Сейчас же перед ними он выступал не как идеологический вожак, не как партийный функционер, а как производственник. И у него это получалось. Можно было не согласиться с некоторыми его выводами, заметить неточности, но при этом было совершенно ясно, что с руководством главка он справится. 

В Нижний Тагил Олег Иванович, став начальником главка, зачастил. Приезжал с руководителями служб главка и по два раза в неделю. Веская причина для того была. На НТМК строился универсальный балочный стан по прокату широкополочных профилей. Он входил в перечень объектов особой государственной важности, за его своевременный ввод в эксплуатацию в ответе были и главк, и обком партии, не говоря уже о непосредственных исполнителях.

Продукция стана в основном предназначалась для нужд самой же строительной отрасли. Дело в том, что металлические колонны, балки, прогоны двутаврового профиля, имевшие большие размеры в поперечнике, варились из отдельных полос листового металла. Новый стан позволял прокатывать двутавры с высотой стенки до одного метра и шириной полок до 40 см. Для наиболее часто встречающихся нагрузок на несущие конструкции сооружений стан, таким образом, мог давать сразу готовый прокат. Это обещало революционные изменения при проектировании, изготовлении и возведении каркасов зданий различного назначения, технологических этажерок и т.п.

Пусковой комплекс представлял собой многопролётный корпус, имевший длину более километра, площадь, занимаемая им, была нашпигована монолитными железобетонными фундаментами и сооружениями глубокого заложения. Многие тресты главка были привлечены к строительству уникального объекта, они получили задания по выполнению определённых объёмов работ. До шести тысяч человек одновременно порой трудилось на пусковой мощности. До её ввода в эксплуатацию оставалось менее полутора лет.

В числе организаций, привлечённых на строительство стана, оказался и трест «Уралтяжтрубстрой», управляющим которого был мой отец Фурманов Александр Родионович. Я сопровождал его во время первого приезда из Первоуральска на площадку. Мы объехали тогда громадную стройку, она практически только разворачивалась, в хвостовой части цеха ещё велась вертикальная планировка земли. Отец за свою жизнь возвёл много крупных объектов, но масштаб этой стройки ему запомнился.

В конце дня он сказал: «Не каждому строителю выпадает счастье трудиться на таком объекте. Если введёте цех в следующем году, то надо будет давать всем звёзды Героев. Но сомневаюсь, что объект можно сдать. Мало остаётся времени». Отец был опытнейшим строителем и ошибался редко.

Его предсказание обязательно бы сбылось. Как бы не напрягались коллективы строителей, какие бы авралы не устраивали, а не смогли бы они сдать мощность в эксплуатацию в установленный срок. Для этого должно было свершиться нечто особенное, принципиально важное. Оно свершилось по инициативе, настоянию и при непосредственном участии Олега Ивановича. Только об этом позднее.  

***

     Едва возглавив главк, Лобов уделил внимание проектной документации на строительные объекты. Я уже говорил ранее, что технический уровень проектных решений предопределяет темпы исполнения работ на площадке. Эту зависимость знал каждый строитель, её никто не оспаривал, но надо было уметь противостоять проектировщикам в тех условиях, когда институты, выдававшие документацию, находились в ведении заказчиков, а не генерального подрядчика, когда оценки  этими сторонами одних и тех же вопросов не совпадали.

Нужно было иметь не только высокую должность, чтобы на соответствующих уровнях отстаивать интересы строителей, не только до деталей представлять то, что необходимо своим подведомственным организациям, но и досконально знать нормы на проектирование, процесс разработки документации. Только в этом случае переговоры с проектировщиками могли вестись на равных и дать отдачу.

Лобов сочетал в себе столь необходимые условия для успешного обсуждения с заказчиками и институтами проектных вопросов. Его должность начальника главка, опыт исследовательских и проектных работ позволяли привлечь внимание первых лиц организаций заказчиков и проектировщиков к переговорам. Мне доводилось принимать в них участие, и скажу, что шеф в процессе обсуждения выглядел достойно, он оказывался в родной стихии, в которой равных ему не было.

Одними согласованиями дело обычно не ограничивается, нужна наработка предложений, их защита, участие в реализации на стадиях проектирования и переработки документации. Одному человеку охватить круг перечисленных обязанностей невозможно, поэтому Лобов добился согласия министерства и создал при главке Бюро экспертизы и совершенствования проектных решений (БЭиСПР). Это было принципиально новое направление, о подобной службе строители на местах всегда мечтали, но в системе Минтяжстроя СССР ни в одном территориальном главстрое она не существовала.

Возглавил бюро Зайцев Всеволод Александрович, приглашённый Лобовым из проектного института. Фамилия к нему совершенно не подходила. Был он, хотя и в годах, стройным, статным, носил седеющую бородку, которая очень шла к его благородному лицу. Одевался изысканно, уделял внимание каждой мелочи в костюме: носил яркие галстуки и в тон им из кармана пиджака обязательно выглядывал уголок аккуратно сложенного платочка. В строительной среде такого интеллигентного человека и интересного собеседника встретишь редко.

Он и был из другого мира, так как имел архитектурное образование, только и среди архитекторов не сразу отыщешь на него похожего, кто бы столько внимания уделял своей внешности и персоне. Главное же заключалось в том, что он был эрудированным специалистом по широкому кругу вопросов, относившихся к строительному проектированию. Он вводил в замешательство оппонентов тем, что, делая ссылки на строительные нормы и правила (СНиП), самого почитаемого документа в среде разработчиков, мог наизусть цитировать содержание пунктов.

Слова «встречают по одежде, а провожают по уму», предполагают, что оценки, даваемые человеку до знакомства с ним и после, могут не совпадать. Зайцева встречали и провожали с одинаковым уважением. И он того заслуживал.

Нацеленный Лобовым на индустриализацию проектных решений, он с немногочисленными коллегами просматривал проект за проектом, готовил экспертные заключения на документацию, ранее выданную в производство работ. Бюро экспертизы главка не имело права выносить окончательные решения, настаивать на изменениях по своим замечаниям, но оно давало оценку качеству проекта, подтверждая её примерами, обращало внимание на повышенную трудоёмкость работ, предусмотренных документацией.

В какой-то мере сходные замечания готовили раньше технические службы трестов, но мнения практиков институты не воспринимали всерьёз. Они относились к их обращениям свысока, как к просителям, которых можно проигнорировать. В данном же случае заключение делал официальный орган, в котором работали профессиональные проектировщики. Прав у этого органа было мало, но от его заключения просто так уже не отмахнёшься. Материалы могли быть переданы в государственную экспертную структуру, потом разбирайся, доказывай свою правоту. Лучше решать проблемы мирно.

Само появление экспертного органа оказало и психологическое воздействие на проектные институты, они увидели в нём защитника строительных организаций. А содержание заключений заставило разработчиков документации воспринимать строителей в качестве партнёров. Эффект деятельности БЭиСПР оказался ощутимым.       

 Лобовым было создано и укреплено другое подразделение, работавшее в связке с БЭиСПР. Оно называлось Экспериментальное конструкторское бюро (ЭКБ). Мокроносов Г.А., возглавлявший его, не смотрелся так броско, как Зайцев, но работу свою знал, выполнял её с настойчивостью и творчески. ЭКБ занималось оперативной переработкой технической документации по предложениям экспертов.

Таким образом, Олег Иванович выстроил чёткую схему работы с документацией: экспертиза, за которой следовала реализация в чертежах её предложений. Соображения по совершенствованию проектов поступали и от строительных организаций, они также учитывались ЭКБ. Обязанностью экспертного бюро вскоре стало и оказание трестам помощи при согласовании с заказчиками технических условий на проектирование будущих объектов. Имевшиеся наработки закладывались в них, как обязательные для применения, ещё до начала проектирования объектов.

Припоминается такой случай. Уралвагонзавод, самое крупное в мире предприятие по производству танков, оказавшееся по этому показателю на страницах книги рекордов Гиннеса, входило в состав Миноборонпрома СССР. Предприятие имело такой режим секретности, что меня, например, просто так не пропускали в цеха, производившие военную технику. Ничего огорчительного в этом не было, и я вспомнил о заводе не для того, чтобы высказать претензии по поводу неуважительного к себе отношения. Установленный порядок, особенно в этом направлении деятельности, должен соблюдаться неукоснительно.

Закрытое предприятие, которое непрерывно занималось модернизацией своей продукции, а это танки и вагоны, оказалось на редкость консервативным, когда предпринимались попытки вмешаться в конструктивные решения строительной части цехов и инженерных корпусов.

Солидная часть от вводимых мощностей приходилась на инженерные корпуса, которые имели явно завышенную высоту этажей, перегородки из мелкоштучных материалов, мокрую штукатурку и тому подобные древности и отсталости, что приводило к огромным трудовым затратам при их сооружении.

Конечно, я пытался изменить положение, но даже хорошие взаимоотношения, сложившиеся с начальником управления капитального строительства завода Терликовым И.Ф. должного результата не давали.

- Так принято, есть особые требования и предписания, - слышал от него в ответ.

Однажды по моей просьбе Лобов провёл встречу с участием первых руководителей завода и головного проектного института для обсуждения технических предложений. Принимали участие в разговоре и Зайцев, и я. И ведь договорились тогда по многим пунктам, согласились заказчик и институт с доводами. Повлияли на них авторитет и знания присутствующих. Для шефа это была рядовая победа, а для строительно-монтажного комбината «Тагилтяжстрой» она значила многое.

Бюро экспертизы и ЭКБ сказали веское слово при переработке технической документации широкополочного стана с целью повышения уровня индустриализации строительных работ.

***

     В пусковой год на широкой полке предстояло удвоить объём строительно-монтажных работ по сравнению с тем, что был выполнен в предшествующем 1976 г. Решить эту задачу путём увеличения числа рабочих было бесперспективным делом. Откуда взять рабочие руки, при постоянном дефиците квалифицированных строительных кадров? Снять с других строек главка? Только эти стройки такие же плановые и пусковые. К тому же существует предел насыщения объекта людьми, когда превышаешь его, то рабочие начинают мешать друг другу настолько, что это ведёт к снижению выработки и, вообще, к торможению процесса. Нужно было повышать производительность труда.

В этой сложной ситуации молодой начальник главка действовал целенаправленно и решительно. Ему в итоге удалось добиться многого. Он согласовал с министерством заказчика массовое применение индустриальных решений: сборных железобетонных изделий и конструкций для подпорных стен, резервуаров, ёмкостей, тоннелей, лотков, каналов, полов, опалубки из дырчатых блоков и тонкостенных плит, оставляемой в теле конструкций, анкерных болтов, устанавливаемых на эпоксидном клее, и прочее.

Каждое из этих новшеств, а некоторые из них только осваивались в системе главка, давало значительное снижение трудоёмкости выполняемых работ, а, значит, позволяло обходиться на строительной площадке меньшим числом исполнителей, нежели требовалось, если бы реализовывалось то, что предусматривал проект.

Теперь предстояло переработать техническую документацию, выдававшуюся в производство работ на протяжении пяти лет, а до пуска мощности оставался всего год с небольшим. Решиться на такой шаг, значит, взять ответственность на себя.

Положим, катилась бы по накатанным рельсам стройка дальше, и не ввели бы мощность в эксплуатацию в срок, установленный государственным планом. Объяснения бы нашлись, так как сопутствующих тому причин всегда много. Какой мог быть в этом случае спрос с начальника главка? Он лишь недавно назначен на должность, объект находился в тяжёлом состоянии, не хватило времени для исправления положения, хотя все возможные меры были приняты. Вот и весь сказ!

А когда за полтора года до пуска начальник главка пошёл сознательно на изменение  солидной части строительной документации по комплексу, ввёл в заблуждение вышестоящее руководство, которое поверило его обещаниям, а в итоге провалил ввод объекта, то тут виновником оказывается один человек - Лобов.

И причины лежат на поверхности - излишняя самоуверенность, недостаточный опыт практической работы, игнорирование мнений тех, кто отговаривал от рискованного шага и предупреждал о последствиях, а такие всегда найдутся. Так нет же, на своём настоял! Споткнуться мог тогда начальник в самом начале своей производственной карьеры.

Конечно, Олег Иванович понимал, что риск велик и последствия могут оказаться не радужными. Но решение, в чём можно не сомневаться, им было принято не наобум, он взвесил все за и против, просчитал варианты и остановился на том, в положительном исходе которого был уверен. Жизнь подтвердила правильность сделанного выбора.

Не всё было так просто, как я представляю сейчас. За принятием решения должна следовать реализация. Этот процесс, растянутый во времени, наскоком не возьмёшь, тут требуется постоянное внимание, непрерывный контроль, частое присутствие на строительной площадке, регулярный разбор вопросов.

Надо обладать настойчивостью и терпением, уметь одолевать неудачи, допущенные другими, а это очень трудно, так как велик соблазн обвинить в ошибках исполнителей, отмежеваться от них, пуститься в критику и упрёки, на которые и возражений-то не последует, поскольку они будут справедливы. Только отдачи в этом случае не жди, завершится дело провалом.

Приходится потому вновь и вновь разъяснять, убеждать, подсказывать, устанавливать новые сроки выполнения работ, а они в очередной раз оказываются сорванными. И нужно начинать опять от печки: объяснять, требовать, настаивать, приказывать, но так, чтобы не отбить охоту у исполнителей к работе, не вызвать протест, не вступить в конфликт, который наверняка обернётся ещё большими потерями.

В такой обстановке и проверяются способности организатора производства. Проведёт руководитель несколько оперативных совещаний на стройке и сразу ясно подчинённым, чего можно ждать от него, способен ли он твёрдо и долго стоять во главе вверенного ему коллектива. Если же шеф показал себя объективным и знающим, верящим в достижение цели, не теряющим оптимизм, то он может рассчитывать на доверие и поддержку коллектива.

Лобов справился с трудностями, в него поверили, но удалось этого добиться великим трудом, потребовалось уделять стройке не только постоянное внимание, но и лично присутствовать на комплексе, регулярно проводить заседания партийных штабов и оперативных совещаний, решать и мелкие текущие вопросы, и смотреть в завтрашний день.                   

О ходе строительства универсального балочного стана я рассказывал, поэтому нет необходимости повторяться. Тем более что на этих страницах я рассказываю об Олеге Ивановиче, о его роли, о методах и приёмах работы, которые предопределяли успех организаций на пусковых и задельных объектах. Сколько перед глазами было примеров, когда руководители разного уровня добивались выполнения поставленной цели на пусковом объекте иным путём. Они засучивали рукава, брали власть в свои руки, становились во главе процесса на строительной площадке, подчиняли своей воле всех и устраивали затяжную гонку, изнуряющую исполнителей.

Им удавалось добиваться успеха на конкретном объекте, неся большие потери на остальных. Беда их в том, что они не считали строительное дело творческим процессом. Им хватало силы воли и характера, чтобы преодолеть трудности на тернистом пути, но недоставало смекалки сделать так, чтобы сложностей встретилось меньше. Они догматически подходили к выполнению обязанностей, их глаза полны энтузиазма, но устремлены только перед собой. Им не дано посмотреть на предстоящую работу и на себя со стороны, и увидеть другие пути достижения цели.

Лобов обладал даром видеть задачу в целом и находить, ещё до начала действий, эффективный способ её исполнения. Он всегда пребывал в состоянии поиска, и невозможно было угадать, какая тема завладела его мыслями в данный момент. Например, идёт заседание пленума обкома партии, ему предстоит выступать. Готового текста нет, только несколько бумажек с цифрами. Он просматривает их, сидя в зале, и делает наброски. Быстрым мелким почерком вписывает слова между строк вдоль и поперёк них, на полях, на обратной стороне листков. Заканчивает подготовку к выступлению, а сделает он его с блеском, и тотчас переключается на другую тему.

Берёт первую попавшуюся под руку страничку, и начинает делать наброски. Передаёт мне. Я открываю и не понимаю того, как можно сейчас, когда вот-вот будет объявлено его выступление, выдать новую идею со схемами и пояснениями. Идею, которая не имеет отношения к происходящему.

После успешного завершения строительства стана в декабре 1977 года уже не могло быть сомнений по поводу того, что новый начальник главка состоялся. По моему мнению, он прошёл именно на этом объекте боевое крещение. Лобов продемонстрировал способности крупного организатора производства, организатора одинаково сильного в вопросах проектирования и строительного дела.

Не сомневаюсь, что первые месяцы работы в должности начальника главка были для него трудными. Несмотря на кажущуюся простоту производственного процесса в строительстве, есть в нём много особенностей и тонкостей. О них не прочтёшь в книгах, понимаешь их с приходом опыта. Поэтому допускаю, хотя сам не был тому свидетелем, что Олег Иванович попадал в затруднительные ситуации на строительной площадке. Однако выходил из них достойно, и его заминки или неточности не были замечены. В противном случае о них бы знали, ведь слухи о промахах руководителя распространяются быстро.     

После ввода широкой полки внимание к тагильским строителям со стороны главка ослабло, что было вполне естественно, так как центр приложения сил аппарата переместился на другие объекты. Такая судьба у любой строительной организации: большие объекты притягивают взоры всех, пока не приходит час их завершения.

По этой причине приезды Лобова в Тагил стали реже, и большая часть наших с ним встреч приходилась теперь на Свердловск. Я получал приглашения то на заседание коллегии, то на научно-технический совет, то на рассмотрение какого-то вопроса.

***

     В ноябре 1978 года приказом Минтяжстроя СССР я был назначен заместителем начальника главка. Предложение о переезде из Нижнего Тагила в Свердловск было сделано мне первым секретарём обкома партии Б.Н. Ельциным. Об этом я уже рассказывал. Добавлю только, что, скорее всего, именно Лобов согласовывал мой перевод в министерстве и обкоме партии. Но существовал порядок, что предложение о назначении на должность, входившую в номенклатуру обкома, делал первый секретарь, а не кто-то другой. Те другие, кто знал об этом или даже были инициаторами, молчали. И молчали даже после того, как назначение случалось. Крепкой была дисциплина.

И вот через не полных четыре года я вновь становлюсь работником центрального аппарата главка. Уходил начальником технического управления, а возвратился в другой должности, и потому мой кабинет теперь был не на пятом, а на третьем этаже, где размещался руководящий состав главка. Здание за это время не изменилось, также блестел паркет, покрытый лаком, и всё отдавало свежестью, да и большинство аппаратных работников остались на своих местах. Создавалось впечатление, что я вернулся из продолжительного отпуска, проведённого в Тагиле.

Несколько кадровых перестановок всё же было. Руководящее звено главка на тот момент выглядело так: О.И. Лобов - начальник, сменивший на этой должности С.В. Башилова, Г.И. Петрушин - первый заместитель, заменивший Б.М. Тихомирова, заместители П.Е. Агафонов, Н.Л. Биевец, Е.А. Ворошилин, А.И. Лукач, Н.Г. Олиференко и Б.А. Фурманов. У меня была возможность ранее представить некоторых из коллег, но не всех. 

Николай Леонтьевич Биевец. Иногда коллеги в шутку называли его Мыколой, намекая на украинские корни. Он был старше меня лет на пять. До перехода в главк работал начальником Свердловского ДСК - крупнейшего в стране домостроительного комбината. В состав ДСК входил завод ЖБИ им. Ленинского комсомола. Не знаю, почему он так назывался. Возможно, вводился в строй к очередному юбилею комсомола, а может быть потому, что эта стройка была ударной комсомольско-молодёжной. Хорошо помню, как перед пуском завода студентов стройфака Уральского политехнического института выводили на субботники. Участвовал в них и я. Нам доверяли уборку строительного мусора в заводских цехах и на территории.

До этого я не предполагал, что кучи мусора и отходов, остающиеся после строителей, могут быть таких внушительных размеров, что напрашивалось их сравнение по объёму с производственными цехами. Возможно, мы приносили пользу, а вот нам посещения завода шли во вред, так как приучали к мысли, что потом, когда мы начнём работать самостоятельно, кто-то другой на стройке должен за нами наводить порядок.

Биевец был среднего роста, крепкого телосложения. Мускулатура несколько сковывала его подвижность при игре в волейбол и баскетбол, но сражался он самоотверженно. Такой уж имел характер: и в игре, и в работе не уступать другим, быть первым. Его боевому настрою и нацеленности на победу можно было позавидовать. К нему в полной мере подходили слова о том, что такому человеку палец в рот не клади, а то откусит. Он имел привычку перебивать оппонента, сбивать с мысли замечаниями, чтобы перехватить инициативу. Иногда по этому поводу коллеги подтрунивали над ним, но до обид дело не доходило, так как говорилась чистая правда, да и за ответом он в карман не лез.

Специалистом Биевец был толковым, оперативным и инициативным. Отвечал в главке за работу предприятий строительной индустрии. Обязанности эти хлопотные и часто неблагодарные, только неиссякаемая энергия и расторопность помогали ему справляться с ними и быть на хорошем счету. Вскоре Н.Л. получил приглашение на работу в аппарат министерства и переехал в столицу. Он первым из заместителей покинет главк.

В министерстве Биевец возглавил главное управление строительной индустрии. Случится так, что со временем меня назначат заместителем министра, и по техническим направлениям мы будем работать вместе. Первые годы мне казалось, что Николай Леонтьевич с излишней ревностью относился к моему назначению. Чувство соперничества в нём было всё-таки развито сильно. Однако между нами трения не возникали.

Когда я во время работы в министерстве получил надел в садоводческом товариществе «Минтяжстроевец», что был за Икшей в шестидесяти километрах от московской квартиры, мне довелось узнать Биевца и как садовода. Скажу, что на тогдашних шести сотках у него был идеальный порядок, а трудился он на земле с усердием и старанием. 

Несмотря на манеру Николая Леонтьевича поддеть, подковырнуть коллегу при любой возможности, он оказался единственным из заместителей начальника главка, кто с годами добровольно взял на себя роль связующего звена. Он и сейчас поддерживает контакты с бывшими сослуживцами, не забывает поздравить их по разным поводам. Как показала жизнь, такие душевные и открытые для контактов люди, встречаются, к сожалению, редко.

Я всегда относился к Биевцу с уважением, кажется, и он отвечал мне взаимностью. Это позволяло нам, не вызывая обиды, с самых первых дней знакомства подшучивать друг над другом. 

Геннадий Игнатьевич Петрушин. Познакомились мы с ним тогда, когда он работал управляющим трестом «Бокситстрой», а я - начальником технического управления главка. Поводом для моего приезда в Североуральск было обрушение воротника шахтного ствола в тот момент, когда он был пройден на глубину 60 метров. Меня тогда назначили руководителем комиссии главка по расследованию причин аварии. Приехав на следующий день, я ещё застал работы по спасению людей и ликвидации последствий аварии.

У кромки воронки, образовавшейся после обрушения конструкций подъёмного механизма и грунта, днём и ночью стояли шахтёры и родственники тех, кто оказался в завале. Спасательные работы не прекращались ни на час. Экскаваторы убирали обвалившийся грунт, под которым сложились в гармошку металлические и деревянные конструкции. Между элементами крепежа, щитовой опалубки, арматурных каркасов и стенами ствола образовались пустоты. По ним, расширяя узкие места, опускались спасатели на десятки метров вниз к пострадавшим. Участвовали в этих рискованных перемещениях под землёй и Петрушин, и его главный инженер Валерий Юрьевич Штань.

Я имел тогда возможность убедиться в том, что Петрушину нельзя отказать в смелости и мужестве, таким он оставался всегда. Был Геннадий Игнатьевич высок и худощав, лицо его имело сероватый оттенок, какой бывает у шахтёров. Он выглядел обычно мрачноватым человеком, хотя часто шутил. Держался просто, раскованно, официальности в отношениях не придерживался. Выступал кратко, речь не усложнял вычурными словами и не закручивал витиевато фразы. Отдельные выражения без особой на то необходимости повторял очень часто. Их знали все сотрудники главка.

Когда кто-то из подчинённых начинал оправдываться или запутанно изъясняться, то тут же от него слышал: «Ты рака за камень не заводи». Если же Г.И., выслушивая информацию, соглашался с приводимыми доводами, то сразу следовало: «Это и козе понятно». Часто употреблял слово «шнурки». Оно не имело отношения ни к его обуви, ни к обуви коллег. Он так называл работников аппарата главка, министерства и любого учреждения, и делал это без желания обидеть или унизить.

При первой возможности переходил в разговоре на ты. К работникам и коллегам предпочитал обращаться по имени. Пригласит, например, меня и так сформулирует задачу любой сложности:

- Слушай, Борис. Ты бы съездил к этим шнуркам, разобрался. Что они там рака за камень заводят?

Или другой пример:

- Ну, ты и шнурок, Лукачик. Это он так останавливает заместителя начальника главка по снабжению, когда тот уже запутал всех и теперь старался перехитрить самого себя. Лукач Саул Изральевич (Александр Ильич) на такой выпад не обижается и продолжает дальше, заглядывая в глаза коллегам, обрисовывать ситуацию.

Может показаться странным, что на подобные замечания Петрушина, делаемые не по уставу, сослуживцы и коллеги не обижались. Так было потому, что говорились они не по злобе и с обязательной усмешкой, но, главное, были объективны и в самую точку. Он часто говорил в глаза то, что другие, думая таким же образом, произнести вслух не решались.  

Он невероятно много курил, затягивался быстро по три-четыре раза подряд. Походил при этом на провинившегося школьника, старающегося успеть докурить до подхода директора, приближение которого заметил. В его «чинариках» табак не оставался. От выпивки не отказывался и охотно мог принять большое количество спиртного. Обожал игру в преферанс, и засиживаться за этой игрой мог долго. Компанию ему составляли заместители начальника главка, а иногда и сам начальник.

При С.В. Башилове даже упоминание о картах и выпивке, сопровождающей игру, никому не могло бы прийти в голову, но времена менялись.

Подчинённые не боялись и не сторонились Петрушина, знали, что он не способен на зло и вредность. Относились к нему не просто с уважением, а тепло. Могли пересказывать всякие истории, связанные с ним, упоминать его выражения, но при этом не преследовали цель подорвать его авторитет. Наоборот, многие бы стали на защиту Петрушина при необходимости.

Когда заместители начальник главка вместе с жёнами собирались на даче на озере Балтым, Петрушин всем подавал пример корректности по отношению к женщинам. Он никогда не обращался к своей супруге Тамаре по имени, а только со словами «моя красавица». Возможно, так было и потому, что она и впрямь была красивой, умной и терпеливой женщиной, прощавшей мужу разные выходки.

В середине 90-тых годов Г.И. тяжело заболел. Незадолго до кончины навестил меня в Москве. Что можно сказать об этой встрече - жизнь бывает беспощадной по отношению к человеку.

Вот представил я несколькими фразами Петрушина, которые можно было бы продолжать долго, а в них не оказалось оценки его профессиональных качеств. Он был шахтостроителем по специальности, своё дело знал крепко. Когда же оказался «на гора», как выражаются шахтёры, то ему было сложно.

В изменившихся условиях он как-то не смог до конца раскрыться и показать себя творческим работником. Ко мне он относился дружелюбно, с мнением считался и, как мне казалось, по вопросам работы полностью доверял. А я был уверен в том, что он никогда не подведёт и не подставит. Не такой он по натуре человек.

***

     За миновавшие четыре года, пока я отсутствовал, из семи заместителей начальника главка сменилось двое, ещё меньше кадровых перестановок было среди начальников управлений. Вообще-то, нужно заметить, что частой сменой руководящих кадров тогда не увлекались, специалистов подбирали на должность тщательно: долго присматривались, проверяли деловитость, давая разные задания и поручения, а уж затем выдвигали на высокую должность. Потому и осечки случались редко.

Таким образом, коллектив, в составе которого я приступил к новой работе, и само здание изменились мало и были знакомы. Но характер отношений начальника со своими заместителями, аппаратными работниками не шёл в сравнение с прежними временами. Куда-то подевался трепет у подчинённых при виде руководителя, держались они раскованнее, высказывали собственное мнение.

До начала демократических перемен в стране ещё было десять лет, а потепление климата в отношениях между сотрудниками нашего главка произошло. Можно было толковать эти перемены как ухудшение дисциплины в коллективе, вот и Ельцин, слова которого я привожу в другой главе, это отметил в числе недостатков в работе главка, но я и тогда считал, и сейчас подтвердить могу, что работать в изменившихся условиях стало комфортнее.

Не на службе же в армии мы были, а на гражданке. Когда меньше приказов, то больше инициативы у работников, самостоятельности при принятии решений, удовлетворения от труда. «И я в созидательном процессе что-то значу», - мог теперь сказать исполнитель, и был совершенно прав. Новый стиль в служебные отношения был привнесён Лобовым.

Ранее я сетовал по поводу того, что службы аппарата изматывало участие в подготовке докладов и отчётов для руководителя, с которыми он должен был выступать на всевозможных мероприятиях областного масштаба и в министерстве. Отчитываться первому лицу приходилось часто и не по доброй воле. Когда по вопросам, рассматриваемым в обкоме партии, в облисполкоме, в обкоме профсоюзов, показатели главка были удовлетворительными, то слово начальнику не предоставлялось. А если имелось отставание, допускался провал, то отчитываться приходилось обязательно.

Шлифовка текста выступлений в конечном итоге давала малый эффект. При неудовлетворительных результатах работы замечания всё равно находились, и высказывались они в глаза независимо от полноты и правильности построения доклада. Поэтому доводка текста до кондиции успеха не приносила, но времени отнимала много и сильно трепала нервы всем в аппарате.

Лобов не нагружал центральный аппарат подобными заданиями. Его устраивало получение от управлений цифровой информации и выводов, изложенных в любой форме. Всё остальное он делал сам, писал выступления без напряжения, а часто не делал и этого. Набросает перед выходом на трибуну перечень вопросов и ему достаточно, чтобы сказать полно, гладко, содержательно и с деловыми предложениями.

В части обстоятельности выступлений, их политического и смыслового содержания, ему среди строителей в области равных не было. Говорил он чисто, без повторов и слов паразитов, их у него вообще не было, говорил ровно и не казённым, не канцелярским, а скорее литературным языком. Выступал эмоционально, но в меру, и искусством держать паузу владел отлично.

Когда он поднимался на трибуну, то в зале оставляли разговоры и прислушивались. Знали, что услышат содержательное выступление, в котором будет и упоминание о роли партии и правительства, но не им отводится главное место. Основу составят свежие предложения, рассуждения, идеи. Скажу, что выступления в обкоме партии, в министерстве, на крупных совещаниях, где ему приходилось отчитываться, давались ему одинаково легко и, как казалось мне, совершенно без волнений.

Возможно, я заблуждаюсь, когда утверждаю так, не влезешь же в душу другого человека, но мне многократно приходилось быть рядом с ним в зале или за столом президиума и наблюдать за его поведением. Он не играл на публику, а на самом деле был спокоен, не уходил в себя, не замыкался, не отмахивался от соседа, обращающегося с вопросом, даже в тот момент, когда его выступление уже объявлено. Трибуна и слушатели, к которым он относился с уважением, не приводили его в трепет, не меняли его поведение.

Осмелюсь предположить, что объяснение этому надо искать в удивительной способности Лобова раздваивать внимание: держать в голове содержание предстоящего выступления, и вести разговор на другую тему. Со стороны казалось,  что он в любой момент готов блестяще объяснить или защитить дела, которыми занимался. Среди коллег не было другого человека с таким даром.   

В каждом коллективе находится тот, кто на правах штатного выступающего произносит зажигательные речи, кто рвётся на трибуну по любому вопросу, и ничего не имея за душой, будет выступать, пока не оторвут силой от микрофона. Коллектив не обходится без доморощенных демагогов, без людей с расстроенной нервной системой, без тех, кто повторяет одну единственную пластинку, повторяет не на бис, а под улюлюканье. Таких «ораторов» всё же мало, большинство людей испытывают волнения и переживания перед вынужденным обращением к себе подобным, и лишь редкий человек умеет свободно и грамотно говорить по делу.

Чтобы не создалось впечатление, что я упоминаю только положительные качества и, тем самым, идеализирую своего руководителя, скажу, что не всё мне нравилось в нём. Например, на аппаратных совещаний с заместителями, проводимых по понедельникам, Олег Иванович мог порой увлечься излишней детализацией при раздаче заданий, что я тогда воспринимал не как особенность творческой натуры, а как недооценку наших умственных способностей. Мало того, у него была привычка после даваемого объяснения ещё обязательно спросить и переспросить: «Ясно, да?».

Наверное, он поступал так машинально, не задумываясь над тем, какую реакцию вызывают эти слова у подчинённых. Он не сомневался в сообразительности своих коллег, но меня эти вопросы задевали. Говорят: «На воре шапка горит».

Пожалуй, спокойнее всех реагировал Петрушин, он в таких случаях со всей серьёзностью произносил свою коронную фразу: «Ну, это и козе понятно». После чего начальник переходил к следующей теме. Я же, стараясь не показывать неудовольствие, чаще всего отмалчивался, и, может быть, поэтому шефу приходилось задавать вопрос повторно.

***

     Прежде в главке члены коллегии держались обособленно, они общались с начальником на аппаратных совещаниях, на заседаниях коллегии или в совместных поездках, если те случались. Отношения были исключительно официальными, обсуждались только производственные вопросы, отвлечься в сторону, пошутить мог лишь начальник, а он к этому не был расположен.

За продолжение шутки никто не осмеливался браться. Это бы приравнивалось к чрезвычайному происшествию. Строгость в каждой фразе и каждом жесте. Ты исполнитель, и твоя обязанность принимать поручения и выполнять их.

С.В. Башилов был участником войны, и, казалось, что этим объясняется его жёсткость и чёткость во всём. Когда я первый раз присутствовал на коллегии министерства, то обратил внимание, что министр Н.В. Голдин, который к армии не имел даже косвенного отношения, вёл себя также. Ему никто не перечил. Авторитет первого лица был непререкаем. Дело оказалось не в Голдине и Башилове, такой была система руководства производством и страной, и навязана она была сверху.

С чем необычным я ещё столкнулся, едва начав работать в аппарате главка? Выяснилось, что заместители до начала рабочего дня в понедельник, среду и субботу посещают спортивный зал, где играют в волейбол и баскетбол. Ввёл такой порядок и возглавил выезды Лобов.

Я сразу был включён в обойму, и за мной стала приходить машина в 6.30 утра. Она совершала объезд по маршруту, благо, что все заместители жили в центре города, и за один рейс привозила команду во главе с начальником в спортивный зал. Быстрое переодевание, разминка, несколько игровых партий, душ, облачение в костюмы и к началу девятого часа уже все на рабочих местах.

Играли в волейбол. Подготовка участников была слабой, кое-кто только сейчас в зрелом возрасте стал осваивать премудрости этой азартной игры. Лобов выступал за сборную команду института, поэтому на площадке был гроссмейстером, он умел всё, прекрасно гасил мячи. Состав команд по ходу игры менялся, чтобы добиться равенства сил соперников. Сражались за победу неистово, не взирая на должности.

Шеф был на удивление терпелив и спокойно воспринимал ошибки партнёров. Он не терял надежду, что из его заместителей может что-то получиться на площадке. Прогресс был, но главное, мы находились в хорошей физической форме, не менее важно было и то, что игры способствовали сплочению коллектива, снимали противоречия и конфликты между коллегами уже в стадии зарождения.

С моим появлением больше стали уделять внимания баскетболу. Успевали набегаться, играя разными составами до изнеможения. Олег Иванович верховодил и в баскетболе. Случались столкновения, травмы. Выступали мы и единой командой против руководителей трестов, случалось побеждать и получать грамоты. Был у нас и тренер Жора. Начальник азартно пропагандировал спортивные соревнования среди руководителей организаций главка и способствовал развитию массового спорта.

Постепенно мы все втянулись в занятия настолько, что не могли без них обходиться, это стало потребностью. Сложился даже порядок, что занятия посещаются в любом случае: когда ночью возвращаешься из командировки, когда улетаешь в командировку утренним рейсом. Итогом регулярных занятий стало то, что члены коллегии были слаженной командой не только в спортивной игре, но и в работе, которая в наших умах занимала первое место.

Ещё при Башилове под Свердловском на берегу озера Балтым была построена дача для членов коллегии. Я отвечал за разработку технической документации и курировал её строительство. В протяжённом одноэтажном корпусе из общего коридора вдоль одной из наружных стен можно было попасть в компактные квартиры, состоявшие из комнаты, кухни и санузла. У начальника главка был отдельный дом. Наезжали туда неохотно. Вдобавок ко всему, мне почти не пришлось бывать на даче, поскольку вскоре после завершения её строительства, я был переведён на работу в Нижний Тагил. После возвращения в Свердловск я, как и другие замы, дачу посещал.

При Лобове здесь многое изменилось. Собирались по воскресеньям, далеко не каждый раз, а когда уславливались о встрече. Приезжали все с жёнами и детьми. Отмечали сообща праздники, играли на снегу в футбол, бегали на лыжах, ходили в баню, жарили шашлыки, было много шуток и смеха. Инициатором во всех случаях и в каждом начинании был Олег Иванович. Как-то у него это получалось без всякого напряжения, естественно и само собой.

Когда прихватывало в сильные морозы систему отопления, то сами разбирались в причинах и отогревали трубы. Никогда до этого и никогда после в коллективах, где буду работать, не было больше той доброй и дружеской атмосферы. Позднее я сам оказался первым руководителем, но даже не пытался повторить былое. Для этого надо было обладать даром Лобова.

Иногда после работы в кабинете Петрушина, отмечали какое-нибудь событие, играли в преферанс. Начальник был вместе со своими заместителями.

По поводу разных случаев я сочинял стишки о заместителях, о начальнике, а потом читал. Вот несколько строк, которые дают представление о характере отношений между нами:

   Цвет у неба стал мышиный,

Ночь придвинулась к утру.

В ожидании машины

Замы мёрзнут на ветру:

Спорт им явно по нутру.

   Развернулись в круг бочком,

Дал начальник шепотком

Установку на игру:

«Ты Лукач не стой в углу,

А пасуй по переменке

От меня Олиференко,

А потом наоборот,

Если мяч тебя найдёт».

   Всё сказав, начальник спросит:

«Ясно братцы или нет?».

«Ясно», - слышится в ответ.

И пошла атаковать

Против двух большая рать.

   Мы на стадии начальной

Точно знали кто начальник,

А потом, увы и ах,

Не случайно он в бинтах.

Места нет, где нету шрамов

От своих законных замов.

Или другой пример. Поздравляя Лобова с 45-летием 7 сентября 1982 года, я зачитывал за праздничным столом в кругу коллег длиннющее посвящение. Приведу одну выдержку:

   Удастся ли когда ещё, едва ли,

Сказать о том, как мы Вас величали.

За то, что постигали сходу вещи,

Мы звали Вас порой Олегом вещим.

Растолковать смысл слова мне не трудно:

Ну, вещий - означает шибко мудрый.

Олег Ивановичем часто величали,

Между собой - Олег или начальник,

И было, упомянутых не реже,

Ещё одно Вам имя - наш Олежек.  

***

     Записок служебного характера с заданиями и поручениями Лобов писал мне невероятно много. Иногда их содержание сводилось к нескольким словам, а порой занимало страницу, включая обилие пунктов. Он не придерживался какой-то определённой формы обращения и изложения, которая была бы однажды избрана и принята им навсегда.

Мог написать «т. Фурманову Б.А.», а часто просто «Б.А.!» с восклицательным знаком. Менял стиль изложения и даже почерк, переходя от убористого к размашистому, порой писал слова печатными буквами. Так часто делают архитекторы. Он обходился без канцелярских штампов, писал, как и говорил, свободно и легко.

Не припомню случая, чтобы при составлении письма, не мне, конечно, а в адрес вышестоящей инстанции, при подготовке пояснительной записки, обращения, при правке документов, написанных другими работниками, он испытывал бы секундное затруднение для подбора необходимого оборота, фразы, придания иного оттенка и более точного изложения сути вопроса. Лобов с удивительной лёгкостью входил в смысловое содержание документа, и, не задумываясь, так воспринималось со стороны, брался за его исправление.

Записки ко мне он довольно редко начинал словами «Прошу Вас». Видимо, то обстоятельство, что мы были давно знакомы, давало ему возможность сразу переходить к делу, а, может быть, у него была такая манера обращения ко всем коллегам. Приведу для примера начальные фразы из разных его записок ко мне:

- «Совсем забыл. Надо срочно попросить у т. Нечеухина 250 кв. м хорошего мрамора на плавательный бассейн госпиталя инвалидов ВОВ.

- Услышанное Вами из доклада Б.Н. (Ельцин), о развёртывании соц. соревнования среди колхозов и совхозов о достижении в 1983 году рекордных для каждого хозяйствах результатов...

- Надо принять участие в разработке программы «Урал», о которой сказал Б.Н., с тем, чтобы не были пропущены вопросы развития стройиндустрии и предприятий строительных материалов, дорожного строительства и т.д.

- Каждый остался при своём мнении? Худшего варианта не придумать.

- По моим сведениям Вы на днях получили сэндвичи (тип стеновых панелей). Куда они предназначены?

- Отменно! Следует усилить внимание к осуществлению эксперимента.

- Сегодня встречался с Павлюченко В.К. по экспертизе базы в Берёзовске. Удалось расположить его благожелательно к предложениям экспертизы. Для окончательного решения надо: (далее шесть пунктов).

- Очень плохо, что строители не готовы опубликовать социалистические обязательства среди первых».

Лобов не подходил формально к разрешению возникающих вопросов, что хотелось показать на случае, когда мы оба уже работали в аппарате обкома партии. Он был секретарём, я первый день вышел на работу в качестве заведующего отделом строительства. Первый день, а уже передаю ему заявление: «Прошу Вас в счёт очередного отпуска разрешить мне по семейным обстоятельствам отсутствовать на работе с 8 по 12 июля т.г. включительно. Роспись. 7 июля 1982 г.».

Моё послание было отправлено им не в бухгалтерию, а вернулось обратно с такой резолюцией: «Б.А.! Разрешаю. Оформление сложное, поэтому отработаете позже. Такая возможность у Вас будет. Лобов». В отношении возможности отработать он оказался трижды прав. Она была предоставлена неоднократно, и я в долгу перед партийным органом не остался.

В его записках часто встречаются схемы, эскизы, рисунки. Их тематика обширна: механизм для разработки грунта, планировочное решение индивидуального сельского дома, подземное сооружение арочного типа многоцелевого назначения, технология бетонирования железобетонных П - образных модулей и другие. Эскизные наброски снабжены размерами, тут же приводятся расчёты по производительности установок и т.п.  В его предложениях рассматриваются не отвлечённые темы, а те, в решении которых нуждается производство.

Для анализа итогов выполнения плана капитального строительства по городам и районам области, по предприятиям, он в очередной записке предлагает схему специальной таблицы, расписывая в ней до деталей все графы. Этими примерами, которые не охватывают круг его интересов, я только хотел дать представление о творческом подходе О.И. к самым различным темам. Нельзя не отметить, что его предложения чаще всего возникали и оформлялись им в виде схем во время крупных мероприятий, проводившихся главком, обкомом, другими структурами.

Во время совещаний, которые Лобов вёл сам, он делал заметки на листе бумаги, которую при этом делил вертикальной чертой на две неравные части. В широкой, располагавшейся слева, записывал вопросы выступающих, а в узкой - краткое содержание своих ответов. Это краткое содержание у него сводилось к одному, двум и совсем редко к трём словам.

К собственным записям шеф относился совершенно без уважения, поднимаясь из-за стола президиума,  с собой их не забирал. Было бы даже странным, видеть его собирающим бумаги, записки и т.п. после завершения встреч. Он не любил макулатуру. Случалось, что мог оставить на столе в кабинете материал для предстоящего выступления, но по этому поводу не переживал.

Не так давно Олег Иванович с супругой Валентиной Павловной был у нас в гостях. Вспоминали о прошлой работе, и мне показалось уместным по какому-то поводу показать ему архивные материалы. Я отлучился в кабинет и вскоре вынес целый ворох его записок, схем, пометок.

Он отнёсся с недоверием к тому, что возможен сам факт существования таких бумаг, а потом с любопытством просмотрел некоторые из них, признав своё авторство. Искренне подивился увиденному. Однако, как и в прежние времена, у него даже на секунду не возникло желание владеть тем, что по праву принадлежит ему.

Не знаю, что он подумал тогда обо мне и о моём увлечении хранить переписку. Ведь некоторым запискам почти тридцать лет. Собирая переписку с коллегами и с руководителями, я не задавался какой-то целью и, уж поверьте, не строил далеко идущих планов. Мне просто было жаль расставаться с тем, что составляло мою жизнь. Так и существовал архив, я не тревожил его до тех пор, пока не взялся за мемуары.

И тут архивные накопления оказали мне неоценимую помощь. Дело не в том, что я привожу из своих и чужих записок достоверные фразы. Я пользуюсь этим, цитирую абзацы, но они занимают слишком малый объём в моих книгах. Помощь они оказали в другом - с их помощью восстанавливался ход давно случившихся событий. Важным достоинством написанного мною я считаю достоверность и подлинность того, о чём упоминаю. 

Есть люди, круг интересов которых выходит за рамки их основной специальности и профиля работы. Я не говорю о хобби, так как эти увлечения, как правило, помогают человеку не нагружать себя, а наоборот отвлекают от повседневных забот, позволяют уединиться, на время забыть обо всём. Это совсем другая статья. Хобби бывают и у посредственных личностей. Люди же одарённые в состоянии достичь высокого уровня знаний не только в своей отрасли, но с лёгкостью освоить другие.

Лобова интересовало не только строительство, он увлекался разными направлениями сельского хозяйства, промышленными способами восстановления лесов и разведения рыбы, медициной и др. Время от времени его привязанности и увлечения менялись. Он много работал над собой, изучал специальную литературу, чтобы в какой-то момент предстать перед коллегами с лёгкостью рассуждающим на совершенно незнакомые им темы.

Интересно отметить, что и в этих областях он не стремился лишь к накоплению знаний, к расширению  кругозора, а подходил к приобретаемому багажу творчески, выдвигал свои идеи и неожиданные предложения по рационализации процессов. Пожалуй, наиболее часто это касалось медицины, а если точнее, то методов лечения от болезней.

Помню, одно время он увлечённо пропагандировал свою методику применения аскорбиновой кислоты для общего укрепления организма. Это была целая аргументированная теория. Эксперименты проводил на себе.  Однажды после резкого ухудшения самочувствия он прекратил приём «спасительного» средства, но в душе, наверное, остался уверенным в правоте своей методики.

***

     Описать работу в аппарате главка настолько сложно, что даже не берусь. Уж больно она была разнохарактерной и многоцелевой. Каждый из заместителей вёл несколько направлений. За кем-то были закреплены тресты, работу которых приходилось курировать, дополнительно приплюсовывались отраслевые направления, например, чёрная металлургия, и отдельные вопросы. Однако и с учётом всевозможных добавлений заместитель чаще всего не контактировал со всеми трестами, а их уже насчитывалось тогда ровно три десятка.

Особенность моих обязанностей состояла в том, что все вопросы, закреплённые за мной, носили общий для организаций характер. Новая техника, производительность труда, техника безопасности, развитие собственной производственной базы и другие касались каждого подразделения, входящего в состав главка.

По этой причине мне приходилось работать со всеми без исключения организациями, а значит навещать их, часто бывая в разъездах, и знать положение дел. Мотаться по области приходилось много, совершая поездки в течение дня или отправляться в командировки на несколько суток.

Так как обо всём рассказать невозможно, а простое перечисление тем и дат только утомит читателя, я поступил так. Выбрал только одну из работ, в которой от начала до её завершения принимали участие Лобов и я. Она была связана со строительством газокомпрессорных станций в Ивделе, я рассказываю о ней подробно в следующей главе.

В 1982 г. Лобова изберут секретарём, а через год - вторым секретарём Свердловского обкома партии, и он проработает на этом посту до середины 1985 г. Его переход был закономерен и открывал большие перспективы для роста.

Думаю, что мой перевод в обком в июле 1982 года и назначение на должность заведующего отделом строительства случился не без его рекомендации. Он вновь стал моим непосредственным руководителем на целых три года. Об этом периоде работы я ещё расскажу.

В 1985 году Лобов после избрания председателем исполкома Свердловского областного Совета народных депутатов становится вторым лицом в области. Личные встречи с ним стали большой  редкостью, видеть его приходилось тогда, когда он находился за столом президиума или на трибуне на различных совещаниях, заседаниях и других подобных мероприятиях.

В июле 1986 года меня назначили заместителем министра Минтяжстроя СССР. Уезжая из Свердловска, я, конечно же, не мог предположить, что наши производственные пути с О.И. Лобовым ещё когда-нибудь могут пересечься, что мне даже будет суждено работать с ним, то на некотором удалении, то в непосредственном его подчинении.

Но случилось так, что в 1987 году Лобов стал инспектором ЦК КПСС, а несколько месяцев спустя - заместителем Председателя Совета Министров РСФСР. В 1989 году его направляют на работу вторым секретарём ЦК компартии Армении, в 1991 году он уже первый заместитель Председателя Совмина РСФСР.

Так как Лобов, находясь на этих должностных ступеньках, курировал строительную отрасль, то время от времени мне приходилось обращаться к нему по производственным делам, случалось такое даже в Армении, о чём я ещё успею рассказать.

Иногда О.И. приглашал меня принять участие в обсуждении различных вопросов. Оказаться в атмосфере проводимых им совещаний, которая была памятна мне по прежним годам, было приятно. Когда речь заходила о технических новинках, освоении производства передовых технологий, Лобов любил, давая пояснения присутствующим, ссылаться на опыт строителей Свердловской области. Ничего необычного в этом не было, так как в техническом отношении строители нашей области занимали в Союзе одно из ведущих мест, значительно опережая другие территориальные строительные главки.

Когда он рассказывал об успехах нашей области и приводил цифры о сроках выполнения заданий, об объёмах внедрения новшеств, то замечал, что не все доверяют информации. Уж больно неправдоподобно она иногда выглядела. Чтобы развеять сомнения, он добавлял по ходу, а иногда и по несколько раз: «Вот и Борис Александрович может подтвердить. Мы вместе занимались этим делом. Правильно я говорю?».

Он делал жест рукой в мою сторону, все поворачивали головы и смотрели на меня. Я не выказывал удовольствия, которое в эти моменты испытывал, и в подтверждение слов Олега Ивановича кивал головой и добавлял:

-Да, это именно так и было.

Иногда я вносил уточняющие поправки, но, естественно, они были такими, что лишь подчёркивали значительность того, что делалось когда-то нами. Ссылки на меня, когда мы находились вместе, Лобов делал всегда и часто. Тут надо отдать ему должное не только за отличную память, но и за его порядочность в отношениях.

Наверное, я не преувеличу, если скажу, что любой руководитель не любит, когда его перебивают, не дослушав до конца, встречными вопросами. А чем выше должность и больше власть у человека, тем труднее ему выслушивать обращения к себе в тот момент, когда он держит речь, находясь в кругу подчинённых. «Вот закончу объяснение, тогда и задавайте свои вопросы», - обрежет начальник. При этом в его голове пронесётся связка из слов «дурацкие вопросы», но первое слово он может и опустить при озвучивании. В другой раз ни пристававший, ни кто другой возникать в неподходящий момент не будут.

Возможно, и Олег Иванович не любил, когда его перебивали, но, поди, узнай об этом. Он же ничем не выдавал отношение: прервётся и станет отвечать и на один, и на другой вопросы. Отвечать терпеливо, спокойно, аргументировано, без тени неудовольствия на лице. Сколько раз я тому был свидетелем, сам неоднократно встревал в те моменты, когда он говорил. На каких бы уровнях общественного положения не находился Лобов, он в подобных ситуациях вёл себя одинаково. Ему всегда хватало выдержки и самообладания.

За многие годы совместной работы я не могу припомнить хотя бы один случай, чтобы Лобов употребил грубое слово, повысил голос, хотя обойтись без этого было просто нельзя. Он обходился. Он обладал способностью притягивать к себе людей и помогать тем, кто к нему обращался. Случалось и так, что некоторые пользовались этим сверх разумной меры.

Когда Олег Иванович в 1991 - 1993 годах возглавил Экспертный совет при Президенте Российской Федерации, а затем стал заместителем председателя Совмина, министром экономики России, то я по его предложению был его заместителем. Об этих периодах нашей совместной работы я рассказываю в других главах.

В конце 70-тых и начале 80-тых годов, с которых я начинал главу, представляя Олега Ивановича Лобова, до перестроечных лет было ещё далеко. Понятия «гласность», «демократия» появятся в нашей стране лишь годы спустя, когда М.С. Горбачёв станет Генеральным секретарём ЦК КПСС. Однако строители Свердловской области почувствовали грядущие изменения раньше других. И случилось это благодаря появлению руководителя нового типа, каким уже тогда был Олег Иванович Лобов.