Новости
07.01.22Письма из архива Шверник М.Ф. 05.01.22Письма Шверник Л.Н. из Америки мужу Белякову Р.А. и родителям 05.11.21Досадные совпадения 30.03.21Сварог - небесного огня Бог 30.03.21Стах - восхождение в пропасть архив новостей »
GISMETEO: Погода по г.Екатеринбург

Информеры - курсы валют

Комбинат "Тагилтяжстрой"

     Приказ №31 «Об организации строительно-монтажного комбината «Тагилтяжстрой» начальник Главсредуралстроя С.В. Башилов подписал 3 декабря 1974 года. Этому событию, а именно так я расцениваю случившееся, поскольку оно вскоре изменит мою производственную жизнь и меня самого, предшествовал приказ Минтяжстроя СССР от 14 ноября того же года. Необходимость такого шага объяснялась в нём кратко: «В целях улучшения руководства строительными организациями в районе города Нижнего Тагила и в связи со значительным возрастанием объёмов подрядных работ в организациях Главсредуралстроя».

В состав комбината вошли тресты «Тагилстрой», №88, Крупнопанельного домостроения (КПД), «Тагилспецстрой» и «Качканаррудстрой», а также шесть заводов по производству  железобетонных конструкций, четыре автобазы, деревообрабатывающий и ремонтно-механический заводы, карьерное управление, машиносчетная и нормативно-исследовательская станции и редакция газеты «Строитель».

Создавалось, если судить по перечню подразделений, хозяйство, которое могло функционировать самостоятельно. Оно насчитывало 13 тыс. работающих, имело план на год по генеральному подряду 130, а собственными силами - 90 млн. рублей строительно-монтажных работ (СМР), что составляло почти четвёртую часть от загрузки главка. Скажу для сравнения, что в ряде областей Советского Союза главные территориальные управления по строительству не имели таких объёмов плановых заданий, какие оказались у комбината.

Численность центрального аппарата новой организации была определена в 90 человек за счёт уменьшения штатных расписаний структур, вошедших в её состав. Аппарат управления включал 14 отделов, охватывавших все направления хозяйственной деятельности.

Руководителем комбината был назначен Борис Михайлович Тихомиров, работавший до этого первым заместителем начальника Главсредуралстроя. Его перевод в Нижний Тагил можно было воспринимать как понижение в должности, но, с другой стороны, самостоятельная работа во вновь созданной структуре позволяла продемонстрировать способности и рассчитывать на продвижение по службе.

Именно Тихомирову, а также руководителям управлений аппарата главка, в числе которых было названо и «техническое управление (т. Фурманов)», приказом поручалось до 20 декабря «подготовить предложения по объединению при комбинате управлений механизации в трест-площадку, управлений производственно-технологической комплектации, строительной индустрии, автотранспорта, жилищно-коммунального хозяйства и других служб».

Едва я справился с заданием, касавшимся моей службы, и сформулировал соображения, которые, по моему мнению, предстояло реализовывать Борису Михайловичу, как 30 декабря приказом Башилова было объявлено решение министра от 26 числа об освобождении меня от обязанностей члена коллегии главка и назначении главным инженером строительно-монтажного комбината «Тагилтяжстрой».

Произошло всё настолько скоропалительно, я рассказывал об этом ранее, что мой новый шеф в Тагиле успел подключить меня к начатой работе по реорганизации хозяйственных структур. Пришлось заниматься и этим делом, но подходил я к нему уже намного серьёзнее, нежели тогда, когда рисовал схемы на бумаге, находясь на приличном удалении от того места, где вершилась реорганизация.

Спустя месяцы, когда в квартире для приезжих, где я проживал вместе с начальником комбината, мы скромно отмечали визит супруги Тихомирова, Борис Михайлович, обычно не пускавшийся в откровения, вдруг изменил своим правилам и сказал, что это он предложил обкому партии мою кандидатуру на должность главного инженера.

Знал я своего шефа давно, так как мы были выпускниками строительного факультета Уральского политехнического института в Свердловске. Он был старше на курс, перед завершением учёбы часто заходил в нашу студенческую группу к Ирине Сергеевне Даниловой. Тихомиров с самого начала не воспринял мои дружеские отношения с его будущей супругой. Возможно, по этой причине наши контакты с ним как-то не складывались.

После защиты дипломного проекта Борис Михайлович по распределению выпускников уехал на только начинавшееся строительство в Свердловской области Качканарского горно-обогатительного комбината. Об этом объекте в таёжной глухомани тогда знала вся страна.

Потом пятнадцать лет мы с ним работали в организациях одного главка, а, значит, регулярно встречались на всевозможных мероприятиях, проводимых по разным поводам вышестоящей инстанцией. Только замечу, что держались всегда на расстоянии, ограничивались разговорами на производственные темы, и никогда не касались вопросов личной жизни.

Даже работая вместе в центральном аппарате главка, когда техническое управление, которым я руководил, оказалось в ведении Тихомирова, характер наших отношений не изменился. Они оставались уважительными, но строго официальными, собственно, они походили на те, которые у меня складывались и с другими коллегами.

Сам он тогда не заговорил о моём переводе в Тагил, так как предполагал, и в этом не ошибался, что я отвечу отказом. Переговоры со мной провёл заведующий отделом строительства Свердловского обкома партии Б.Н. Ельцин.

Услышанная от Тихомирова новость меня удивила, ибо возможность проявления инициативы с его стороны мне не приходила в голову, но на упрёк или благодарность я не решился. Объяснялось это просто: переезд в Тагил перевернул устоявшуюся жизнь и не делал намёков на то, что меня ожидает что-либо доброе даже в далёком будущем.

- Вот как? Ну, понятно, - только и услышал он в ответ.

Лишь сейчас, когда я знаю, как сложилась после перевода в Тагил моя производственная судьба, понимаю, что поблагодарить Бориса Михайловича надо было сразу, не откладывая на столь большой срок.  

Создание новой организации, даже если это происходит не на голом месте, а в обжитом районе, дело хлопотливое и трудное. Обязательно возникают сложности с её размещением, укомплектованием специалистами, налаживанием связей с подведомственными трестами и предприятиями, взятием на себя командных функций, завоеванием авторитета. Время на эти цели не отводится, организации с момента её создания устанавливается государственный план, и она с первого дня в ответе за всё.

В таком положении оказались и Тихомиров, и я, примкнув к нему через три недели после его назначения. Ютился комбинат поначалу в нескольких комнатах на первом этаже строительного техникума,  мы подбирали кадры и принимали специалистов на работу в аппарат, разбирались с положением дел на стройках и предприятиях, знакомились с заказчиками и властями, рассматривали кандидатуры на должности управляющих и главных инженеров тех трестов, где требовалось укрепить руководящий состав. Та первая зима, а также весна и лето, последовавшие без перерывов за ней, были сумасшедшими по нагрузке.

Следует отдать должное организаторским способностям Бориса Михайловича, в сложнейшей обстановке становления комбината он не терялся. Словно бульдозер, такое прозвище закрепилось за ним, Тихомиров уверенно и несгибаемо прокладывал путь в завтрашний день, прекрасно зная, так как имел богатый опыт самостоятельной работы, какими делами в первоочередном порядке надо заниматься.

Одновременно комплектовался специалистами центральный аппарат, реконструировалось на главной улице города здание для его постоянного размещения, решалось великое множество хозяйственных проблем, велась реорганизация трестов и предприятий. Комбинат брал в свои руки управление строительным и производственным комплексами.

Мне были отданы в ведение инженерные направления в работе. Чтобы иметь о них представление хотя бы в общих чертах, я приведу два абзаца из действовавшего тогда Положения:

«Основной задачей главного инженера является организация разработки и внедрения мер по техническому прогрессу в строительстве и рациональной организации строительного производства, обеспечивающих своевременное выполнение планов строительно-монтажных работ и ввода законченных строительством объектов в эксплуатацию, повышение производительности труда, улучшение качества, снижение материалоёмкости и стоимости строительства, а также себестоимости строительно-монтажных работ.

Главному инженеру непосредственно подчиняются службы: техническая и подготовки производства, лабораторного и геодезического контроля, техники безопасности, главного технолога, главного механика, главного энергетика, главного сварщика. А также могут быть подчинены (что и было сделано) службы: диспетчерская, организации труда и заработной платы».

Если поразмыслить над содержанием этих абзацев, то станет ясно, что многие  вопросы, возникающие в работе комбината, прямо либо косвенно касались главного инженера.

 

***

     Квартира для приезжих при гостинице треста «Тагилстрой» предназначалась для высокопоставленных лиц из министерства и главка. Останавливались в ней и министр Минтяжстроя СССР Николай Васильевич Голдин, и начальник Главсредуралстроя Сергей Васильевич Башилов, когда наезжали в Тагил.

Она имела гостиную, две спальные и ванную комнаты, туалет, непритязательную  мебель, телефон и отдельный вход с улицы. Главной достопримечательностью был огромный стол, стоявший в центре гостиной, для проведения за ним, когда в командировку приезжали  руководители высокого ранга, деловых переговоров, заканчивавшихся менее официальными беседами после первых тостов.

За этим столом, занимая небольшую его часть, мы с шефом завтракали и ужинали. Еду приносила из гостиницы официантка. Иногда вечером на столе появлялось спиртное, и даже без витиеватых тостов оно скрашивало однообразие нашего существования, но соревнование на количество выпитого не проводилось, поскольку я сдавался уже после первой рюмки.

Б.М. ещё какое-то время мог двигаться самостоятельно, что не сказывалось на его поведении. Был он человеком крупным, солидного веса и нескольким рюмкам водки не поддавался. У него лишь возникало желание петь. 

Скажу уж к слову, что отыскать его на коллективной фотографии той поры труда не составит. Держался он очень прямо, даже чуть прогнувшись назад, плечи развёрнуты, грудь колесом, голова чуть запрокинута. Что-то неукротимое и непокорное было в его позе. Даже одного взгляда достаточно, чтобы различить в нём бунтаря, и понять, что управлять его действиями невозможно.

Стрижку носил короткую, жёсткие прямые волосы, сколько он не откидывал их характерным жестом руки со лба, всё равно возвращались на прежнее место. Он не мог справиться с ними, как никто не мог справиться с его независимым характером. Своим видом, нестандартной манерой держаться и ходить он бросал вызов окружающим, что по тем временам не приветствовалось ни подчинёнными, ни, тем более, вышестоящими начальниками и партийными функционерами.

Всё в нём соответствовало характеру: быстрое мышление, резкие повороты головы, скорая речь, но один изъян у него был. Скорее не изъян, а особенность, которую каждый мог почувствовать при рукопожатии, оно не было почему-то сильным. 

Почти каждую субботу после работы на закреплённых за нами легковых машинах мы уезжали в Свердловск, где оставались семьи, а в понедельник к началу смены возвращались обратно. Была, таким образом, возможность познать особенности тагильского тракта со встречным движением автомобилей. Дорога мало петляла, чтобы не удлинять и без того большое расстояние между городами, всё-таки 140 км, но зато часто ныряла вниз и старательно карабкалась на очередную горку. При подъёме на вершину встречный транспорт вырастал перед глазами неожиданно, поэтому водителей и пассажиров дорога держала в напряжении.

На проезжей части летом дорожники проводили «ямочный» ремонт, заполняя без уплотнения холодным асфальтом глубокие выбоины. Толку от такого вмешательства не было, но с завидным постоянством оно повторялось с наступлением следующего тёплого периода года.  И только с первыми морозами и обильными снегопадами после пробега автогрейдеров полотно становилось гладким.

Чтобы при расчистке сохранить у мостиков ограждающие столбики, к ним привязывались стволы молодых сосёнок с обрубленными ветками. Мохнатые верхушки того, что оставалось от деревцев, были видны и после снежных заносов. Не мог я не коснуться дорожной темы, так как в общей сложности за почти четыре года работы в Тагиле пребыванию на трассе было отдано несколько недель.   

Моя жизнь на колёсах завершилась к началу учебного года, когда я получил ордер на  отремонтированную квартиру №30 в доме №77 по улице Карла Маркса, в которую вселилась семья. Квартира из четырёх комнат имела жилую площадь 70 кв. м, просторную кухню и огромную прихожую. Для нашей семьи с двумя школьниками, жилищные условия оказались отличными. К тому же дом был рядом со школой, магазинами и центральной площадью города.

Столь же близко он располагался и от заводской ограды Нижнетагильского металлургического комбината. Когда в середине лета я повёз жену на смотрины в Тагил, где раньше ей не приходилось бывать, то едва мы миновали город Невьянск, а, значит, оставалось ещё около пятидесяти километров пути, как на горизонте она разглядела дымы металлургического гиганта страны.

Наслушавшись до поездки рассказов о задымлённом и загазованном пролетарском городе, жена была внимательной и потому приметила их так рано. К тому же подвела погода: небо было на редкость чистым, а воздух - прозрачным. Редкое для тех мест природное явление совпало с её приездом, но запомнилось не оно, а разноцветные шлейфы. Известно, что первое впечатление остаётся в памяти долго.      

Моё естественное желание соединиться с семьёй партийные власти оценили весьма положительно. Теперь с пропиской, с постановкой на партийный учёт, а также на военный, я перешёл в полное распоряжение города, стал своим, зависимым, а значит управляемым. У меня же с момента назначения на должность даже не возникало мысли, чтобы работать наездами ради сохранения квартиры в областном центре. Если по-настоящему браться за дело на новом месте, то оно должно стать твоим до конца, раздвоение ничего хорошего не даёт.

Тихомиров переезжать в Тагил не собирался с самого начала. Наверное, с ним велись на эту темы беседы и в обкоме партии, но они не изменили настрой начальника комбината. Местным властям это не нравилось. Так как Борис Михайлович не состоял в городе на партийном учёте, то прямого влияния на него горком оказывать не мог. Его условная независимость вызывала постепенно нараставшее раздражение. Более двух лет, т.е. до конца работы в Тагиле, Тихомиров проживал в квартире для приезжих.

Иногда, что случалось редко, его навещала жена Ирина Сергеевна, тогда вечер в квартире для приезжих становился для нас праздничным. Вместе ужинали за огромным столом, выпивали водки, после чего погружались в прошлое, вспоминая институтские годы, преподавателей, сокурсников. Тихомировы пели дуэтом, пели слаженно, душевно, хорошими голосами, зная наизусть многие популярные песни. С моими голосовыми данными и знанием слов я им помочь не мог.

Мне становилось уютно, но накатывалась грусть, перед глазами вставали походы на байдарках по реке Чусовой, завораживающее пляской и игрой цвета пламя костра, треск головёшек, рассыпающих искры, которые вместе с дымом поднимаются в клочок ночного неба, видимого между кронами сосен, и нескончаемые туристические песни под гитару. Вот их я знал множество, в нестройном хоре голосов на привале всегда можно было различить и мой.

С утра была вновь работа, вытеснявшая недавнюю грусть, навеянную воспоминаниями накануне о  каких-то отвлекающих пустяках.  

 

***

     Надо отметить, что объективная необходимость создания строительно-монтажного комбината существовала. За 1971 - 1974 годы объём работ, выполненный собственными силами трестами Тагила, не вырос, осталась на прежнем уровне и производительность труда, хотя этому показателю уделялось особое внимание, поскольку специалистов катастрофически не хватало. На момент создания комбината выработка на одного работающего была в нём на четверть ниже, чем в целом по главку. 

Скромные средства, выделявшиеся на развитие собственной базы, Тагилом не осваивались, производства её хромали, что стало тормозом в наращивании мощности строительных организаций. Только за 1974 год хозяйственная деятельность трестов дала убытки, превысившие миллион рублей. С начала же пятилетки технико-экономические показатели работы строителей Тагила устойчиво снижались.

Предприятия механизации, автотранспорта, основные заводы стройиндустрии входили в состав специализированных трестов, центральные аппараты которых базировались в Свердловске, и потому в Тагиле не считались своими. Это давало пищу для взаимных претензий.

Нижний Тагил превратился в клубок запутанных проблем, руководителям главка и его служб приходилось без конца наезжать туда, чтобы разбирать и решать возникающие вопросы. Нужной отдачи посещения не давали, даже упоминание о Тагиле стало вызывать у сотрудников аппарата главка раздражение из-за бессилия изменить положение.

Руководители тагильских трестов за огрехи в работе подвергались критике по хозяйственной и партийной линиям, она не всегда была заслуженной, как и любая критика. Каждый, кому позволяло положение, торопился сделать им замечания, дать советы, рекомендации, но никто не изъявлял желания поменяться с ними местами.

Постепенно сложилось устойчивое мнение, что инженерные кадры в Тагиле, из рядов которых в былые времена вышло много известных стране специалистов, находятся в упадке, переживают серьёзный кризис, что без вливания свежих сил положение на стройках изменить нельзя. Не скрою, что такой точки зрения придерживались и мы с Тихомировым, работая в аппарате главка.   

Выход из ситуации, которую я в общих чертах обрисовал, виделся в создании в Тагиле строительно-монтажного комбината, руководителям которого давалось право решать существовавшие проблемы. Эта идея зародилась в Тагиле. Её инициатором выступил городской комитет партии, когда первым секретарём стал Юрий Владимирович Петров. Предложение поддержали обком партии, главк и министерство. Ожидать начала новой пятилетки не стали, так как надо было спасать строительные организации второго по величине города в области. Здравые соображения начали воплощать в жизнь, и принятое решение оправдало себя достаточно быстро.

На партийно-хозяйственном активе комбината, проходившем 6 января 1976 года, доклад об итогах работы Тихомиров поручил делать мне. 1975 год завершал девятую пятилетку, поэтому пришлось говорить как о результатах деятельности комбината, так и об «успехах» тагильских организаций за предшествующий четырёхлетний период. Я приведу из доклада только отдельные показатели, связанные с работой комбината «Тагилтяжстрой».

«Становление комбината закончилось и его создание положительно сказалось на руководстве структурами, на изменениях в их производственной и хозяйственной деятельности. Объём строительно-монтажных работ, выполненный собственными силами, увеличился за год на 6,1 процента. Было введено 11 объектов народно-хозяйственного плана: кислородная станция и прокатный стан «800» на Нижнесалдинском металлургическом заводе, цех №2 на Красноуральском медеплавильном комбинате, производственные мощности на Уралвагонзаводе, газоочистки за мартеновскими печами НТМК, локомотиво-крановое депо Гороблагодатского рудоуправления, АТС на 700 номеров, цех стрелочных переводов на Кушвинском заводе прокатных валков и другие».

Обращаю внимание на то, что «район города Нижнего Тагила», в котором согласно приказу комбинат осуществлял строительство, оказался приличных размеров. До города Качканара, расположенного севернее, было сто с лишним километров. Дорога, соединявшая его с Тагилом, имела гравийное покрытие, и местами преодолевалась автомашинами с трудом. Пыль, грязь, снежные заносы и опять грязь сменяли друг друга, следуя за временами года, что же касается колдобин, то они встречались на пути в любую погоду и всегда появлялись перед колёсами машины внезапно. Правда, города Кушва, Красноуральск, Нижняя Салда, а также другие населённые пункты, где наш комбинат вёл работы, находились в радиусе до 60-ти километров.

«Выполнен план по вводу жилых домов, введено 182 тыс. кв. м полезной площади жилья, две школы, шесть детских учреждений, гостиница. Производительность труда возросла на 8,5 процента. Прибыль от хозяйственной деятельности составила 600 тыс. рублей. Капитальные вложения в собственную базу превысили 11,6 млн. рублей, это 35 процентов от объёма, выполненного в целом за пятилетку. По объектам производственного назначения нашей базы освоено 6 млн. рублей СМР, что составляет более одной трети от объёма, выполненного всеми организациями главка. На реконструкции завода ЖБИ-2 освоены капитальные вложения в сумме 1 млн. рублей.

Для трудящихся комбината введено 29 тыс. кв. м жилья, столько было сдано за два предшествующих года. Завершено строительство цеха по производству сборных железобетонных труб мощностью 12 тыс. куб. м, введена первая очередь арматурного цеха мощностью 8 тыс. т арматурных каркасов и сеток, гараж на 25 машин в Красноуральске, первая очередь гаража на 400 мест и объект гражданской обороны в Тагиле. Разработано технико-экономическое обоснование развития производственной базы на очередную пятилетку».

Это были заметные сдвиги в работе коллективов. Способствовали тому повышение уровня механизации, инженерная работа, новая техника, рационализация, реорганизация структуры управления. Назову некоторые применённые технические решения, считавшиеся прогрессивными. Это фундаменты из буронабивных и забивных свай, стальной профилированный лист, универсальная деревометаллическая опалубка. Например, за год комбинат изготовил 11,5 тыс. кв. м опалубки, ровно столько, сколько произвели все организации главка.

Распространение получили универсальные дырчатые блоки и плоские плиты из железобетона, используемые в качестве опалубки, оставляемой в теле фундаментов. Применялись анкерные болты, устанавливаемые на эпоксидном клее, стеновые крупноразмерные панели «сэндвич» из профилированного стального листа и минерального утеплителя, а также многое другое. Следует только заметить, что заказчики со скрипом согласовывали эти новинки.  

Тот год оказался наиболее напряжённым. Ни о чём не ведал, кроме работы. Ни разу не был в кино, только оперативки, совещания, встречи, активы, сборы, командировки. Фанатично отдавал главному делу время с раннего утра до позднего вечера, а ближе к полуночи иногда с Тихомировым объезжали стройки.

Главными из них были широкополочный стан и реконструкция завода ЖБИ-2 с переводом технологии на новую серию крупнопанельных домов и одновременным удвоением мощности производства. Начальник непосредственно курировал народно-хозяйственную мощность, в которой нуждалась страна, а я - завод, крайне необходимый городу. Объекты имели разные масштабы, но специфических сложностей там и там хватало.  

 

***

     В годы, предшествовавшие созданию комбината «Тагилтяжстрой», Нижнетагильскому металлургическому комбинату и Уралвагонзаводу, двум основным градообразующим предприятиям, выделялись значительные средства на новое жильё для трудящихся. Эти капитальные вложения строителями не осваивались из-за недостатка мощностей завода ЖБИ-2 по производству изделий КПД.

Тогда существовала довольно странная практика, что можно отнести и к случайным совпадениям, выделять избыточные средства тому заказчику, который вместе с генподрядчиком в силу объективных причин не могли их освоить. Трудно сказать, почему так поступали центральные планирующие органы, но подобное происходило.

При невыполнении завышенного годового плана верхние этажи власти обрушивались на руководителей предприятий и строительных организаций с упрёками: «Вам пошли навстречу, выделили средства, урезав запросы тех, кому они нужнее, а Вы провалили план по вводу жилья для своих же рабочих. Это безнравственно. Необходимо делать выводы».

Плановые органы до поры до времени выводов не делали и продолжали устанавливать запредельные задания. Когда же вскоре мощности завода ЖБИ-2 позволили строить жилья значительно больше, средства на эти цели предприятиям были урезаны.

 Завод ЖБИ-2 производил детали домостроения в объеме 80 тыс. кв. м полезной площади жилья, на проектную мощность 108 тыс. кв. м из-за износа оборудования выйти не мог, да и она никого не устраивала. Слишком малым был этот объём по сравнению с потребностями в жилье и выделявшимся финансированием.

Предприятия-заказчики хозяйственным способом, т.е. своими силами, возводили дома из кирпича и шлакоблоков, но эти крохи ситуацию не меняли. К тому же, из-за общей нехватки в городе рабочих рук, от генподрядчика уходили на заводы специалисты, которые там получали более сносную зарплату, хотя производительность их труда оказывалась ниже.

Если говорить по существу, то нужно было пойти на реконструкцию всех технологических линий завода, т.е. на продолжительное время вообще остановить его работу, прекратив поставку изделий. Ведь предстояло не только удвоить существующие мощности, но и одновременно перейти на выпуск изделий принципиально другой серии домов, отвечающей изменившимся нормативным требованиям по архитектурным и планировочным решениям, а также позволяющей иметь высокую  заводскую готовность конструкций.

Строительство нового завода было бы самым правильным решением в той обстановке, но рассчитывать на целевое выделение центром таких крупных капитальных вложений не только город, но и область, с её значением и авторитетом в стране, не могли.

Оставалось пойти на реконструкцию цехов и модернизацию технологии параллельно с выпуском изделий старой серии домов. В этом случае требовалось возведение нескольких дополнительных технологических переделов, а также временно снижалось производство изделий КПД. Разрешение на уменьшение ввода жилья для трудящихся власти не давали, и понять их было можно. Получался заколдованный круг.  

 Заказчики упрекали строителей в том, что те не наращивают мощности домостроения, что это их святая обязанность, а строители не менее горячо обвиняли заказчиков в том, что они не оказывают должную финансовую поддержку. Однако, ни министерство строителей, ни министерства заказчиков были не виноваты, так как финансами, которых не хватало, распоряжался Госплан СССР.

Сложностей объективного порядка, таким образом, было предостаточно, все горячились, хватало словесных баталий, а годы тем временем шли. Завод постепенно хирел, заказчики вместе с городом недополучали жильё. Обстановка вокруг этой проблемы накалилась до предела, и требовалось принять какое-то окончательное решение.

Создание комбината «Тагилтяжстрой» в тех условиях было верным шагом, но если бы за этим не последовали содействие его намерениям и оказание ему практической помощи по главным направлениям деятельности, то отдачи можно было и не дождаться. Областной комитет партии взялся в этом плане за дело основательно.

Уже в феврале 1975 года он дал добро на реконструкцию ЖБИ-2 с некоторым уменьшением производства изделий старой серии домов. Чтобы не допустить снижения объёмов строительства жилья в Тагиле, строительные тресты главка и горкомы партии получили задание поставить, смонтировать и ввести в эксплуатацию в Н. Тагиле дома своих серий. Это было не что иное, как подстраховка на тот случай, если не удастся в точности совершить задуманное, если произойдёт сбой в реконструкции завода.

Секретари горкомов партии, получившие разнарядку на поставку конструкций жилья в Тагил, сами считали у себя каждый квадратный метр площади, возводимой их строителями, излишек никто не имел, но партийная дисциплина обязывала подчиняться. К тому же, выполнение своих решений обком контролировал регулярно. И не случайно оказалось, что в 1975-1976 годах жилья в Тагиле, благодаря помощи соседей, вводилось даже больше обычного. В последующие несколько лет наращивание ввода жилья обеспечивали уже сами тагильчане.

Под прикрытием состоявшихся решений можно было браться за реконструкцию завода. Предварительные соображения и проектные проработки в этом плане существовали, но они не имели конкретности. Начинать предстояло практически с нуля.

Была, правда, и другая причина, сдерживавшая возведение жилья в Тагиле, о ней следует упомянуть. Так уж исторически сложилось, что промышленные предприятия, вынесенные за городскую черту, располагались почти по всему периметру. Со временем город оказался в их тисках, свободных площадок для массового возведения жилья не хватало. Приходилось почти для каждого дома искать место в существующих кварталах застройки. Это осложняло работу, не позволяло поставить возведение домов на поток.

Только в западном направлении города за старым металлургическим заводом, возведённым ещё во времена Демидовых рядом с плотиной, перегораживающей речку Тагил, свободного пространства хватало. До лесистых ближайших холмов было несколько квадратных километров пахотных земель. Здесь имелась возможность развернуться строителям, но требовалось провести большие подготовительные работы по освоению площадки. Нужно было и мощную котельную поставить, и все инженерные коммуникации проложить с учётом перспективы развития спального района, и транспортные проблемы решить.

До создания комбината «Тагилтяжстрой» этой площадкой основательно не занимались, ибо нешуточным делом было подготовить её к застройке. А тут, надеясь на поддержку области, которая обещала в беде не оставить, в одночасье отважились выходить на простор. Будущий жилой массив получил название Гальяно-Горбуновского, так как между этими двумя деревнями он находился. И развернулась работа.

Привлечённые тресты из других городов области уже на новой площадке приступили к монтажу своих панельных домов. Пёстрой получилась застройка первого микрорайона, так как здания отличались по конструкции и этажности, но разворот работ был впечатляющим. В чистом поле всем миром, общими усилиями велась грандиозная стройка.

 

***

     Могу утверждать, что вопросы, связанные с реконструкцией завода и освоением новой площадки застройки, меня стороной не обходили. Это было не случайно. Проекты крупнопанельных домов, их привязка к местности, технология изготовления изделий, виды и конструкции опалубочной и монтажной оснастки, методы возведения и отделки мне были и раньше знакомы до мелочей.

Работая в тресте «Уралтяжтрубстрой» в Первоуральске, пришлось много и неравнодушно заниматься всем этим за чертёжной доской, в заводских цехах, на стройплощадках, контактировать с институтами. Тот опыт очень пригодился мне, когда за сходные проблемы взялся в Тагиле.

Городу предстояло выбрать серию панельных домов для строительства жильё. Удалось убедить главного архитектора города Солтыса В.И. и секретарей горкома партии, что наиболее удачной для Тагила является серия «111-97» Новосибирского зонального научно-исследовательского института экспериментального проектирования (СибЗНИИЭП). В этой серии стеновые панели и плиты перекрытий изготавливались по кассетной технологии, что позволяло компактно размещать оборудование, и, что не менее важно, получать продукцию с высокой степенью заводской готовности.

Серия включала панельные дома высотой не только 5, но и 9 этажей, которые до этого в Тагиле не возводились, она имела рядовые секции широтной и меридиональной ориентации, а также угловые секции с проездом для автотранспорта и без него. Это давало возможность вести застройку микрорайонов на современный тогда манер с созданием большого внутреннего двора, где располагались детские сады и школы. Была и масса других преимуществ, на которых не стану останавливаться, но тогда они перечислялись мною все и повторялись не один раз.

Но разговорами в Тагиле дело не кончилось. Требовалось ещё защитить выбранную серию домов, этапы реконструкции завода и застройки новой площадки в отделе строительства обкома партии. Ведь обком, если он поддержит позицию тагильчан, мог оказать реальное содействие при решении сложных вопросов материально-технического снабжения. В том, что их будет великое множество, никто не сомневался.   

Не приписываю себе исключительный вклад в итоговый процесс рассмотрений и согласований, в нём участвовали и партийные лидеры города, но моя роль была заметной. Уже в начале февраля 1975 года на совещании у заведующего отделом строительства обкома партии Б.Н. Ельцина, после обсуждения намеченной программы действий, принимаются окончательные решения. В их числе оказалась и уже упоминавшаяся мною встречная инициатива отдела: на период реконструкции завода ЖБИ-2, т.е. на два года, установить городам области задания по объёмам поставки в Тагил изделий своих серий домов и вводу жилья.

Затем последовало совместное постановление бюро обкома партии и облисполкома по этим вопросам. Таким образом, программа была одобрена, исполнители определены, разрешалось приступить к её реализации. Мне в деле реализации отводилась роль непосредственного исполнителя, который в ответе за всё.  

Начинать пришлось с привязки типовой серии домов к климатическим условиям Тагила, а также к реальным производственным и техническим возможностям нашего комбината. С институтом «СибЗНИИЭП», заинтересованном в распространении по стране своих разработок, договорился быстро, используя, в том числе, и свои прежние с ним контакты, а министерство выделило лимиты на проектирование. Календарный год уже начался, поэтому планы проектных работ и лимиты никто пересматривать не хотел, но для энтузиастов из Тагила Минтяжстрой СССР сделал исключение.

За проектирование технологической части реконструкции завода взялось Тульское ЭКБ, входившее в систему министерства. Исполнителей и руководителей экспериментального конструкторского бюро в Туле я знал хорошо и надеялся, что это поможет в сжатые сроки, согласно очерёдности этапов работ, получать необходимую документацию.

Предстояло теперь определиться с изготовлением металлических форм, нестандартного  оборудования, металлоконструкций, а также с комплектацией объектов реконструкции электротехническим и сантехническим оборудованием, кабельной продукцией и всем прочим.

Установленный порядок предусматривал заблаговременную защиту заявок на централизованную поставку станков, агрегатов, механизмов, комплектующих деталей согласно утверждённому проекту. Без технической документации планирующие органы не принимали заявки к рассмотрению. Да и что можно заявлять, когда на руках пока нет даже предварительных проработок и спецификаций. К тому же поставку заявленной продукции центральные органы снабжения планировали на следующий год, а не текущий. Такими были правила.

Если поступить так, как полагалось, то нам даже начало работ по модернизации производства следовало отложить на несколько лет. Нужно было сообща искать выход из создавшегося положения, а он всегда есть, когда велико желание его найти.       

В том же феврале по поручению обкома партии под контролем городских властей состоялось заседание совета директоров предприятий Нижнего Тагила. Существовал такой орган на общественных началах, его председателем был директор Уралвагонзавода И.Ф. Крутяков. Цель сбора сводилась к тому, чтобы привлечь к реконструкции завода возможности и резервы основных организаций города.

Докладывал на заседании совета и отвечал на вопросы я. Директора предприятий, приглашённые на встречу, на своём веку повидали не одного руководителя строительных организаций. Цену их показному энтузиазму, когда речь заходила о том, чтобы выпросить у предприятий что-то на общее дело, знали, потому к словам моим отнеслись осторожно:

- Приехал какой-то товарищ со стороны, на руках нет ни проекта, ни средств, и обещает сказочную перспективу.

Почти так и было на самом деле, только куда же деваться, когда оказались члены совета перед случившимся фактом, и держали они экзамен на политическую зрелость.

Решение директоров в итоге состоялось и именовалось так: «По вопросу увеличения мощности крупнопанельного производства до 240 тыс. м2 п.п. в год на основе реконструкции завода ЖБИ -2».

Писался текст не строителями, поэтому вкралось в него много вольностей в толковании специфических особенностей строительного дела, но не это главное. Мне важнее передать характер этого документа, его, как сейчас выражаются, двойной стандарт в отношении строительных организаций и предприятий-заказчиков. Строителями можно помыкать, это представители обслуживающей отрасли, они к тому же обещания свои и плановые задания никогда не выполняют.

«Принять к сведению заявление главного инженера комбината «Тагилтяжстрой» тов. Фурманова Б.А. о том, что:

Выпуск изделий для первых домов новой серии предусмотрено начать в четвёртом квартале 1976 года с доведением в 1977 году проектной мощности по выпуску 240 тыс. м2 полезной площади жилья.

В 1975 году будет на реконструкции освоено не менее 1 млн. рублей капиталовложений.

Предложить руководству комбината «Тагилтяжстрой» немедленно решить в Министерстве вопрос финансирования строительно-монтажных работ в 1975 - 1976 годах».

Моя информация, если судить по приведённым строчкам, стала именоваться «заявлением», т. е. обещанием, за невыполнение которого надо отвечать. И соответствующая запись имелась в последнем пункте: «Просить районные комитеты КПСС поставить на контроль выполнение решений Совета директоров». Я, таким образом, сам взвалил на себя нелёгкую ношу и не возражал против этого. Иначе поступить было нельзя.

Ради объективности должен сказать, что ещё был один пункт чёткого содержания: «Предложить руководителям промышленных предприятий города обеспечить изготовление металлооснастки и нестандартного оборудования согласно графику». Это поручение было исключительно важным для достижения поставленной цели, так как своими силами предприятия комбината и главка изготовить около трёх тысяч тонн опалубочной оснастки и технологического оборудования просто не могли.

Другие записи касались руководителей различных предприятий города, поэтому начинались одинаково невнятно: «Просить решить вопрос в министерстве, просить выделить комбинату» и т.д. В адрес горкома партии запись была и вовсе угодливого тона: «Просить обратиться с просьбой». Я же тогда был безмерно рад каждому из пунктов протокола, поскольку он открывал путь к началу реконструкции завода.

 

***

     Оговорюсь сразу, что моё «заявление», отмеченное в протоколе, было выполнено в обещанные сроки по всем пунктам. Только не само собой это получилось. В первый год ежедневно, если не находился в отъезде, ежедневно, что хотелось ещё раз подчеркнуть, утром и вечером после обхода заводских цехов проводил оперативные совещания с исполнителями.

Во второй год наши встречи также были ежедневными, но лишь в конце рабочего дня. Только на третий год реконструкции, когда она приближалась к завершению, т.е. к достижению мощности, предусмотренной проектом, в расписании совещаний наметилось послабление - три раза в неделю.

Можно было отупеть от однообразия проблем, от глупостей и недоразумений, с удивительной регулярностью появлявшихся на свет, можно было впасть в отчаяние от заученных, но справедливых возражений субподрядчиков, которые твердили, что у них нет этих работ в плане. Можно было свихнуться от мелочей, которыми приходилось заниматься, от обилия самых разнообразных вопросов, с которыми обращались работники завода и строительных организаций.

Порой не хватало терпения, опускались руки, иногда обращался за помощью к партийной власти города, чтобы она повлияла на тех, кто упорно отказывался работать на неплановом объекте. Всякое случалось: и нервы сдавали, и голос повышать приходилось, и бросить хотелось эту затею, но выстоял. Доставалось, конечно, от меня исполнителям, за некоторые свои язвительные замечания в адрес нерадивых специалистов и сейчас испытываю неловкость.

Моими верными помощниками на заводе оказались директор Шульгин Владимир Константинович, главный инженер Бохан Викентий Андреевич и главный технолог Бондина Ольга Фёдоровна. Не по своей воле они стали участниками рискованного эксперимента по реконструкции своего предприятия, а в силу того, что им выпал такой жребий. И свалились на руководителей великие трудности.

Им доставалось куда больше, чем мне. Задания и поручения, которые давались и коим ни было числа, они выполняли, находясь в постоянном контакте с рабочим классом, как тогда говорилось. Это совсем не просто, но они были молодцами. И сдержанности им хватило в той напряжённой обстановке, и не паниковали они, когда что-то срывалось, и не жаловались, по крайней мере, мне на неурядицы и трудности.

Шульгин имел характер чёткий и терпеливый. Он добросовестно относился к работе, не терялся в сложных ситуациях. Его рассудительность, собранность, подтянутость и ответственность импонировали окружающим и снискали ему уважение в трудовом коллективе завода. В силу каких-то обстоятельств, может быть, усталость была тому причиной, он завербовался на работу в Тюменскую область, и в завершении реконструкции завода участия не принимал. Я не приветствовал его отъезд, было жаль, что он оставляет большое дело в такой момент, но обиды на него не было ни тогда, ни, тем более, сейчас.

На должность директора по моему предложению назначили Бохана. Человеком он был интеллигентного склада, знающим дело и тяготеющим к инженерным направлениям в работе. Я рекомендовал его, и я же, наверное, больше других сомневался в том, что он справится с новыми обязанностями. Мне казалось, что ему не хватит характера, чтобы возглавить коллектив предприятия на сложном переходном этапе, что он сломается. А он не только выстоял, но и оправдал самые смелые надежды. Работали мы с ним дружно, многие трудности делили вместе.

Ольга Фёдоровна Бондина оказалась уникальным технологом. Она не только прекрасно знала дело, но и была восприимчивой к техническим новшествам. Обсуждать с ней конструктивные особенности оснастки, расчёты по её оборачиваемости и требуемому количеству было одно удовольствие. Мы с полуслова понимали друг друга, тогда как другие с заметным опозданием присоединялись к разговору. Она ответственно относилась к поручениям и была на редкость аккуратным исполнителем. На умной, рассудительной, самостоятельной в решениях и, вдобавок к тому же, красивой женщине держалась  технология реконструкции предприятия.    

Упомяну ещё о Харевиче Владимире Ивановиче, работавшем начальником отдела капитального строительства комбината. Он оказался знатоком специфических функций заказчика, которые мне были знакомы мало. Легко справлялся с обилием отчётных и финансовых документов. Его подсказки и советы помогали решать проблемы, возникавшие в связи с ведением строительных работ на заводе одновременно с разработкой технической документации.

Однажды я настаивал на каком-то решении, а он упорно возражал.

- Ну, почему так нельзя сделать? - переспрашивал я. И он ответил:

- Моя должность не позволяет так поступить. А Вы так сделать можете, так как будете министром.

Забавным тогда показался мне его довод, но он был первым человеком, от которого я услышал такое пророчество. Чем уж Харевич руководствовался, делая невероятной смелости прогноз, я не знаю, но предсказание его через полтора десятка лет сбылось.

При нормальной организации строительного процесса, когда есть на руках утверждённый проект, доведены планы до всех исполнителей работ, изготовителей конструкций и оснастки, поставщиков оборудования и комплектующих деталей, трудностей и нервотрёпки было бы намного меньше. А когда всё держится на заданиях, на поручениях и договорённостях, на желании, не подкреплённом, в том числе, и финансовыми возможностями, то такая работа преподносит массу осложнений и лишние хлопоты.

Тогда у нас просто не было времени следовать существовавшему порядку, поступать так, как полагалось. Вот и приходилось преодолевать трудности, которые создавали себе сами, чтобы на два-три года приблизить завершение работ.

Не пропали даром усилия тех, кто участвовал в реконструкции завода, которая свелась к тому, что, в конечном счете, всё оборудование в цехах, включая и фундаменты под него, были этапами демонтированы, а взамен выполнены новые фундаменты и установлены новые технологические линии и оснастка, а это тысячи тонн металлоконструкций. Были к тому же построены и дополнительные производства.

В четвёртом квартале 1976 года, как это и обещалось мною на заседании совета директоров Тагила, завод ЖБИ-2 начал изготовление и комплектную поставку изделий новой улучшенной серии крупнопанельных домов. На Гальяно-Горбуновском массиве рядом с жилыми домами, монтировавшимися привлечёнными организациями из области, началось возведение жилья трестом КПД нашего комбината из конструкций тагильской серии.  

Общими усилиями коллективов строителей, монтажников, предприятий-заказчиков, а также партийных руководителей городского и областного уровней, была в сжатые сроки решена самая важная по тем временам проблема города. На городском партийно-хозяйственном активе, состоявшемся 19 января 1977 года, первый секретарь горкома партии Ю.В. Петров в отчётном докладе сказал:

- Победа на ЖБИ-2 досталась трудно. Правильную политику в этом вопросе проводили товарищи Фурманов и Тихомиров.   

Упомянул он ещё о вкладе Шульгина и Бохана, а потом добавил:

- Руководителям предприятий города в первом квартале года надо доизготовить 1200 т металлоформ.

Эта фраза уже касалось доведения мощностей завода до 240 тыс. кв. м жилья в год. С этой проблемой комбинат «Тагилтяжстрой» в основном справился в 1977 году.

Задуманное было завершено, и подошла пора, испытывая чувство удовлетворения и гордости, отчитаться. В толстой тетради, в которую я аккуратно вносил тексты всех телефонограмм и телеграмм, передаваемых и отправляемых затем моим техническим секретарём М.А. Бубенниковой, 15 декабря 1977 года появилась очередная запись.

Составленная мною телеграмма была из одного предложения. Она адресовалась «Первому секретарю Свердловского обкома КПСС товарищу Ельцину». Привожу её в точности, но с добавлением предлогов, убиравшихся для уменьшения стоимости отправляемого текста, и с расстановкой нормальных знаков препинания вместо «зпт» и «тчк».

«После проведённого Вами совещания в строительном отделе Обкома КПСС в первом квартале 1975 года, определившем серию жилых домов и пути реконструкции мощностей КПД в Нижнем Тагиле, коллективами строителей, строительной индустрии, специализированных организаций комбината «Тагилтяжстрой» и Главсредуралстроя, монтажников Минмонтажспецстроя при постоянно оказываемой большой помощи предприятиями и общественными организациями города, была проведена работа по одновременному ведению проектирования, строительства, реконструкции, изготовления оборудования и металлической оснастки, позволившая без снижения мощностей уже в августе текущего года осуществить полный переход на выпуск изделий КПД новой, улучшенной серии жилья 111-97, изготовить около 50-ти тысяч квадратных метров полезной площади жилья и 14 декабря сдать в эксплуатацию с оценкой «хорошо» первый девятиэтажный дом площадью 7500 квадратных метров. Фурманов».

Можно судить по приведённому тексту, что я не торопился рапортовать о промежуточных достижениях ни тогда, когда началось производство первых изделий новой серии, ни когда был осуществлён на неё полный переход, а только после ввода первого жилого дома в эксплуатацию. Важным достижением реконструкции, несомненно, являлось то, что удалось на всём её протяжении не допустить снижения выпуска изделий крупнопанельных домов.

 В утверждённом мною «Графике поставки и монтажа крупнопанельных домов серии 111-97 по комбинату «Тагилтяжстрой» на 1978 год» расписывалось возведение только на Гальяно-Горбуновской площадке 130 тыс. кв. м жилья. Это в полтора раза превышало объём выпуска изделий КПД, достигавшийся заводом ЖБИ-2 в предыдущие годы. Теперь темпы домостроения стала сдерживать не мощность предприятия, а отсутствие достаточных средств у заказчиков.

Если бы к моменту моего переезда в Нижний Тагил я не имел соответствующих знаний и опыта, то, честное слово, не осмелился бы взяться за такое сложное в техническом отношении дело. Но в данном случае я был совершенно уверен в реальности того, что предлагал осуществить. Мысли о персональной ответственности в случае неудачи в голову не приходили.    

        

***

     Реконструкцию завода ЖБИ-2 в ночное время мы с Тихомировым не посещали, а в дневные часы приезжали раза два. Для моего шефа масштаб стройки был мелковат, да и специфические особенности производства конструкций для домов и возведения из них жилья его не привлекали. Однако, значение для комбината и, особенно, для города этого объекта он прекрасно понимал и всячески поддерживал меня, когда я обращался с просьбами по привлечению трестов и субподрядных организаций к реконструкции.

Совместные же выезды в поздние часы на «широкую полку», как она называлось в обиходе, случались. На строительной площадке стана выходили из автомашины, смотрели с восхищением на огни, технику и людей, находившихся в непрерывном движении. Прекрасен процесс созидания, прекрасен вообще, но особенно тот, к которому имеешь отношение. Этот объект был для Бориса Михайловича главным детищем, и я понимал его чувства.

Что же собой представляла  эта стройка в общих чертах? Мощность комплекса по прокату широкополочных балок составляла 1,5 млн. т продукции в год. Комплекс состоял из блюминга, дававшего заготовки в виде многотонных блюмсов для последующего проката, и собственно стана. Универсальный балочный стан позволял выпускать продукцию 29 профилей 112 типоразмеров.

Это были обычные двутавровые балки, широкополочные балки, имевшие высоту стенки от 20 до 100 см, а ширину полки до 40, специальный колонный прокат длиной до 30 м и максимальным весом погонного метра до 300 кг. Подобного набора прокатных профилей страна ещё не имела, а нужда в них была большой. Не случайно потому «широкая полка» входила в число объектов особой государственной важности.

Строительные работы по блюмингу, имевшему размеры в плане 84 на 555 м, были начаты в 1971 году, но основные объёмы пришлись на пусковой год, когда было освоено 30 млн. руб. СМР, т. е. половина от сметной стоимости объекта. Блюминг был введён в эксплуатацию в октябре 1974 года.

Коллективы треста «Тагилстрой» и привлечённых организаций главка приложили невероятные усилия, чтобы сдать мощность, поскольку в инженерно-техническом плане стройка велась даже по тогдашним меркам на низком уровне. Уже имевшиеся к тому времени в Главсредуралстрое прогрессивные материалы и методы производства работ использовались мало. Руководители генподрядного треста Бизяев А.И. и Россель Э.Э. в силу каких-то обстоятельств упустили этап подготовки, и потом спасали стройку количеством работающих.

Из ошибок, допущенных при строительстве блюминга, руководители главка, вновь созданного комбината «Тагилтяжстрой» и треста «Тагилстрой» сделали выводы, и сооружение объектов комплекса стана в техническом отношении велось уже совершенно иначе. 

Технологическая цепочка стана включала распределительные пролёты, методические нагревательные печи, обжимную клеть, группу универсальных черновых клетей, предварительную чистовую клеть, чистовую универсальную клеть, пилы горячей резки, центральный холодильник, правильные машины, пролёты отделки балок и склада готовой продукции. Оборудование названых выше переделов стана имело общий вес 32 тыс. т, оно размещалось в пролётах цеха с габаритными размерами 174 на 1056 м.

Можно легко подсчитать, сколько требовалось времени, чтобы обойти строительную площадку, не спускаясь при этом в котлованы и не поднимаясь на кровлю, когда её длина в один конец превышает километр.

На момент создания комбината «Тагилтяжстрой» за 1973 - 1974 годах на строительстве стана было выполнено 13 млн. руб. СМР. Остаток сметной стоимости составлял 108 млн. руб. Ввод стана в строй предусматривался одной очередью на полную мощность и был запланирован на четвёртый квартал 1977 года. Объём предстоящих работ на остававшиеся три года плановые органы распределили следующим образом: 25, 40 и 35 процентов.

Конечно, такое соотношение нагрузок по годам строительства можно назвать правильным, но соблюсти его не удалось ни плановикам, ни строителям, чему причин оказалось много. Например, ассигнования уже на 1975 год по титульному списку были даны в объёме 21,8 млн. рублей, что до 25 процентов явно не дотягивало.

На эти средства предстояло завершить работы подготовительного периода. Он включал перенос коммуникаций с площадки застройки, окончание вертикальной планировки (3,2 млн. кубов), строительство здания для штаба стройки, временных и постоянных столовых на 730 посадочных мест, бытовых корпусов, двух общежитий на 816 мест, казарм для военных строителей, бытовых городков строителей и монтажников и многое, многое другое.

В 1975 году предстояло также уложить 121 тыс. кубов монолитного бетона и железобетона, смонтировать 23,7 тыс. кубов сборного железобетона, 16 тыс. т  металлических конструкций, 14 мостовых кранов грузоподъёмностью до 50 т, передававшихся на время строителям для ведения работ. Ограничусь этими цифрами, поскольку и они дают представление о масштабе комплекса.  

Объёмы, запланированные на год, были обеспечены технической документацией на 90 процентов. Отсутствовали комплексный сетевой график производства работ, проект организации строительства, график поставки технологического оборудования, генеральный план строительства за исключением подготовительного периода. Только частично имелись проекты производства работ.

К исполнению был принят смешанный метод ведения строительства. Основная часть работ велась закрытым способом, когда в первоочередном порядке возводились каркасы цеховых пролётов, а уже потом, имея над головой кровлю и мостовые краны, выполнялись фундаменты под технологическое оборудование. При открытом способе, который применялся на машинном зале и трансформаторном пристрое, бетонирование фундаментов велось с помощью гусеничных кранов после отрывки общего котлована.

Огромная стройка является сложнейшим механизмом, в котором каждый из узлов выполняет свою важную функцию. Не берусь перечислять их все, чтобы не напоминало это рекомендации по организации строительных работ на крупном пусковом комплексе. К тому же использовавшиеся приёмы сейчас могут показаться наивными и даже нелепыми, но они были действенными.

Новое поколение людей, приходя на смену тому, что кануло в вечность, имеет привычку недооценивать достижения предшественников. Их настоящее представляется им таким, будто оно даёт право с учётом достигнутых знаний и приобретённого опыта выносить приговор прошлому, воспринимать его с усмешкой. Так ведут себя и люди нынешней поры. Если они не могут поступать иначе, то пусть поторопятся высказаться до конца, так как вскоре они сами и их дела станут историей, которую постигнет сходная участь.   

Как бы там ни было, а существовали разные организационные приёмы ведения строительства. Взять хотя бы социалистическое соревнование за досрочное выполнение плана работ, за сдачу в эксплуатацию отдельных объектов, за выполнение тематических задач. Например, были такие: «Уложить 300 тысячный кубометр бетона», «Смонтировать 50-ти тысячную тонну металлоконструкций». В пусковом 1977 году штаб стройки организовал на важнейших участках соревнование за досрочное выполнение плана с ежедневным (!) подведением итогов.

В середине 1976 года был подписан договор о творческом сотрудничестве между комбинатом «Тагилтяжстрой», субподрядными организациями Минмонтажспецстроя СССР, заказчиком, проектным институтом «Уралгипромез», трестом «Оргтехстрой» главка и материально-технической службой снабжения Средне Уральского района. В основу договора легли направления по повышению технического уровня строительства. Всё было подчинено одной цели - ввести стан в декабре 1977 года.

 

***

     И всё же строительство шло с отставанием от плановых заданий. На разных этапах возникали препятствия, непредвиденные обстоятельства, осложнения объективного порядка. Великую стройку сопровождало и великое множество вопросов, тормозивших движение. Начать упоминать о них, значит надолго увязнуть в том, что было важно тогда, но потеряло с годами актуальность. Да и не ставил я перед собой такую цель. 

В 1975 году к выполнению плана на широкополочном стане подошли почти вплотную. Освоили 21 млн. руб. строительно-монтажных работ. До ввода в эксплуатацию оставалось два года, и это обстоятельство оказывало плохую услугу. Некоторых исполнителей оно расхолаживало, так как они понимали, что наверстать упущенное ещё возможно. Действительно, каждый из них в отдельности со своими плановыми заданиями справиться мог, но ведь они давали фронт работ другим смежникам, а для тех времени просто не оставалось.

Особые трудности вызывали земляные работы, удалось осилить только половину от остаточного объёма. Землеройной техники не хватало, добавить экскаваторы ни комбинат, ни главк не могли, а министерство запаздывало с подключением специализированного объединения «Созтяжэкскавация», в котором была сконцентрирована мощная техника.

К тому же комбинат «Тагилтяжстрой» имел большую пусковую программу по объектам производственного назначения для других заказчиков, в том числе оборонного комплекса страны. Эти задания оставались без изменения, давление со стороны хозяйственных органов и органов власти, нацеливавших на ввод мощностей, оказывалось сильнейшее.

В итоге приходилось с задельного объекта, каким являлся широкополочный стан, снимать людей, технику и материалы, а их и без того всегда не хватало. Тихомиров упирался до последней возможности, но уступать ему всё-таки приходилось в ущерб главному для комбината объекту. Борис Михайлович не раз в разговоре со мной сетовал на то, что направлен в Тагил для обеспечения своевременного ввода в эксплуатацию стана, а ему не дают возможности концентрировать на нём материально-технические и людские ресурсы. Так оно и было на самом деле.

В 1976 году, наконец, завершили земляные работы (1,6 млн. кубов), уложили очередные 115 тыс. кубов бетона, смонтировали 18,4 тыс. кубов сборного железобетона, 14,5 т металлоконструкций. Выполнение составило 23 млн. руб., но до планового задания не хватило семи процентов.

На итогах работы сказалось и ещё одно обстоятельство. Во второй половине года вместо С.В. Башилова начальником главка стал О.И. Лобов. У Тихомирова, как я полагаю, были основания претендовать на эту должность, к тому же Лобов не имел опыта работы в строительных организациях. Эти моменты, да ещё строптивый характер моего шефа привели к открытому противостоянию двух сильных личностей.

Конфликт, по понятным причинам, пользу комбинату не приносил, он отрицательно сказался на результатах работы. В итоге некоторые показатели деятельности комбината оказались ниже, чем в предшествующем году. Объективных поводов для критики оказалось много, и она не замедлила прозвучать залпом и со всех сторон, словно делалось это по договорённости.

В январе прошли на разных уровнях партийно-хозяйственные активы, посвящённые итогам работы строителей в 1976 году и задачам на очередной год, на которых нелестных слов в адрес начальника комбината прозвучало предостаточно. Критиковали и вышестоящие руководители, и партийные функционеры. Упрёки произносились с раздражением, и тон их добрым не был. Часто наши фамилии назывались вместе.  

На положительных моментах в деятельности комбината критикующие внимание не акцентировали: либо они воспринимались как должное, либо умышленно не замечались. Например, комбинат перевыполнил план по вводу жилья и сдал в эксплуатацию 197 тыс. кв. м площади, что на 15 тыс. превышало показатель предыдущего года. Об этом важном достижении умалчивали, а поводы для укоров и подкалываний находили без затруднений.

Был такой случай. Выступал заместитель директора НТМК: «Металлургический комбинат впервые за последние 17 лет (!) принял в эксплуатацию жилой дом с оценкой «отлично», построенный для него привлечённым трестом «Уралтяжтрубстрой».

Так как этот трест возглавлял мой отец А.Р. Фурманов, о чём все знали, то с трибуны после паузы добавляется: «Отец показал сыну, как нужно строить». Услышать добрые слова об отце было приятно, но говорились они для того, чтобы задеть моё самолюбие.     

В докладе на партийно-хозяйственном активе Главсредуралстроя начальник Лобов комбинат «Тагилтяжстрой» упоминал часто, фамилии Тихомирова и Фурманова называл вместе. Были и такие слова в наш адрес:

- Демонстративно не выполняют решения главка. Избрали путь препирательства с субподрядными организациями.

Досталось и руководителям комбината, и его структур. Критика была обоснованной, но для одного раза её оказалось много.

Тихомиров, выступая затем с отчётом, понятное дело, на недостатки не упирал, а напомнил о положительных сдвигах и просил министерство помочь землеройной техникой. На это заместитель министра П.Д. Гиренко ответил так:

- Никто не спал больше положенного. (Похоже, он как бы оправдывался.) Вот Борис Михайлович выступил. Кто не разбирается в сути, тот поддержит его бурными аплодисментами. А ведь он не выполнил указание министерства. Помогают тем, кто сам рвётся в бой.

Стало понятно, что над моим шефом сгущаются тучи.

Потом был партийно-хозяйственный актив нашего комбината. Докладывал Тихомиров, а завершали выступления О.И. Лобов и секретарь горкома партии И.А. Осинцев. Начальник главка, находясь в гостях, был сдержаннее:

- Самым крупным недостатком является снижение объёмов работ организациями комбината, допущенное к предыдущему году. Очень верно в докладе вскрыты упущения в работе. Правильным было отношение комбината к вопросу развития собственной базы.

Затем Осинцев с партийных позиций прошёлся по недостаткам:

- Результаты деятельности комбината в прошедшем году заслуживают оценки «неудовлетворительно. Плохое освоение выделенных средств тормозит развитие города. Ни один пусковой объект не сдан в срок.

Планка требований горкомом партии поднималась на новый уровень: мало ввести объект в эксплуатацию, нужно укладываться ещё и со сдачей в запланированный квартал.

Буквально на следующий день проходил городской актив с участием представителей всех организаций Нижнего Тагила. В докладе первого секретаря горкома партии Ю.В. Петрова деятельность комбината была рассмотрена подробно и взвешенно, такой подход всегда отличал его. Отметил он положительные моменты в работе коллектива, но не упустил сказать:

- После создания комбината прошло два года, это достаточный срок для становления организации. Наступило время, когда товарищ Тихомиров и его работники должны нести персональную ответственность за результаты деятельности, а значит, и сделать выводы.

Такими словами партийные руководители в нашей области просто так не разбрасывались, если они произносились, то означали не личное мнение, а позицию власти. После напоминания о персональной ответственности следовали выводы, и делались они, естественно, не тем человеком, кому адресовалось предупреждение. Чувствовалось по всему, что тучи над Тихомировым сгустились совсем, но я не допускал мысли о возможности кадровых перестановок в комбинате в год пуска широкополочного стана. 

 

***

     ШПС с наступлением 1977 года стал главной областной темой, не говорю уже о том, что он значил для комбината «Тагилтяжстрой», НТМК, Главсредуралстроя, субподрядных организаций, служб материально-технического снабжения. Остаточный объём работ, которые предстояло выполнить до ввода объекта в эксплуатацию, превышал 60 млн. руб. Столько средств за год на одной пусковой мощности в области ещё не осваивалось. 

Шла подготовка к проведению партийно-хозяйственного актива области по строительству широкополочного стана. Этому мероприятию, хотя оно носило в основном мобилизующий характер, придавалось исключительное значение. Выступающие на заседании не имели права расхолаживать участников актива, поэтому каждый из них в конце заявлял: «Заверяю областной комитет партии, что наш коллектив поставленные задачи выполнит в срок».

Тех, кто забывал произнести эту фразу, или умышленно уходил от принятия на себя обязательства, а встречались и такие, президиум не отпускал с трибуны, пока они не сдавались на милость победителя. Победителем всегда была партийная власть. Руководитель, дававший обещание, знал о последствиях, ожидавших его в том случае, если он не сдержит слово. Заявления не забывались, а промахи не прощались.

Однако проведение актива не ограничивалось лишь формальной стороной, тогда бы его значение свелось к минимуму и не оправдывало бы затрачиваемых усилий на организацию мероприятия. В итоговом документе, называвшемся решением, кроме перечня принятых к сведению заявлений, сделанных руководителями, имелись и конкретные поручения по принципиальным вопросам, задания головным организациям и смежникам, указывались и сроки исполнения работ. В последующем партийный штаб стройки руководствовался этим документом.

Актив по строительству ШПС состоялся в пятницу 4 февраля. В тот день, как и накануне, было очень холодно. Столбик термометра на проходной НТМК опустился ниже 30 градусов. Осмотр площадки строительства представительной делегации пришлось вести в ускоренном темпе, так как никому не хотелось надолго покидать автобусы и проводить разбор вопросов на морозе. Пришлось терпеть до обеденного перерыва, когда объезд завершился.

К 16.00 зал дворца культуры металлургов, вмещавший около 600 человек, был заполнен участниками пленума до отказа. Верхнюю одежду, кроме шапок, никто не снимал из-за холодрыги в зале, который основательно выстудило. Только члены президиума, оставшись в костюмах при галстуках, демонстрировали представителям интеллигенции и рабочего класса, что им всё по плечу. Вскоре заметно потеплело: люди надышали, да и температура их тел стала повышаться от накала страстей.

Заседание вёл первый секретарь обкома партии Б.Н. Ельцин, присутствовали члены бюро обкома, руководители облисполкома и его хозяйственных служб.

Основным докладчиком был Тихомиров. Обычно по теме подобной важности первым выступал начальник главка, но на этот раз сделали исключение. По всей вероятности Борису Михайловичу устраивалась последняя проверка. Он рассказал о положении дел, о принимаемых мерах по усилению работ, о задачах, стоящих перед основными исполнителями, и перечислил постановочные вопросы. Тихомиров волновался, но в целом доклад получился нормальным и по содержанию, и по мажорному тону. Завершил фразой: «Мы планируем ввести мощность в срок».

Основного докладчика дополнили выступления директора НТМК Паршина, руководителя субподрядных организаций Минмонтажспецстроя СССР на Среднем Урале Позднякова, бригадира треста «Тагилстрой» Беляева, секретаря парткома Уралмашзавода Башилова,  бригадира треста «Востокметаллургмонтаж» Сербинова, главного инженера предприятия «Уралэлектротяжмаш» Глазкова, первого секретаря Тагильского горкома партии Петрова, второго секретаря обкома комсомола Илюшина, бригадира треста «Уралэлектромонтаж» Супруненко, заместителя министра Минтяжстроя СССР Звездова, председателя обкома профсоюзов Коровина.

Случайных выступающих на трибуне не было, так как список обстоятельно обдумывался и определялся обкомом партии. Каждый из тех, кто поднимался на трибуну, отвечал за одно из важнейших направлений в предстоящей работе. Каждый понимал важность роли, которая на него возлагалась. Споры между собой выступающие старались не затевать, так как это считалось признаком дурного тона и пресекалось Ельциным. Однако, отмечая свои достижения и демонстрируя боевой настрой, охотно говорили о необходимости раскрытия фронтов работ для их организаций.

Известно, что эти вопросы адресуются, как правило, генеральному подрядчику, который оказывается перед всеми в долгу. Такая уж у него доля. Известно и другое. Чем мельче организация, чем скромнее её вклад в созидательном процессе, тем громче и параднее звучит с трибуны голос её представителя, тем чаще такой оратор напоминает о претензиях к «генералу». И на этот раз подобные моменты были.

Как бы задиристо, зажигательно, с демонстрацией неподдельного оптимизма не звучали отдельные выступления, присутствующие понимали, что предстоит совершить нечто невозможное, нечто не случавшееся до сих пор. Столь важная для страны мощность в области ещё не вводилась, подобный объём работ на объекте в пусковой год не выполнялся. Обстановка поэтому в зале была напряжённой. При всём том участники знали, что если Ельцин встал у руля процесса, то при любых трудностях ввод будет обеспечен, и надо не терять дорогие часы, а начинать выкладываться уже с сегодняшнего дня.    

Ельцин был сдержан, не мелочился, он знал, что является признанным вожаком в строительной среде, что людская масса ему верит, что его твёрдость и спокойствие передаются участникам, поднимают их боевой настрой. Он обходился без лишних слов, когда итожил результаты:

- Товарищам Тихомирову, Росселю, Редько надо работать не числом, а умением. Надеюсь, что товарищи Тихомиров, Паршин, Редько, Лобов и другие сделают правильные выводы. Товарищ Тихомиров! Надо говорить, что мы введём мощность, а не заявлять, как Вы это сделали, что мы планируем ввод.

Из лиц, упомянутых в заключительном слове первого секретаря обкома, я не представил пока Э.Э. Росселя, работавшего заместителем начальника нашего комбината, и А.П. Редько - управляющего трестом «Тагилстрой», но не забуду это сделать. Оба они постоянно находились на площадке строительства ШПС.

Завершение актива по моей оценке не предвещало организационных выводов в отношении кого-либо из участников. В ровный ход обсуждения не вклинивались хлёсткие фразы, явные нападки на кого-то из исполнителей. Всем давалась возможность проявить себя в деле, на которое оставалось уже менее года. На этой ноте актив завершился.

И начало новой рабочей недели не давало повода предполагать кадровые перестановки. В понедельник Тихомиров провёл встречу с руководителями субподрядных организаций, во вторник рассматривал вопросы по строительству ШПС. Обычный ритм, уже знакомая всем манера поведения, в которой есть место и заносчивости, и принятию единоличных решений, и нетерпеливого напора. А вот в среду Борис Михайлович в кабинете не появился, и стало известно, что он отстранён от работы.

Не допускаю мысли, что решение об отставке случилось в одночасье. Наверное, он знал о предстоящей смене работы сразу же после актива, но не выдал своим поведением навалившуюся на него неприятность. Со мной на эту тему он не говорил. Я только заметил, что в те последние дни он отдалился от меня, стал более замкнутым.

Расставания Тихомирова с коллективом не было, основатель комбината, отдавший его становлению два года жизни, не говорил прощальных слов сотрудникам и пожеланий на будущее. Он просто не появился больше на рабочем месте. Мы даже не пожали друг другу руки. Я воспринял это как обиду на меня, хотя не мог додуматься до того, что могло быть причиной. В моей верности он мог не сомневаться.

Мне было жаль, что распался наш тандем. Рассказывая о Борисе Михайловиче, я не мог не упомянуть о тех особенностях его характера и манере поведения, которые отдаляли от него коллег. Он вправе не согласиться со мной и упрекнуть в необъективности, но таким я его видел.

Возвращаемся, например, на машине с дальнего объекта. За день намотались, время позднее, гостеприимные хозяева угостили ужином с выпивкой и посошком на дорогу. Можно подремать под монотонный шум двигателя, но Тихомирова распирает энергия, которая ищет выход. Он поёт одну за другой песни, не путая слов и мелодий, и вдруг ни с того, ни с сего бьёт изо всей силы кулаком в крышу автомобиля. Мы с водителем вздрагиваем. Потом удар повторяется. Что означает эта выходка? Зачем она?  

Видел я его и совершенно другим человеком, к поведению которого и при желании нельзя придраться. Несмотря на сложный характер моего шефа, наши взаимоотношения были исключительно нормальными. За время совместной работы он ни разу не сделал мне замечания, не вмешался в дела и не корректировал действия. Тихомиров относился ко мне с уважением, и я отвечал ему тем же.

В подтверждение своих слов обращусь к архиву и приведу тексты его записок ко мне. Кстати, они чётко делятся на три группы: просьбы ко мне отпустить кого-то с совещания, подменить его самого на какой-то встрече и поручения производственного характера.

Первая группа. Я встречаюсь с руководителями организаций, кто-то из них срочно нужен Тихомирову. Он начальник комбината и вправе принять любое решение, но так не поступает. В записке пишет: «Б.А. Я прошу Вас рассмотреть вопросы тов. Милявского Б.А. и отпустить его на совещание по тресту №88». Или ещё: «Борис Александрович! В связи с приездом Башилова С.В. прошу освободить с совещания т. Когана М.С.». 

Вторая группа. Вопросов, по которым комбинат заслушивали различные инстанции, было через край. Порой на одно число и одно время кого-то из нас приглашали сразу в два места. Иногда начальник не хотел ехать по приглашению и согласовывал замену. «Тов. Фурманову Б.А. Прошу Вас быть на профсоюзной конференции треста КПД. Я в этот день буду в Качканаре. Роспись. 26.10.1976г.».

На приглашение в горисполком 16.09.1976г. по строительству объектов защитных сооружений Тихомиров реагирует так: «Тов. Фурманову Б.А. Прошу Вас быть на этом заседании». 19.11.1976г. вызывают в горком КПСС на штаб по жилью - «Тов. Фурманову Б.А. Прошу Вас быть на этом совещании. Я уезжаю в Свердловск на президиум облпрофсовета строителей».

Ещё пример. 24.11.1976г. совещание в горкоме КПСС по строительству объектов широкой полки - «Тов. Фурманову Б.А. Прошу Вас определиться с нашим представительством. Я и тов. Россель Э.Э. будем в обкоме КПСС». Обращаю внимание на то, что только за один месяц произошло столько накладок.

Третья группа. Моя записка: «Борис Михайлович! Харрасов Х.Х., (это начальник планово-экономического управления главка) ссылаясь на разговор с С.В. Башиловым, обязывает нас передать статистическому управлению выполнение собственными силами за август на 100 тыс. руб.  больше, чем фактическое, составляющее 6709 тыс. руб. До этого мы отвечали отказом». Да, такие моменты в нашей производственной практике случались. Тихомиров пишет на моей записке ответ: «В перерыве обсудим».

Другой пример: «Тов. Фурманову Б.А. Я выезжаю в г. Свердловск в обком КПСС. Прошу Вас провести совещание по рассмотрению плана и обратить внимание на следующие вопросы:

Выполнение плана по чёрной металлургии, заслушать каждый трест в отдельности. Они предупреждены. Рассмотреть вывозку изделий домов в г. Качканар, выполнение по тресту КПД в объёме 2,3 млн. руб. с учётом допущенного отставания в первом квартале. Рассмотреть выдачу тресту «Тагилспецстрой» по 200 куб. м бетона ежедневно. Вопрос с портландцементом по сообщению Мошинского М.Г. решается. Рассмотреть выдачу и укладку до конца месяца 1000 т асфальта, сдачу четвёртой группы нагревательных колодцев трестом «Тагилстрой». Роспись. 26.04.1976г.»

Мне кажется, что содержание переписки подтверждает добрые и уважительные отношения между нами, подтверждает то, что шеф мог быть корректным руководителем. К сожалению, с этим утверждением согласятся не все из тех, кому вместе пришлось работать. 

Пройдёт много лет, прежде чем я узнаю от О.И. Лобова, что решение об отставке Тихомирова принималось не вдруг, что и он беседовал с ним, надеясь на компромисс в отношениях, но взаимопонимания они не достигли. Самобытному человеку, специалисту с хорошими данными организатора производства не удалось  укротить свой, уж позволю так выразиться, неуступчивый нрав.

Тихомиров перечеркнул двадцать лет работы в системе Главсредуралстроя, и уехал продолжать производственную карьеру на новом месте. Потом наступили нелепые перестроечные перемены. На этот период пришлась наша встреча. Приезд Бориса Михайловича в Москву в 1991 году пришёлся на день моего рождения. Он подарил мне книгу «Северянка», повествующую о строительстве крупнейшей в мире домны на Череповецком металлургическом комбинате.

В этой книге, вышедшей в 1986 году, автор рассказывает и о значительном трудовом вкладе в уникальную стройку, творческом подходе к делу главного инженера объединения Тихомирова. Своим размашистым почерком Б.М. в моём экземпляре книги написал: «Уважаемому Борису Александровичу Фурманову на добрую память о совместной работе». Его пожелание полностью совпало с тем тёплым чувством, которое и сейчас вызывает во мне наша совместная с ним работа. Я хорошо помню о ней и о нём, и это добрая память. 

Встретились мы и позднее. Борис Михайлович к этому времени изменился: похудел, стал сутулиться, в нём не сразу признавался тот крепкий мужчина, каким он был раньше. Он сказал о том, что вообще не употребляет спиртного, а не курил он и раньше. Мы поговорили о прошлом, но обстоятельств отъезда из Тагила, так запомнившегося мне своей неожиданностью, не касались.

В середине 2003 года позвонил кто-то из сокурсников института, и передал для меня сообщение о том, что скоропостижно скончалась Ирина Сергеевна Данилова (девичья фамилия) - супруга Бориса Михайловича. Трудно было поверить в это  и пережить случившееся.

 

***

     После ухода Тихомирова в комбинате произошло перераспределение обязанностей. Заместитель начальника Россель возглавил строительство ШПС, он и до этого вёл там основной производственный подкомплекс, а я, как главный инженер, стал отвечать за работу комбината в целом.

Отсутствие первого лица в тот период, когда решалась судьба пускового объекта особой государственной важности, беспокоило руководителей главка и министерства, секретарей горкома и обкома партии. Они определялись с кандидатурой.

Со мной, насколько помню, на эту тему вёл разговор секретарь горкома Н.А. Талалаев, специально заехавший в комбинат. Начинал он не в лоб, а так, чтобы выяснить мои претензии на должность, а уже затем услышать о том, кто бы мог, по моему мнению, возглавить комбинат. Я в отношении своей кандидатуры иллюзий не имел. И в мыслях не претендовал на место начальника, так как в строительной профессии меня привлекала инженерная сторона дела.

Такая позиция была встречена одобрительно. Начало разговора власть устраивало, так как возможность назначения другого специалиста на должность начальника я воспринял нормально, что исключало в будущем недоразумения в отношениях. По предложению же новой кандидатуры я соображений не высказал. Их у меня на самом деле не было. Я не мог кого-то из руководителей трестов области или заместителей начальника главка, которых лично знал, поставить рядом с Тихомировым. Они ему явно уступали.

Тогда мне была подсказана фамилия Россель. Тут я стал упираться без раздумий. Нет, я ничего не имел против Эдуарда Эргартовича, кроме одного обстоятельства - он был местным кадром. По моему искреннему убеждению, а на этом принципе вёлся подбор первых лиц комбината, а затем уже мы руководствовались им при укреплении кадров трестов, строительные организации Тагила надо поднимать привлечёнными специалистами. Только привлечёнными.

Мнение отстаивал упрямо.

- Ничего против Росселя не имею. У нас с ним нормальные отношения. Однако считаю, что надо назначать начальником только человека со стороны для привнесения новизны в работу и ломки устоявшихся традиций, - повторил я.

Что греха таить, отношение к руководителям строительных организаций Тагила было отрицательным, сформировалось оно давно, когда работал в аппарате главка. Таким, кстати, оно было не у меня одного. Многие из аппаратчиков тогда считали, что им приходится работать за тагильчан, выполнять их обязанности, тогда как они сами не проявляют к труду должного рвения. Свою точку зрения они с готовностью подтверждали многими примерами, имел их в достатке и я.

Эта оценка относилась, конечно же, не ко всем, но те тагильские специалисты, которые были на слуху в области, своим поведением её оправдывали. Многословие и необъективность при объяснении неудач, приукрашивание достижений, пусть лёгкая, но заносчивость, вечные претензии к главку на отсутствие внимания и пр.

Сделав правильный вывод, что больше не стоит тратить время на убеждение такого упёртого кадра, каким я предстал перед ним, секретарь завершил разговор. Вскоре назначение Росселя состоялось, и он возглавил комбинат.

В тот первый год совместной работы мы виделись редко. Широкая полка требовала внимания, поэтому основное время он проводил на главном объекте. Тем не менее, аппаратные и общие селекторные совещания, а также разбор важнейших дел он вёл в обязательном порядке.

Я курировал остальные направления в работе комбината. Чтобы частично разгрузить меня, руководителем подкомплекса ШПС по инженерным вопросам вместо меня был назначен главный технолог треста «Тагилстрой» Леонид Владимирович Палуев, оказавшийся грамотнейшим в техническом отношении специалистом. Мои непосредственные контакты с объектом ШПС заметно уменьшились, но других забот хватало.

 

***

     Отношения с Росселем с самого начала работы в одной связке складывались ровно, они были равноправными, уважительными и даже, смею утверждать, доверительными. Сближение с Э.Э. происходило по его инициативе, а косвенно, как это ни покажется странным, к этому имел отношение мой отец.         

Одно время Фурманов А.Р. и Россель Э.Э. работали управляющими трестами «Уралтяжтрубстрой» и «Тагилстрой». Виделись на заседаниях коллегии главка, а иногда и в министерстве. Россель не раз рассказывал о случае, когда они с моим отцом оказались в одном купе поезда, следовавшем в Москву. Естественно, крепко выпили и разговорились.

Эдуард Эргартович был на год моложе меня, а, значит, годился моему отцу в сыновья, однако в их жизненных судьбах, как оказалось, было много общего. Не стану вдаваться в подробности, которые могут далеко увести меня в сторону, а только упомяну о главном.

Россель был немцем по национальности, в детские годы на его долю выпали трудности и лишения, ему самому пришлось прокладывать себе дорогу в жизни. Получил высшее образование, достиг больших успехов в работе по специальности, о чём я надеюсь ещё рассказать и в других главах книги. Впоследствии участвовал в политической жизни страны, став первым губернатором в России. Он трижды избирался на этот пост в Свердловской области.

Мой отец по паспорту был немцем и имел фамилию Фурман. Ещё в детстве остался без родителей, самостоятельно пробивался в люди. Окончил строительный техникум и великим, бескорыстным, самоотверженным трудом поднимался по служебной лестнице, минуя ограничения и препятствия разных периодов в жизни страны. За ратный труд, когда работал управляющим трестом, ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

При таких судьбах у них оказалось много тем для откровенных разговоров. Россель с большим уважением относился к моему отцу, и знал его намного ближе, чем меня в тот момент, когда я стал работать вместе с ним в Тагиле.

Возможно, обстоятельство, которое я сейчас упомянул, повлияло на то, как складывались наши контакты с Росселем. Но считаю, что не оно одно послужило пользе дела. Надо учесть и такое качество Э.Э., как уважительное отношение к человеку. Он терпеливо выслушивал собеседника, старался разобраться в проблеме, и, принимая решение, не объявлял его как окончательное, не допускающее критику,  убеждал разъяснениями, что именно таким оно должно быть.

Такая манера в поведении с людьми, как мне представлялось, выработалась у него с юношеских лет. Национальность не давала тогда ему возможности напором или физической силой, которой он был щедро одарён от природы, решать возникавшие споры. Всегда нашлись бы те, кто не преминули бы напомнить о его национальности, чтобы тем самым осадить, поставить на место. Ему надо было избрать такой путь, который бы способствовал взаимопониманию, а не вёл к конфликтам.

При этом важно было не впасть в другую крайность, когда ущемлённый в гражданских правах человек начинает заискивать, лебезить перед другими и теряет при этом их уважение. Могло и захлестнуть ожесточение, озлобленность, которые в свою очередь сменились бы замкнутостью и скрытностью, потерей способности общаться с людьми. Так как ничего подобного не произошло, то, значит, он нашёл верную линию в поведении и ей следовал.

Моё предубеждение в отношении Росселя, как представителя тагильской школы строителей, возможно, оставалось бы и дальше, не случись смена руководителей комбината и не прояви Россель стремления к налаживанию контактов.

Стоит упомянуть о такой особенности моей натуры, как чрезмерное увлечение тем делом, которым выпадало заниматься. Если за какую-то работу брался, то всё другое отходило на второй план. Не удавалось мне в должной мере совмещать работу с отдыхом и развлечениями. Я такого недостатка за собой не замечал, а со стороны это бросалось в глаза.

Не случайно обо мне говорили, что суховат в отношениях с коллегами, что разговоры поддерживает только о деле. Так оно и было, поскольку личная жизнь других людей меня не интересовала в той мере, чтобы я первым начинал расспросы о самочувствии человека, душевном состоянии, семье. Больше того, я не поддерживал тех, кто брал на себя такую инициативу.

 

***

     В совместных поездках с Росселем доводилось бывать не раз. Переезды в автомашине в Свердловск на совещания, где требовалось присутствие обоих, на дальние объекты комбината длились не по одному часу и приходились на разное время суток. Успевали обменяться мнениями по текущим делам и поговорить на отвлечённые темы. Он любил рассказывать о своей прошлой жизни, об охоте, рыбалке и связанных с ними приключениях.

Слушать его неторопливые и продолжительные повествования было интересно. Захватывающие сюжеты, хороший образный язык, мелкие детали и неожиданные сравнения приковывали внимание. Всегда хотелось знать продолжение начатой истории. Иногда я говорил ему: «Эдуард Эргартович, почему бы Вам не написать об этом?» Он отшучивался.

Были в его зарисовках явные преувеличения, стечение фантастических обстоятельств, особенно в тех случаях, когда темой становились рыбалка или охота, хватало и откровенной рисовки. Только какой же рассказчик, имеющий слушателя, устоит перед искушением подать себя в выгодном свете, подчеркнуть свою исключительность, свою ведущую роль в известных событиях.

Я не отставал от него, пересказывал в ответ забавные истории, случавшиеся во время туристических походов и путешествий по рекам на байдарках и катамаранах. Постепенно моя настороженность растворялась, уступая место любопытству и симпатии.

Приведу деталь, которая даёт представление об отношениях между нами. Когда я ехал в машине Тихомирова, он всегда сидел рядом с водителем, т.е. занимал место начальника, как тогда считалось. Разговаривая со мной, ему приходилось поворачивать голову, а мне - занимать такое место на заднем сидении, чтобы лучше видеть и слышать его. Но выходило всё равно так, что он разговаривал со мной через плечо. В поездках с Росселем подобного не случалось, он всегда садился рядом со мной. Понятно, что в этом случае характер разговора и степень доверительности становятся иными.

8 ноября Росселю исполнялось сорок лет. Он пригласил меня с супругой к себе домой на торжества. Нужно сказать, что за все годы работы в Тагиле это был единственный случай, когда кто-то из коллег по общему делу, к ним отношу и представителей властных структур, общественное положение и занимаемая должность которых были выше моей, поступал таким образом. Доверительные отношения между людьми возникают не вдруг, они складываются годами.

К нашему приходу гостей собралось много. Эдуард Эргартович познакомил с женой Аидой Александровной и дочерью Светланой, ровесницей нашей Ирины. В числе гостей  был Лобов с супругой Валентиной Павловной, которую мы с женой видели впервые. Остальные гости были известными людьми в городе, так как занимали высокие посты, а вот встретить здесь Г.А. Францева, работавшего в системе комбината, никак не ожидал.

Он оказался братом жены Росселя, что удивило меня до крайности: за три года наших с ним контактов на производстве, хотя они и не были частыми, я о его родственных связях ничего не знал. Правда, со мной подобные истории, даже совсем невероятные, происходили неоднократно как до этого случая, так и после. Неосведомлённость моя в подобных вопросах не знала предела.

Планировка квартиры, её размеры, отделка, мебель и убранство не могли не запомниться. Всё было настолько добротным и качественным, что подобного видеть раньше не приходилось. Круг моих прежних знакомых, как выяснилось, имел более скромные материальные возможности.

Зависть это не вызвало. Мои родители не имели такого недостатка, они и детей воспитали подстать себе. Спасибо им за это, спасибо мне самому, что оказался способным учеником. В противном случае масса жизненной энергии тратилась бы на то, что не заслуживает внимания.

И всё же вопрос к самому себе меня тогда не миновал:

- Почему так разнится  благосостояние наших семей?

Правда, ответ подвернулся под руку сразу:

- Твоя семья, переехав в Тагил, пятый раз сменила место проживания. Вспомни народную мудрость: два переезда сравнимы с одним пожаром. Надо быть довольным, что при двух с половиной пожарах моя семья смогла ещё что-то сберечь.

Не остался без внимания и стол с угощениями. Фаршированную щуку и жареного поросёнка я видел впервые. Большинство гостей вели себя непринуждённо, по всему чувствовалось, что они в отличие от нас с женой здесь уже бывали. Темы разговоров разнообразием не отличались и касались, что было естественно, юбиляра, работы строителей комбината и широкой полки, до сдачи которой в эксплуатацию оставалось полтора месяца.

В конце вечера Эдуард Эргартович бережно извлёк из футляра аккордеон и неторопливо стал готовить его к игре и настраивать себя. Известные танцевальные и песенные мелодии полились легко. Исполнитель относился к игре с душой: склонил набок голову, прикрыл глаза и с явным удовольствием вслушивался в звуки.

Играть Росселю нравилось, чувствовалось, что он хотел доставить приятное не только гостям, танцевавшим под его аккомпанемент, но и себе. То и другое получалось. Позднее мне не раз доведётся увидеть его с аккордеоном в руках и отмечать про себя, что его манера исполнения остаётся той же, что он не теряет интереса к музыке.

 

***

     Аппарат комбината «Тагилтяжстрой» комплектовался только местными кадрами, пришлыми со стороны были Тихомиров и я. Трудностей с подбором специалистов мы не испытывали, так как сотрудники трестов охотно соглашались на переход в вышестоящую организацию. Принимали на должности, естественно, тех, о чьих деловых качествах знали, кто был на хорошем счету в своих коллективах. Состав работников оказался ровным и способным решать нелёгкие задачи.

Мне доставляет удовольствие назвать руководителей отделов, о каждом из них я могу сказать лишь добрые слова за взаимопонимание в работе, за ответственное отношение к ней, за создание атмосферы доброжелательности и товарищества. Скажу без преувеличения, что это был коллектив единомышленников, работавший слаженно и дружно. Ни с одним из руководителей отделов, а с некоторыми вместе довелось проработать почти четыре года,  у меня не возникали разногласия и конфликты.

Отдел кадров возглавлял Л.П. Шаров, в основном, по его рекомендациям приглашали специалистов из трестов на работу в комбинат. Внешность и поведение кадровика в глаза не бросались, выступал редко, был сдержан, словно постоянно просчитывал варианты кадровых перестановок. Потому, возможно, при подборе специалистов ошибался редко.

Главным механиком работал А.Н. Касьяненко, после отъезда на Украину его сменил исполнительный и добросовестный А.М. Захаров. Служба главного механика хлопотная, она имеет дело с техникой, которая требуется всем и в одно время, а та часто выходит из строя, нуждается в ремонте, в переброске с объекта на объект.

Механизация работ - важная составляющая роста производительности труда, без неё стройка теряет темп и накал. Несмотря на трудности, Касьяненко умел выходить из сложных положений, помогали ему в этом организаторские данные и общительный характер.

Однажды зимой возвращались мы с ним после рабочего дня на автомашине из Качканара, дорога дальняя и однообразная, время к полночи, разговорились. Коснулись поэзии, и как-то само собой завязалось соревнование на знание стихов, чередуясь, начали опорожнять свои багажи. Их содержимого хватило до Тагила, и дорога оказалась не в тягость, и взаимное удовольствие получили, что не успели выявить победителя. После отъезда на родину он присылал мне несколько лет поздравительные открытки.

В состав отдела главного механика входил по штатному расписанию главный энергетик комбината В.Г. Терентьев, который был знающим и ответственным работником. Своё специфическое направление работы он вёл уверенно.    

Отделом организации труда и заработной платы руководил В.А. Григус. Название отдела раскрывает содержание работы и подсказывает, что эта служба имела непосредственный контакт с бригадами по самым важным для работающих людей темам. Отвечала она и за организацию социалистического соревнования между трудовыми коллективами. Большим энтузиастом надо быть, чтобы не терять надежды, когда наталкиваешься в таком деле на множество препятствий и сложностей, но особый склад характера помогает «трудовикам» их преодолевать.

Моя жена работала в этом отделе и рассказывала, что Григус жил на Украине, юношей был увезён в Германию, после войны оказался на Урале без права покидать постоянное место жительства, позднее заочно окончил техникум и стал членом партии.

Отдел производственных предприятий, который курировал работу заводов собственной базы, возглавлял М.С. Каган. Его подразделение занималось вопросами изготовления и распределения выпускаемой продукции. Номенклатура изделий была огромной, из-за постоянной нехватки ресурсов срывались сроки поставок, а потому всегда в напряжённом состоянии находились исполнители и сам Каган. Системой в работе он похвастаться не мог, но для латания дыр предприимчивости, изворотливости и оптимизма ему хватало.

Диспетчерскую службу в комбинате создавал В.Л. Штарк. Он был молодым руководителем отдела и занимался тем направлением, которое тогда только начинало становиться на ноги, оснащаясь новым оборудованием телефонной связи. Старательности ему занимать было не надо, но сбои в работе техники при проведении селекторных совещаний случались, за что ему доставалось. Я иногда защищал его, и, видимо, в благодарность за поддержку он подарил мне как-то ко дню рождения самодельную пепельницу из оникса. Оказалось, что его увлечением был поиск на рудничных отвалах редких минералов, из которых Штарк мастерил оригинальные вещицы.

Главный экономист Б.И. Федотов, красивый и плотный мужчина в годах, приветливый и старательный, легко принимавший поручения руководителей комбината к исполнению, хотя они могли и не совпадать с его точкой зрения, закреплённых за ним сотрудников в аппарате не имел. Работать ему приходилось в одиночку, курируя отделы планового и финансового направлений.

В ту пору экономика как таковая и экономические результаты деятельности ведущую позицию при оценке показателей работы организаций не занимали. На ежегодных балансовых комиссиях с руководителей снимали «шкуру» за не освоение капитальных вложений, за срыв ввода объектов, а уж потом укоряли за плохие экономические показатели. Перерасходы, убытки, допускавшиеся в отчётных периодах, в конечном итоге списывались. Через некоторые формальности при этом надо было обязательно пройти, представив главку и министерству объяснения и меры по исправлению положения, но за этим у строителей никогда задержек не было.   

Финансовым отделом руководил Кайзер В.Р. Невысокого роста, худощавый, он мог бы затеряться среди сотрудников, но этого не случалось. Пунктуальность, обязательность и чёткость в сочетании со знанием вопросов, которые он вёл, выделяли его из общего ряда. От коллег он отличался и тем, что сторонился компаний и держался особняком.

Главный бухгалтер Ф.М. Рохберг, хотя был высоковат, суховат и сверх меры сутулился, так как десятки лет провёл за письменным столом, склоняясь над столбцами цифр, редко заряжавших положительными эмоциями, тем не менее, оставался приветливым и располагающим к себе человеком.

Лобачёв Ф.М. возглавлял планово-экономический отдел, хотя по национальности был русским, что само по себе являлось исключением из правил для службы этого направления, ибо ведущими плановиками, сколько мне приходилось видеть, обычно работали евреи. В обязанность службы входил сбор данных по ожидаемому, а затем окончательному выполнению заданий собственными силами и по генеральному подряду.

Конечно, от отдела ни в коей мере не зависели результаты работы подведомственных организаций, но именно плановику приходилось докладывать руководителю предварительные, а затем и окончательные итоги, которые всегда оказывались ниже установленных в силовом порядке цифр.

Поэтому плановик первым получал от начальника комбината нелестные упрёки и замечания, получал тогда, когда у шефа уже успевало накопиться раздражение, но оно ещё не было растрачено на других подчинённых. Плановая служба занималась также распределением спускавшихся сверху заданий на очередной год, разнесением их по кварталам и месяцам, корректировками, когда задания увеличивались или уменьшались. Именно этим объяснялось зависимое положение от плановиков нижестоящих организаций.

Может показаться странным, но в управленческом аппарате плановые службы находились в наибольшем напряжении и чаще других переживали стрессовые состояния, тогда как их фактическое влияние на исход дела было ничтожно малым. И в такой обстановке Лобачёв не терялся.     

Техническим отделом руководил В.М. Щукин. Мы были ровесниками, контактировал я с ним по вопросам работы часто, намного чаще, чем с другими. Инженером он был толковым, оперативным, лёгким на подъём и человеком порядочным. Не раз доводилось бывать с ним в поездках, на объектах.

Общаться нам было легко, как люди технического склада, мы без затруднений понимали друг друга и находили общий язык. Вдобавок ко всему, характер он имел общительный и компанию умел поддержать. Вместе с Виктором Михайловичем дважды ездили за кедровыми орехами в глухие леса под Качканаром.

Моим сверстников был и Ю.П. Оводков, работавший начальником производственного отдела, относившегося к ведущим структурам аппарата. В обязанности этой службы входило составление мероприятий по организации строительного процесса на важнейших объектах, разработка всевозможных графиков производства работ и мер по обеспечению ввода мощностей.

Отдел систематически контролировал положение дел на строительных площадках, был правой рукой начальника комбината. Юрий Петрович имел большой производственный опыт, работал уверенно, пользовался авторитетом у старших по возрасту коллег. Через несколько лет он уедет в Краснодар, найдёт себя и там, а потом и в новых перестроечных условиях. Нам доведётся встречаться с ним и в Москве, и в Краснодарском крае. Совместная работа в Тагиле обоим памятна, мы с удовольствием вспоминали о ней, если случались встречи или телефонные разговоры. 

Попов Ю.М. вёл вопросы материально-технического снабжения. Как большинство снабженцев той поры, когда их «кормили ноги» и расторопность, он был невероятно подвижным, одновременно мог разговаривать с двумя просителями, всем пообещать исполнение просьб и со временем даже сдержать слово.

На мой взгляд, в строительном процессе снабжение тогда значило многое, однако, оно было самым неблагодарным делом. Потребность в чём-то, пока идёт стройка, не иссякает, и всё необходимо достать и поставить немедленно. По этой причине благодарность снабженцы слышали не часто, что, как мне казалось, не очень их огорчало.

Оправданным было назначение начальником отдела техники безопасности М.А. Маренина. Он имел солидный опыт, к расследованию причин несчастных случаев и профилактической работе подходил обстоятельно.

Руководители упомянутых отделов были назначены на должности почти сразу после создания комбината, а вот на сметно-договорную службу начальника подобрать долго не могли. Учебные заведения не готовили специалистов этого профиля, ими становились по призванию уже на практике. В то же время, значение сметно-договорной службы трудно было переоценить даже в те годы. О нынешних временах не говорю - это стало основой дела.

В своих коллективах достойного кандидата не было, но помог случай. Свои услуги предложила М.К. Кожевникова, работавшая заместителем начальника управления капитального строительства Уралвагонзавода. Она выглядела эффектно, что вызывало сомнения относительно её профессиональных качеств. Однако вскоре Маргарита Карповна развеяла подозрения скептиков и стала одним из ведущих руководителей отделов комбината. Позднее она возглавит сметно-договорную службу всего главка.

Начальника отдела капитального строительства В.И. Харевича я представлял ранее.

Скажу уж к слову, что, если судить по фамилиям руководителей служб, хотя не во всех случаях они явно указывают на национальную принадлежность человека, состав начальников отделов можно назвать интернациональным: работали русские, евреи, немцы, украинцы. На руководящих должностях и в других организациях нашего главка прослойка из евреев обязательно имелась, но в Тагиле она проступала куда заметнее.

Что же касается немцев, то их доля оказалась весомой, ничего подобного не встречалось в трестах других городов области, кроме треста Базстрой в Краснотурьинске. Объясняла этот феномен история развития Нижнего Тагила, в котором осело много поселенцев. Главное же, межнациональных трений в работе коллектива не существовало.  

 

***

     Руководящее звено аппарата комбината «Тагилтяжстрой» было сформировано без задержек. Кроме Тихомирова и меня в него вошли три заместителя. Ими стали управляющий трестом «Тагилстрой» Э.Э. Россель, управляющий трестом №88 М.Г. Мошинский и бывший первый секретарь Нижнетагильского горкома партии М.П. Шарнин. Здравый смысл в этих назначениях присутствовал в достаточной мере.

По распределению обязанностей Россель курировал трест «Тагилстрой», основными объектами которого были стройки Нижнетагильского металлургического комбината, по праву считавшегося флагманом отечественной чёрной металлургии. За Мошинским закрепили трест №88, развивавший крупнейшее оборонное предприятие страны Уралвагонзавод, и дополнительно поручили вести вопросы материально-технического снабжения в целом по комбинату. Шарнину достался трест КПД, а также курирование возведения жилых домов и объектов социальной сферы всеми организациями.

Таким образом, в командную верхушку вошли два иногородних специалиста, два местных и один, который был также местным, как бы представлял партийную прослойку, хотя все мы были членами партии. Состав оказался отлично сбалансированным и не вызывал у предприятий-заказчиков и строительных организаций нареканий. Не представлен был в руководстве комбината трест «Качканаррудстрой», но и он выиграл, так как непосредственное начальство теперь базировалось не в областном центре, а значительно ближе, да и Тихомиров в этом тресте прошёл путь от мастера до управляющего.

Заместители начальника комбината были известными и авторитетными людьми в Тагиле, хорошо знали их и строители области. У каждого за плечами десятилетия трудового стажа, солидный опыт по руководству коллективами, производственные достижения, отмеченные правительственными наградами. Шарнина я ещё представлю, о Росселе уже упоминал. Сейчас же черёд представить легендарного Мошинского. 

Широким кругам он был известен как Михаил Григорьевич. Его настоящее имя и отчество, имея под рукой личное дело, знала кадровая служба, но сомневаюсь, что могла запомнить. Иногда при проведении закрытых мероприятий случались накладки, так как имярек, указанные в списке приглашённых лиц, расходились с данными паспорта, который Мошинский предъявлял на вахте. До выяснения обстоятельств М.Г. в помещение не пропускали, но вскоре всё благополучно разрешалось.

В ту пору он уже отметил шестидесятилетие, однако по внешнему виду дать ему эти года было никак нельзя: и при высоком росте он не потерял стройность и подвижность. Можно было засомневаться в истинности даты рождения, но когда он приводил случаи из своей прошлой жизни, то всё становилось на свои места.

Мошинский застал военные годы на Уралвагонзаводе, когда наезжал нарком и глубокой ночью проводил оперативные совещания. До вступительного слова нарком доставал из кобуры пистолет и клал его перед собой на стол. Даваемые им затем поручения, а это чаще всего касалось производства танков, принимались присутствующими без возражений и, что главное, исполнялись в устанавливаемые сроки.

Вообще-то Мошинский не вдавался в воспоминания при широком круге присутствующих, а в узком составе я с ним не бывал. Сказывались тут и осторожность его натуры, и секретный характер всей предыдущей деятельности, приучившей говорить с оглядкой, но именно этот случай он приводил на оперативках, если исполнитель насмерть стоял на своей точке зрения и не соглашался даже на компромиссный срок завершения работ.

Сам он проводил мероприятия в основном в спокойном ключе, умел до поры до времени держать себя в руках, не срываясь, и удачно лавировать в любой обстановке. Когда М.Г. сам приглашался с отчётом на трибуну, и постороннему человеку могло показаться, что наказание за допущенные провалы настигнет докладчика неминуемо, то этот человек глубоко заблуждался. Для другого руководителя сходная ситуация действительно оказалась бы патовой, но только не для Мошинского.

И ораторским искусством он особым не обладал, и логика в его рассуждениях порой отсутствовала, но именно эти обстоятельства, возможно, ему и помогали. Уж так мог закрутить проблему, такую кучу слов наговорить о деталях, не имеющих прямого отношения к делу, тут его выручала отличнейшая память, что выбраться на путь истинный не могли даже все сообща, а он в очередной раз сухим выходил из воды. При этом он не называл фамилии тех из высокопоставленных лиц, по вине которых были допущены провалы.

Большими дипломатическими способностями обладал, незаурядными. А как иначе можно было успешно решать вопросы материально-технического снабжения и оставаться со всеми участниками этого процесса в мире и согласии? Иногда верхам за крупные огрехи удавалось  прямо на трибуне загонять его в угол, он волновался, вызывал очевидной искренностью и правотой сочувствие у присутствующих в зале, но выговора избежать не мог. Случалось и такое.

С 1960 до 1971 года он руководил трестом №88, специфическим по назначению возводимых объектов и по составу рабочих кадров, в котором главной силой были военно-строительные отряды, укомплектованные солдатами, не имевшими, если оценивать объективно, даже элементарной квалификации и не заинтересованными в результатах труда.

Существовал и языковый барьер, поскольку не все новобранцы, призванные из азиатских республик Союза, понимали русский язык. Благо, обращение с такими простейшими орудиями производства, как лопата, лом, кирка и метла, можно было продемонстрировать без словесных пояснений.

В этих условиях и при постоянно возрастающих задачах по вводу заданных мощностей работать было невероятно трудно. Мошинскому удавалось сводить концы с концами, за что он удостаивался высоких правительственных наград, в том числе нескольких орденов Ленина, получил звание Заслуженного строителя РСФСР. Можно с уверенностью утверждать, что такого количества орденов и медалей, как у него, не имел в системе Главсредуралстроя ни один руководитель. На фоне строительных специалистов Тагила он воспринимался крупной самобытной глыбой.

Четыре года мы прошли с ним бок о бок, однако не сблизились ни на йоту. Разговоры только о работе без отклонений в сторону. Ни с чьей стороны не предпринимались попытки внести доверительность в отношения. Возможно, я как личность и специалист не представлял для него интереса, а меня мало привлекали его приёмы в работе, когда на первом месте при решении вопросов были  недосказанности и опора на связи. Если предпосылки для осложнений и трений в отдельные периоды наших взаимоотношений и возникали, то они не выпячивались нами настолько, чтобы стали заметны кому-то со стороны.

 

***

     После перевода управляющего трестом «Тагилстрой» Росселя Э.Э. на работу в аппарат комбината нужно было найти ему замену. Специалиста, который бы не уступал предшественнику по квалификации и опыту работы, в Тагиле не было. Перебрав возможные варианты, остановились на А.П. Редько, работавшем управляющим трестом «Северскстрой».

Я знал Александра Петровича с хорошей стороны: порядочный человек, самоотверженный труженик, квалифицированный специалист. Его трест возводил объекты Северского трубного завода, который, как и НТМК, входил в состав Минчермета СССР.

Правда, трубное производство и металлургическое имели большие технологические различия и свою специфику, что сказывалось на строительных конструкциях и методах ведения работ, но были они намного ближе друг к другу нежели, например, металлургическое и химическое.

Редько дал согласие на перевод, хотя не обошлось без давления областного партийного органа, и вскоре приступил к работе в Тагиле. Трест «Тагилстрой» был намного крупнее, чем «Северскстрой», хватало технологический различий между широкополочным станом и трубными цехами, работать пришлось с новым коллективом, недоверчиво относившимся к человеку со стороны, поэтому на первых этапах трудностей руководителю пришлось испытать много. Редько выстоял, вписался в коллектив, чему способствовало его до отчаянности преданное отношение к делу.

Он и раньше, когда волновался, имел привычку дважды, а то и три раза подряд повторять целые куски произносимой фразы. Получалось так не по его воле, а автоматически, словно он заполнял повторами паузу, пока подыскивал слова для продолжения мысли. В те годы высокого трудового накала, напряжённой обстановки, созданной при строительстве балочного стана, таких повторов в его речи стало больше.

Человеком Редько был открытым, прямым, честным, в хитрости не пускался, искренне переживал неудачи и щедро дарил работе свою энергию. Если оценивать его вклад в развитие треста, в обеспечение своевременного ввода стана в эксплуатацию, то он был весомым. Пройдёт несколько лет, и Редько вернётся в свой старый трест.

Тагил имел такую особенность, он мирился с иногородними специалистами до той поры, пока не подрастали местные кадры, а затем отторгал приезжих. Так случится со временем со всеми работниками, привлечёнными со стороны на должности разных уровней.

Главным инженером у Редько был Г.А. Сюткин, работавший и до этого в тресте «Тагилстрой». Представляя его знакомому коллеге, можно было сказать: «Вот симпатичный мужчина (тот и сам бы обратил на это внимание), интеллигентный и образованный человек, грамотный инженер, какого редко встретишь в жизни (собеседник сам бы убедился в этом, едва начав разговор с Геннадием Аркадьевичем)».

Обстоятельный, сдержанный, умный специалист, умеющий прогнозировать ситуацию при развитии строительного процесса. Я относился к нему с исключительным уважением с момента знакомства, а оно состоялось за несколько лет до моего переезда в Тагил. Мне казалось, что и он воспринимал меня серьёзно.

Сюткин был старше меня лет на десять, жил с матерью, не был женат. Вот, пожалуй, и всё, что я знаю о его личной жизни.       

Мне и сейчас не до конца ясно, почему производственная судьба Геннадия Аркадьевича не сложилась столь блистательно, как он того заслуживал. Конечно, занимаемые им должности в строительных организациях тогда и позднее были высокими, но являлись ли они пределом для него? По моему убеждению, Сюткин был на голову выше любого из главных инженеров трестов главка. Каждого из них я хорошо знал, и это мне даёт возможность так утверждать.   

Убеждённый в своей правоте по какому-нибудь вопросу, Сюткин был невероятно упрям и настойчив, он не отступал от своей точки зрения, отстаивал её даже тогда, когда обсуждавшаяся проблема не заслуживала внимания в силу её ничтожности. Он часто оказывался в оппозиции к руководителям разного уровня. Все знали, что если дать ему слово при обсуждении, он найдёт и назовёт много недочётов в любом рассматриваемом проекте, изложит свой нестандартный подход.

Ничего в этом плохого не было бы, если бы в результате обсуждения рождался компромиссный вариант, учитывающий сильные предложения каждого из оппонентов. Но как раз этого-то и не происходило, поскольку Геннадий Аркадьевич уступать не умел.

Мне представляется, что именно эта особенность его характера и мешала производственному росту великолепного специалиста. Интересно отметить и такую деталь: между нами никогда не возникали конфликты, хотя и меня судьба не обделила упрямством. Не знаю, почему так получалось, может быть, взаимное уважение на подсознательном уровне останавливало нас от столкновений, и мы, минуя противоречия, приходили к общему согласию.

Ещё деталь. Провожу, например, семинар по новой экономической проблеме или заседание научно-технического совета по важной теме, или мы в составе делегации представляем свердловских строителей при поездке в другую область страны. После докладчика надо кому-то предоставить первое слово в начинающемся обсуждении. Кто может сказать полнее, квалифицированнее, умнее и ярче других? Конечно, Геннадий Аркадьевич Сюткин. Ему  говорить первым.

 

***

     В трест № 88, который возводил объекты для Уралвагонзавода, подобрать человека со стороны на должность управляющего, а в этом была необходимость, не удалось. Не простым это оказалось делом. Остановились на местных кадрах. Примерно год руководить трестом продолжал В.Н. Гурин, которому явно не хватало живости и оперативности. Потом назначили В.Т. Туза, бывшего главного инженера, а главным инженером - Б.Д. Батуева, работавшего начальником СУ «Промжилстрой». Людьми они были дельными, возраст имели такой, что могли дорасти и до более высоких должностей, но их созревание затянулось.

В отсутствии старательности и добросовестности Туза и Батуева упрекнуть было нельзя. Что же касается организаторских способностей, а особенно инженерной грамотности и кругозора, то они их в должной мере не имели. Поэтому технические новинки сквозь строго охраняемую ограду завода протаскивать были не приучены.

Сказывалось и то, что начальник управления капитального строительства Уралвагонзавода И.Ф. Терликов, человек без сомнения деловой, умный и грамотный, придерживался консервативных взглядов. Важность технического прогресса в строительном деле понимал, но пускал эту тему на самотёк, её развитию активно не способствовал.

На первом месте для него, как и руководителей треста, было выполнение плановых заданий по освоению капитальных вложений и вводу заданных мощностей. С грехом пополам, с корректировками планов в сторону уменьшения, производственные задачи временами почти удавалось решать, но выполнение работ сопровождалось огромными непроизводительными трудовыми затратами.

Моё вмешательство в проектные разработки с предложением о внедрении прогрессивных материалов и конструкций давало умеренные результаты. Когда позднее к этому делу подключился ещё начальник главка Лобов, переговоры с работниками управления капитального строительства завода в присутствии директора шли оживлённее и имели лучшую отдачу.

Что касается квалификации линейных работников в этом тресте, то она была низкой. Отмечу и другой недостаток большинства из них - отсутствие инициативы и творческого подхода. Или работа на закрытом предприятии накладывала такой отпечаток на специалистов, во что верится с трудом, или бессменный управляющий трестом Мошинский не воспитывал в подчинённых нужных качеств, так как инженерная тема его не интересовала.  

Хочу упомянуть, что история трестов «Тагилстрой» и № 88 уходит корнями в далёкие довоенные времена. Возведение первых корпусов Уралвагонзавода началось в 1931 году, а строительство Нижнетагильского металлургического завода постановлением Совета труда и обороны СССР было объявлено в тот же год ударной стройкой. Коллективы этих организаций переживали и периоды взлётов, когда, например, в 1958 году трест «Тагилстрой», а в 1966 году  трест № 88 были награждены орденами Ленина, и периоды снижения активности, даже спадов, последний из которых предшествовал созданию комбината «Тагилтяжстрой».

Что же касается треста крупнопанельного домостроения, то он был образован лишь за четыре года до моего появления в Тагиле. Название трест по тем временам получил многообещающее, т.е. от моды тагильчане не отставали. Однако вёл он строительство не только крупнопанельных домов. Поскольку не хватало для их производства заводских мощностей, то  трест возводил также жильё в мелкоштучном исполнении. Такие же дома параллельно с ним продолжали строить тресты «Тагилстрой» и № 88, строили их и предприятия-заказчики хозяйственным способом. В малых это было количествах, но без таких добавок город обходиться не мог.

Молодой трест КПД и оснаститься нормально не успел, и по закреплению рабочих кадров ничего существенного не сделал, и руководители в нём долго не держались. В четвёртом квартале каждого года по разнарядке местной партийной власти все предприятия направляли в помощь тресту сотни своих рабочих, среди которых оказывались порой и строители, на отделку смонтированных коробок, чтобы обеспечить своевременный ввод домов в эксплуатацию.

На должность управляющего трестом КПД из треста «Уралтяжтрубстрой» был приглашён Анисимов Виктор Максимович, о котором я ранее упоминал. Самобытный, с твёрдой рукой управленца он продержался в должности около года, а потом вернулся в родной Первоуральск. Не всем подходила специфика работы в Тагиле.

Главным инженером треста «Качканаррудстрой» был назначен Евгений Александрович Смоленский из Первоуральска. Я уже имел возможность упоминать о нём. Он прижился в коллективе строителей Качканара и проработал там много лет. Это назначение было удачным. До Смоленского главным инженером треста работал, а потом вышел на пенсию, Евгений Андреевич Козлов. К мудрому человеку и грамотному инженеру, каким был Е.А., я относился с огромным уважением.

В трест «Тагилспецстрой» на должность главного инженера был приглашён Ю.А. Кутний,  которого я знал ещё по учёбе в институте. Когда мы изредка встречались, то он жаловался на то, что не везёт с работой, что его недооценивают руководители. В Тагиле он получил возможность проявить себя, но ему не хватало характера и инициативы. Свои недостатки Кутний знал, и вскоре попросил освободить его от должности.

Не стану рассказывать о том, как подбирались руководители в другие подведомственные организации комбината. Были в числе назначаемых люди со стороны, были и местные. В основном оказываемое доверие они оправдывали, но пройдёт несколько лет и из числа приехавших в Тагил не останется ни одного человека.

Может быть, ничего плохого в этом нет. Выполнили разовую задачу и разъехались. Спасибо им и за то, что оказали поддержку городу в трудное для него время, что оставили свой след в истории славного пролетарского Тагила, что трудились не корысти ради, а на пользу обществу.

Не стану перечислять их, так как это непосильная задача. Дело не в том, что я успел забыть кого-то, что их роль в производственном процессе, выпавшем на долю комбината «Тагилтяжстрой», не заслуживает внимания. Совсем не так.

Работа в Тагиле, люди, с которыми пришлось там совместно трудиться, запомнились хорошо. Просто врезались в память лица, характеры, стройки и объекты, проекты и совещания, всё то, что составляло четыре года моей жизни. Когда отдаёшься любимому делу, когда оно становится главным настолько, что воспринимается смыслом существования, когда труд приносит удовлетворение, тогда процесс, в котором участвуешь, а он может продолжаться и очень долго, остаётся с тобой навсегда и в подробностях.

Да и люди, трудившиеся рядом, были верны делу, строительному процессу, старались, как могли, как позволяли их способности, и умолчать о них нельзя. Но я не могу упомянуть каждого, работавшего со мной бок о бок и на удалении, не имею такой возможности, мне не хватит на это времени и физических сил.

Я всё же пишу не летопись о тагильских строителях, а мемуары о своей производственной жизни, пытаясь  дать хотя бы некоторое представление о прошлых годах и людях.

Может быть, кто-то другой со временем расскажет о строительных кадрах и их делах в Нижнем Тагиле. Правда, в это абсолютно не верю. Даже в советские времена не случилось такого. О строителях, когда писались исторические очерки, как правило, забывали.

Разве, например, не вызывает недоумение тот факт, что в книге «Нижний Тагил», выпущенной к 250-летию города Средне-Уральским книжным издательством в 1971году, не нашлось места строителям.      

 

***

     Строительство широкополочного стана вошло в решающую фазу. В пусковой год круглосуточная работа до шести тысяч строителей, монтажников, наладчиков, снабженцев давала ощутимые результаты и позволила ликвидировать отставание по освоению средств, допущенному в предшествующий период.

В четвёртом квартале, самом неблагоприятном по климатическим условиям, уже не надо было подгонять отстающих, так как исполнители понимали, что пришло время уносить ноги, чтобы не оказаться в числе тех, кто ответит за срыв ввода в эксплуатацию объекта особой государственной важности.

Напряжение достигло наивысшей точки. К стройке было приковано внимание всей области. Партийная власть, министерство, главк оказывали практическую помощь в тех вопросах, которые были в их компетенции. Представители властных и хозяйственных структур, прессы постоянно находились на объекте.

Много внимания уделял широкополочному стану начальник Главсредуралстроя О.И. Лобов, ему пришлось почти прописаться на объекте. Он отважился накануне пускового года начать перепроектирование строительной документации, чтобы снизить трудоёмкость работ, и ему предстояло доказывать правильность своего решения.

Безвылазно находился на стройке Россель. Его организаторские способности, настойчивость и терпение, а также тактичность, проявлявшаяся в умении без конфликтов решать вопросы, не наносить зря обиды исполнителям, не подставлять их под удар властей, способствовали общему деловому настрою.

Можно без преувеличения сказать, что пусковой этап строительства широкой полки сделал его заметным руководителем в области. Начало его успешной политической карьеры, в которой были и тяжелейшие испытания, отбрасывавшие иногда на исходные позиции, пришлось именно на 1977 год, когда он возглавлял строительство широкополочного стана. Хотя вряд ли тогда представлял, какое будущее его ждёт.

Времени до сдачи стана оставалось всё меньше, его катастрофически не хватало. Как показывали прикидки, нужны были ещё две-три недели в январе, чтобы успеть завершить первоочередные работы по комплексу. Но дополнительных недель не было, так как государственным планом предусматривался ввод мощности в четвёртом квартале 1977 года. Это означало, что крайний срок ввода не должен быть позднее 31 декабря. Обычно на последние числа пускового квартала или года и приходилась сдача объектов. Ввести раньше никак не получалось, не хватало сил и возможностей. На последние числа декабря намечался и ввод широкой полки.

Однако первый секретарь обкома партии Б.Н. Ельцин скорректировал срок завершения работ на стане. Перед ноябрьскими праздниками на заседании областного партийного штаба по строительству ШПС он назначил дату проведение митинга на 19 декабря. Следовательно, к этому дню предстояло подписать акт о вводе мощности в эксплуатацию всеми членами государственной приёмочной комиссии.

Для членов штаба и участников встречи заявление секретаря было полной неожиданностью, но разве могли последовать возражения. Кстати, не было и вопросов по поводу выбора именно этой даты. Присутствующие на заседании штаба знали, что 19 декабря день рождения генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева, знали они и Ельцина, который не совершал поступки просто так. Было ясно, что в подарок генсеку готовится ввод крупнейшего в стране стана по прокату широкополочных балок. Лидер области получал возможность лишний раз напомнить о себе.

Конечно, без каждодневного внимания Ельцина к стройке, без его помощи и поддержки своевременный ввод мощности, как бы производственные коллективы и бригады не соревновались между собой, как бы они не лезли из кожи вон, в том году состояться не мог. Это без всяких сомнений. Но желание отметиться перед Центральным Комитетом КПСС не добавило уважения к партийному лидеру, только это и не требовалось. Его авторитет у строителей и у большинства жителей области был невероятно высок. 

Неимоверными усилиями производственных коллективов, давлением Ельцина на членов государственной комиссии ввод стана был оформлен, и в назначенный срок по этому поводу прошёл грандиозный митинг. Стан выдал первую продукцию, и для строителей, монтажников, наладчиков разных министерств и ведомств, для заказчика в лице Нижнетагильского металлургического комбината это была заслуженная победа. Иначе не могу назвать случившееся долгожданное событие, которое наверняка осталось на всю жизнь в памяти тех, кто имел к нему прямое отношение, кто хотя бы краем соприкоснулся с его накалом и был покорён им.

За обеспечение своевременного ввода стана многие участники строительства получили правительственные награды. В их распределении никогда не бывает полной объективности, поэтому не каждый, кто действительно был достоин такого поощрения, получил его по заслугам. Остались без наград и Лобов, и Россель.

Были разговоры, что Росселя представят на звание Героя Социалистического Труда. В итоге же он вообще не получил правительственной награды, поскольку, как объяснялось, к тому времени не прошло четыре года после вручения ему какого-то знака за другие заслуги. Порядок соблюдался строго.

Партийное руководство области по этому поводу испытывало неловкость, чтобы сгладить неприятный осадок, Ельцин однажды при народе снял со своей руки часы и подарил их Росселю, а также пообещал, что об Э.Э. будет снят короткометражный фильм. Цветной фильм о руководителе стройки, его жизни и увлечениях был сделан и показывался по областному телевидению.

Я был удостоен ордена Трудового Красного Знамени. Полагаю, что случилось это по совокупности заслуг, а не только за строительство стана, где мой вклад относительно вклада других был весьма скромным, В моей жизни это оказалась самая высокая правительственная награда. Она как бы поставила итоговую оценку моей работе в Нижнем Тагиле. 

 

***

     Рассказ о реконструкции завода ЖБИ-2 и строительстве универсального балочного стана, наверное, дал представление о самих объектах и о производственных задачах комбината «Тагилтяжстрой», но перечень пусковых строек ими не исчерпывался.

Введённая мощность по изделиям крупнопанельного домостроения была лишь одной, тогда как одновременно велась модернизация других предприятий собственной производственной базы. В их число входили растворные и бетонные узлы, арматурные цеха, заводы железобетонных изделий и конструкций, участки по приготовлению асфальта и извести, добыче песка и щебня, хозяйства материально-технического снабжения, механизации и автотранспорта.

Например, в Тагиле была возведена тёплая стоянка для машин нашего ПОГАТ (производственное объединение грузового автотранспорта). Сооружение имело в плане размеры 54х54 м, а перекрывалось единой металлической структурой, собранной на земле из пирамид. Поднимали её целиком вместе с прикреплёнными на шарнирах колоннами, располагавшимися по контуру. Перед подъёмом структурное покрытие напоминало гигантскую черепаху с большим количеством ног, вытянутых во все стороны. Эта конструкция структурного покрытия являлась темой моей диссертационной работы и аналогов в области не имела.

Не могу не упомянуть, что чертежи структурного покрытия на стадии КМ по представленным мною расчётным и конструктивным схемам выполнило Свердловское отделение ЦНИИ Проектстальконструкция. Главным инженером этой организации работал А.А. Караев, которого я хорошо знал. Он был молодым, энергичным и увлекающимся, оперативным и обязательным человеком, умеющим исполнять обещания, был одарённым и смелым конструктором, поддерживающим новаторские начинания.

Я отправил ему письмо 19 августа 1977 года, а просил завершить проектирование уже в сентябре, не сомневаясь, что наша устная предварительная договорённость будет выполнена. Вернулся я к словам в предыдущем предложении «предварительная договорённость» и подумал, а ведь читатель нынешней формации может извратить их, придать им другой смысл, он посчитает, что мы оговорили сумму, которую лично получит исполнитель за работу. Подобные мысли тогда в голову нам не приходили: жили на зарплату, творили на энтузиазме.

Техно-рабочий проект стоянки выполнил Нижнетагильский комплексный отдел института «Уральский ПромстройНИИпроект». Начальник отдела Г.С. Кулак всегда улыбался при встрече со мной, но это не была улыбка радости, так как мои обращения приводили к корректировке плана проектных работ. Он оказывал добрую помощь не только по этому объекту. С вводом тёплой стоянки, в которую под завязку набивались большегрузные машины, удалось зимой без задержки выводить их на линию.    

В свою очередь и широкополочный стан не был единственным производственным объектом, возводившимся для Нижнетагильского металлургического комбината. Конечно, НТМК являлся основным заказчиков, но было и много других.

Мы ежегодно вводили на Уралвагонзаводе от 20 до 40 тыс. кв. метров заданных производственных площадей. Таким образом, за пятилетку на Вагонке, так говорили в народе о крупнейшем оборонном предприятии страны, площадь сдаваемых корпусов была сравнима с площадью широкополочного стана.

Между тем, наши заказчики располагались и в Тагиле (Завод пластмасс, Комбинат асбоцементных изделий, Химзавод, Высокогорский механический завод, Гороблагодатское рудоуправление, а также другие), и далеко за его пределами. Одновременно возводились объекты на Качканарском горно-обогатительном комбинате, Нижне Салдинском металлургическом заводе, Красноуральском медеплавильном комбинате, Кушвинском заводе прокатных валков, строился Лайский свинооткормочный комплекс на 108 тыс. голов. Разве возможно перечислить все.

Крупные и мелкие заказчики имели государственный план капитального строительства, его выполнение контролировалось многочисленными инстанциями. Приходилось разрываться между предприятиями, успевать повсюду, но желаемых результатов это не приносило. Дело в том, что плановые задания заказчиков равномерно распределялись на четыре квартала года.

Каждое предприятие, используя всевозможные рычаги воздействия на строителей, привлекая на помощь руководителей местных партийных и советских органов, вышестоящих хозяйственных организаций, добивались того, чтобы строители приступали к работе в начале года.

Доводы генподрядчика о том, что правильнее не распылять недостаточные силы по многочисленным объектам, а концентрировать их на части строек и по мере завершения работ переходить на следующие, во внимание не принимались. В положение строителей никто не входил. Не утверждаю, что мы одни были такими умными, что могли прогнозировать тяжёлые последствия, к которым приводила действовавшая плановая политика.

Руководители заводов и предприятий прекрасно понимали нас и соглашались с тем, что нельзя за всё браться сразу. Но заказчика, который бы добровольно согласился на перенос начала работ на другой квартал, когда ему установлен план на текущий, не находилось. Директор за невыполнение плана по капитальному строительству имел неприятности. Существовавший порядок был нелепым, это все знали, но плановые органы страны не меняли его. 

Хватало и других трудностей. Представьте, что комбинат в отдельные периоды года привлекал до 34-х субподрядчиков различных министерств и ведомств. Каждому из них нужно было дать фронт работ, создать нормальные бытовые условия. Так как их производственная загрузка была также высокой, т.е. без дела не сидели, то им приходилось выискивать всякие причины, которых, конечно же, хватало, чтобы отложить начало работ.

Увязать действия такого числа исполнителей, когда к тому же они трудятся на десятках объектов, было невероятно сложно, но такова судьба генерального подрядчика. Кроме отношений с субподрядчиками, это ещё не самый трудный случай, надо было выстраивать связи с заказчиками, с проектными организациями, с партийными и советскими властями от районного до областного уровней, с вышестоящей организацией и министерством.

Условия жизни и работы, в которых пребывал генеральный подрядчик, предполагали наличие у руководителя определённых деловых качеств. Кому не было дано природой обладать ими, тот в генподрядной организации не задерживался, а переходил на более спокойное место работы: в субподрядную структуру, в службу заказчика, в проектную организацию, не находившиеся на передовой строительного процесса.       

О каких же качествах и чертах характера генподрядчика можно говорить. На истину в последней инстанции не претендую, но некоторые назову. Нужно обладать большим кругозором не только по своей строительной специальности. Нельзя обойтись без знания строительных материалов и конструкций, технологии их изготовления и применения. Надо разбираться в сантехнике и электрике, газоснабжении и вентиляции, водоснабжении и канализации, механике и автоматике в такой степени, чтобы твоё предложение при решении вопросов было компетентным, а не вызывало улыбки у специалистов узкого профиля.

Надо в общих чертах представлять технологии производства предприятий заказчиков от чёрной и цветной металлургии до сельского хозяйства, чтобы понимать смысл при обсуждении вопросов и высказывать здравые пожелания.

Руководитель генподрядной организации не может быть диктатором. Это в обиходе его называют «генералом», но стройка не арена для военных действий, где приказы не встречают возражений. У строительного «генерала» субподрядчики, заказчики, проектировщики в прямом подчинении не находятся, они лишь участвуют в одном процессе и связаны  плановым заданием. Потому главным делом является нахождение компромиссного решения, устраивающего соисполнителей и работающего на достижение основной задачи. Разумный компромисс - важнейшее качество строительного «генерала» на площадке. Даётся он трудно, но достигать его необходимо.   

Нужно быть объективным при оценке работы исполнителей и собственных действий, так как несправедливый упрёк обижает больше всего. Надо найти и доброе слово, чтобы поддержать  кого-то в трудную минуту. Следует помнить о договорённостях и крепко держать данное слово, меньше допускать промахов, но если не избежал ошибки, то уметь признать её и сказать об этом. Это не подорвёт авторитет, а будет способствовать его росту. Справедливость руководителя ценится высоко.

Нам постоянно не хватало материальных и людских ресурсов. Если с материалами как-то удавалось выходить из положения, то дополнительно привлечь рабочих было нельзя, так как их не хватало в целом по стране, а что уж говорить о слабо населённой Свердловской области. В Тагиле это была, пожалуй, главная проблема. Кадровые рабочие не составляли и половины численности. В достатке было рабочих из числа условно досрочно освобождённых из мест заключения и условно осужденных. Велик был процент военно-строительных отрядов, для которых возводили военные городки, казармы и прочее. Текучесть рабочих кадров за год доходила до четверти численного состава.

В августе с началом уборочной кампании приходилось отправлять людей и машины на село. Если по людям горком партии делал строителям какие-то поблажки, то по технике возражения во внимание не принимались. Я ежегодно утверждал разнарядку по отправке автотранспорта, которого и без того не хватало. Грустное это было занятие, когда, например, в 1976 году из 840 грузовых автомобилей отвлекалось на уборочную 185. Возвращался транспорт через полтора - два месяца, но его состояние требовало порой капитального ремонта. Естественно, подобные акции сказывались на результатах работы, хотя и были неизбежными.

Факторов, осложняющих производственную жизнь, хватало, но выручала простая вещь - жаловаться по большинству проблем было не кому и не на кого. Приходилось, не отвлекаясь на сочинение обращений в инстанции и не теряя времени на ожидание по ним решений, выходить самим из затруднительных положений, в которых оказывались. Это ведь хорошо, когда находишься в таких условиях, в которых многое зависит от самого себя.          

 

***

     Большое внимание в работе я уделял главным инженерам подведомственных комбинату структур. Не проходило дня, чтобы не разговаривал с каждым из них. В производственной круговерти их заедала текучка, они зачастую и с охотой подменяли в работе первых лиц, а выполнение прямых обязанностей уходило на второй план.

В результате нередко оказывалось, что организация в лучшем случае имела двух равноценных хозяйственников, занимавшихся решением одних и тех же вопросов, и лишалась главного инженера, должность которого полагалась по штатному расписанию.

Инженерное направление, к сожалению, привлекало не всех, кто назначался на должность главного инженера, к ней надо иметь призвание, она требует специальных знаний, тягу к новизне, умение выработать и постоянно держать в мыслях перспективу. Куда проще непосредственно на площадке давать указания, распекать линейных работников и бригадиров. Только отдача от главного инженера в этом случае будет малой.

Ежемесячно я проводил заседания технического совета комбината с участием главных инженеров и работников технических служб. Независимо от рассматриваемой темы, а она могла касаться механизации работ, производства материалов, техники безопасности, экономической учёбы, на заседание приглашались и присутствовали все. Главные инженеры отчитывались о проделанной работе по одному из выбранных направлений, но, в основном, мы обсуждали новые технологии, материалы, приёмы и методы производства работ.

После рассмотрения устанавливались задания по внедрению новинок в производство. Затем систематически контролировалось исполнение поручений. Те, кто бывали в командировках, включая и меня, обязательно докладывали результаты поездок, вносили предложения по использованию заимствованного передового опыта.

На заседания технических советов выносились для обсуждения и принципиальные вопросы. Началась новая пятилетка, на каждый год были установлены объёмы строительно-монтажных работ по генеральному подряду и собственными силами, по производительности труда. Нужно сказать, что, планируя контрольные цифры на очередную пятилетку, государство не скупилось. В итоге, в индустриальных городах, а к ним относился Тагил, загрузка строителей оказывалась ошеломляющей.

Предстояло готовиться к выполнению возрастающих задач. По нашему заданию Свердловский филиал экспериментального конструкторского бюро министерства разрабатывал схему развития и размещения производственных баз комбината «Тагилтяжстой» на 1976 - 1980 годы. Такая грандиозная и принципиальная работа не могла быть выполнена без участия  инженерных служб. Несколько заседаний технического совета были посвящены этой теме, и главные инженеры активно участвовали в её проработке.    

Кроме технических советов один раз в два месяца, не отступая от этого ритма,  проводил дни главных инженеров, когда встречи с коллегами проходили не в кабинете, а на строительных площадках. Согласно утверждённому графику главный инженер строительного подразделения, автотранспорта, строительной индустрии или механизации принимал у себя гостей.

Он демонстрировал то лучшее, передовое, что имелось в его организации. Это могли быть бытовые помещения, базы отдыха, методы организации и производства работ. Подготовка к приёму представительной делегации заставляла хозяина собраться с мыслями, навести порядок и достойно представить свои достижения.

Проводились такие мероприятия не только в Тагиле, но и в других городах, где работали организации комбината. Наши поездки не ограничивались своей территорией, по договорённости нас принимали ведущие тресты главка и области, случалось выезжать и за её пределы. Такие поездки помогали встряхнуться, другими глазами посмотреть на роль главного инженера, они способствовали созданию коллектива единомышленников, сплочению коллег, установлению между ними товарищеских отношений.

Большую поддержку в работе с главными инженерами мне оказывали сотрудники  комплексного отдела и инструкторы передовых методов труда треста «Оргтехстрой». Ещё в первые месяцы моего пребывания в Тагиле удалось добиться согласия главка на увеличение штатного расписания отдела в два раза.

Случалось на первых порах, что руководитель организации пытался воспрепятствовать участию своего главного инженера в подобных мероприятиях, ссылаясь на загрузку более важными, по его мнению, делами, но это ему не удавалось. Моё вмешательство, а иногда и поддержка начальника комбината, наводили порядок. Позднее были случаи, когда уже первые лица организаций жаловались на то, что их не привлекают к таким мероприятиям.

Эта система изучения и заимствования передового опыта давала хорошие результаты. Наверное, она имела место и в других местах, хотя мне не доводилось в этом убедиться, но я к ней пришёл самостоятельно задолго до Тагила. Проводились дни главных инженеров не от случая к случаю, а регулярно и без отступления от графика.

Я упоминал, что каждый участник дня главного инженера отчитывался о внедрении заимствований. Отчитывался и я перед главными инженерами.

Кстати, где только не приходилось мне держать отчёты. В Тагиле они были перед секретарями, на бюро и пленумах горкома партии, перед избирателями по их запросам, на сессиях в горисполкоме. В области отчёт держал на заседаниях технического совета, балансовых комиссиях и коллегиях главка, а ещё в обкоме профсоюзов, в областном комитете партийного контроля, в облисполкоме, в обкоме партии.

В Москве - на заседаниях технических советов и коллегиях министерства. Интересно, что, несмотря на обилие отчётов, темы повторялись редко, так как велико было их разнообразие. Строительная жизнь исключительно многогранна. К каждому из отчётов надо было готовиться, чтобы не сложилось у контролирующих органов впечатление, что эта тема мало знакома докладчику. Приходилось успевать. 

 

***

     На период работы в Нижнем Тагиле пришлась и моя первая служебная командировка за рубеж. Случилось это на стыке января и февраля 1978 года, а страной оказалась Венгрия. К тому времени миновало почти одиннадцать лет после посещения мною Всемирной выставки ЭКСПО-67 в Канаде в качестве туриста, принявшего на себя расходы, связанные с поездкой, а теперь меня направляло государство для ознакомления с передовым опытом и использования достижений в своей организации.

Зарубежные поездки тогда были наградой за усердие в работе и свидетельством доверия к специалисту. Вместе с тем, включение меня в состав именно этой группы, а в неё входили ещё начальник техотдела Тульского Промстройпроекта Калинин Н.Л. и начальник управления стройиндустрии Главсевкавстроя Жилин А.П., имело и другое объяснение. Изучить предстояло технологию производства изделий на основе гипса и вспученного перлита.

В системе главка практические работы по применению перлита и гипса инициативно и  успешно вёл наш комбинат. Особенно много мы занимались использованием вспученного перлита, который производил Комбинат асбестоцементных изделий в Тагиле для «закрытых» предприятий города. Случилось так, что именно в те годы они стали применять для своих целей более эффективный несгораемый утеплитель, и вспученный перлит из сырья Арагацкого месторождения Армянской ССР оказался доступным материалом для строителей гражданского профиля.

Довольно странные существовали порядки, которые, конечно, и сейчас имеют место, но не в такой, наверное, степени. Если наука оборонного комплекса страны разрабатывала новые эффективные строительные материалы, то они засекречивались. Случилось так и с изделиями на основе перлита. Странность состояла и в том, что наше государство и Венгрия получали сырьё с одного и того же месторождения. Ладно, оставим в стороне подобные несуразицы.

За прошедшие годы после моей первой зарубежной поездки схема подготовки отъезжающих, т.е. получение наставлений и рекомендаций, изменилась мало. Занимались с нами руководитель главного управления внешних сношений Минтяжстроя СССР Ю.Ф. Воронков и его специалист Дмитроц Л.А. Навязчивыми и мелочными их советы не были, но адресом российского посольства, номерами телефонов советника по науке и референта нас на крайний случай вооружили.

По техническим вопросам консультировал и формулировал задания начальник главного управления строительной индустрии Д.А. Паньковский. Специалисты эти в министерстве были знающими и авторитетными людьми. Потом судьба меня ещё не раз сведёт с ними, и не даст поводов разочароваться в их профессиональных и человеческих качествах.

Таким образом, мы чётко знали, что от нас требуется. Деловому настрою способствовало ещё одно обстоятельство. У Советского Союза со странами народной демократии существовала система взаимозачётов на государственном уровне: принимающая сторона брала на себя все расходы, связанные с пребыванием специалистов, оплачивая питание, проживание в гостинице, экскурсии и все перемещения по стране.

По этой причине каждому из нас выдали венгерские форинты в размере одной трети от суммы положенных командировочных, которые сами по себе были малыми. Это освобождало от забот, связанных с экономией денег на еде для приобретения сувениров. Правда, по тогдашним меркам и скромным запросам форинтов вполне хватило, чтобы купить  подарки всем домашним. Моя дочь Ирина до сих пор помнит, что я привёз для неё оранжевый замшевый дипломат и первые в её жизни джинсы, в которых она на следующий день отправилась в школу.     

Рабочая неделя пролетела быстро, обогатила опытом по производственным темам и преподнесла впечатления, которые не ожидал получить. Когда спускались по трапу на венгерскую землю, то я не мог не обратить внимание на солдат с автоматами на груди, стоявших вокруг самолёта и вдоль прохода к зданию аэровокзала. Их присутствие в непосредственной близости приятным не показалось.

Довелось увидеть солдат с оружием в руках в самом Будапеште возле памятника погибшим советским воинам, который охранялся круглосуточно, чтобы не допустить его осквернения, а такие случаи имели место. Кроме нас не было других желающих почтить память воинов-освободителей и возложить цветы. Чувствовалось по всему, и от этого сделалось грустно, что венгры здесь бывают только вместе с гостями из Союза, когда их вынуждают обстоятельства.

Эти странности, если так можно выразиться, объяснялись событиями, связанными, как писалось тогда в нашей прессе, с «ликвидацией контрреволюционного мятежа в Венгрии в 1956 году с помощью СССР». Двадцать лет миновало, а они ещё были свежи в памяти людей. Вот и приходилось государственной власти охранять и мемориал, и нас. Советские газеты по этим поводам не распространялись, потому увидеть подобное мы не были готовы. 

Отношение руководителей и специалистов предприятий, принимавших нас, было сдержанным, делиться по-братски своими секретами, как принято у нас, встречая гостей, они не стремились. Приходилось настойчиво задавать уточняющие вопросы, чтобы дойти до сути проблемы, а работа с переводчиком, который, вдобавок ко всему, слабо ориентировался в технологических терминах, усложняла общение.

Часто хозяева делали ссылки на патент предприятия, обязательно добавляя слова, что раскрытие его содержания возможно лишь после приобретения лицензии. Слышать такое было странно, непривычно, даже дико. Ничего подобного в отношениях между гражданскими организациями в нашей стране тогда не существовало. Мы жили с душой нараспашку, готовые во всём помогать соседям и братским, как тогда говорили, народам.

Большие потери времени случались при составлении программы ознакомления с предприятием. Приезжали, рассаживались в комнате переговоров, подобная у нас была только в министерстве, пили кофе и начинали обсуждать: что смотреть, где, в какой последовательности. В моих пометках технического толка однажды даже вклинились слова:

- Такое впечатление, что составление программы начинается только в нашем присутствии.

Похоже, так оно и было. Собственно, хозяева никуда не торопились из кабинета, а нам не терпелось увидеть своими глазами производство в цехах. В конечном итоге это удавалось. 

И всё же на взаимоотношения с венгерскими коллегами было грех жаловаться. Понял я это год спустя, когда меня командировали в Варшаву. Это был холодный душ. Со стороны руководителей производственных предприятий наша группа, а я в этот раз возглавлял её, встретила высокомерное отношение, плохо скрываемую неприязнь, насмешливость. Уверен, что партийная верхушка Польши с членами ЦК КПСС вела себя иначе, но повлиять на представителей технической интеллигенции не могла. Запомнилось и такая деталь, когда мы заходили в костёлы, руководители, сопровождавшие нас, украдкой крестились. 

При посещении венгерских предприятий исписал в записной книжке убористым почерком два десятка страниц, на которых текст перемежался с цифрами, фамилиями, названиями фирм, технологическими схемами оборудования, оценками увиденного. Конечно, не осталось без внимания производство вспученного перлита, изготовление битумоперлитовых плит, смеси битума и перлита в насыпном виде, перлита в полиэтиленовых мешках. Эта разнообразная продукция использовалась в качестве теплоизоляции. С добавлением перлита в растворы велась огнезащитная штукатурка.

Гипсовая смесь применялась при изготовлении элементов пустотных перегородок высотой на этаж, звукоизоляционных плиток для подвесных потолков, тёплых штукатурных растворов и других целей. Разнообразие увиденных материалов и изделий на основе перлита и гипса поразило, заставило задуматься и переосмыслить свои начинания. 

Венгерские предприятия, если судить по советским меркам, оказались с малым числом рабочих, но чистые и аккуратные. Наши производства даже тогда, когда  их специально приводили в порядок к прибытию гостей высокого ранга, так не выглядели. Хорошего качества была выпускаемая продукция, а оборудование содержалось в идеальном порядке. Замечу, что технологических линий собственного производства у венгров не было, они закупали их в Германии, Австрии, Италии и других европейских странах.

Мы у себя ничего подобного не имели, изготовлением оборудования занимались сами в примитивных условиях. По существовавшему порядку для строительной индустрии оборудование централизованно поставлял Минстройдормаш СССР, но в его номенклатуру входили лишь бетонные, растворные и асфальтовые заводы.

Перенимая передовой зарубежный опыт, строители на местах опирались только на свои скромные возможности и богатую смекалку. Позднее государство правильно оценит отставание строительных организаций, что сказывалось на низкой производительности труда работающих в отрасли, и начнёт за валюту покупать технологические линии в странах Европы.

В те же годы нашему комбинату лишь однажды поставили зарубежное оборудование для производства древесностружечных плит. Изготовила его Польша. Раскрашено оно было ярко, но в эксплуатацию без переделки основных узлов запустить его не могли, а выйти на проектную мощность так и не удалось. Польские машиностроители умением не блистали и, зная это, высокие цены на продукцию не заламывали.        

Побывали мы в Венгрии на предприятиях Будапешта и Секешфехервара. На слух правильно записать название этого города не удалось, хотя и переспрашивали несколько раз, пришлось потом обращаться к справочнику. Нам также предложили экскурсионную поездку вокруг озера Балатон. Благо, площадь страны была вдвое меньше Свердловской области, и всё оказывалось под рукой. Непривычно было видеть берега озера, сплошь застроенные добротными частными домами, столь не похожими на уральские деревенские избы.   

Нас, прежде всего, интересовало производство, но мы задавали вопросы о заработной плате, текучести кадров и другие, чтобы проводить сравнение. Делали в уме перерасчёты с форинтов на рубли по курсу 100 форинтов - 7 руб. 67 копеек, и удивлялись результатам. Перепроверяли себя, но цифры упрямо утверждали, что средняя зарплата рабочих, служащих и руководителей производства в полтора раза превышала ту, что была на Урале. А ведь заработная плата у нас включала ещё 15-ти процентную поясную надбавку, учитывавшую климатические условия.

Скажу для сравнения, что директор рядового строительно-монтажного предприятия в городе Секешфехервар, как всё-таки трудно выговаривать это слово, имел такой оклад, эквивалент которому будет назначен мне лишь десять лет спустя, когда я стану заместителем министра Минтяжстроя СССР. Только думаю, что и к тому моменту товарищ директор остался лидером в нашем заочном соревновании.

Сопоставлением оплаты труда работающих можно было и не заниматься, так как многие внешние признаки указывали на различие уровней жизни венгров и жителей средней полосы страны Советов. Когда-то это обстоятельство, т.е. наше отставание  в создании элементарных условий для жизни людей, меня поразило в Канаде. Но, то была капиталистическая страна, мы всё догоняли США, другие страны. И вот какой получился итог миновавшего десятилетия: не удалось подравняться даже со странами народной демократии, получавшими от Советского Союза экономическую поддержку. Почему так происходило?

В отчёте о командировке, который писали после возвращения в Москву и передавали министерству, этот вопрос нами не затрагивался. Отчёт состоял из предложений по заимствованию опыта, сроков и объёмов его внедрения в подведомственных организациях. Министерство контролировало принятые нами обязательства и запросило спустя год результаты.

Мне было о чём докладывать вышестоящей инстанции. Освоил наш комбинат производство перлитобитумных плит, перлитобитумной насыпной массы, пластмассовых мешков, наполненных перлитом, и сверх того даже начал выпуск труб теплотрасс с перлитобитумной изоляцией.

Последняя работа была особенно эффективной, так как исключала прокладку труб в каналах из железобетонных лотков. Были подвижки и по изделиям из гипса. Полезной оказалась производственная командировка: расширила кругозор, помогла встряхнуться и уделить должное  внимание тем работам с перлитом и гипсом, которые у нас уже были в заделе.

 

***

     После ввода в эксплуатацию широкополочного стана производственная нагрузка на руководителей комбината уменьшилась. По крайней мере, мы не всегда были заняты в воскресные дни. Накануне одного из них Россель, который часто рассказывал об охоте и рыбалке, предложил совершить совместную вылазку в лес. Я не мог отказаться от активного отдыха, когда можно развеяться и заодно приобщиться к сказочному, как представлялось, процессу, называвшемуся охотой.

Вообще-то охота на зверя мои мысли никогда не занимала. Рыбалка совсем другое дело, и в ней элементарные навыки у меня были. Какой-то одной причиной объяснить спокойное, можно даже сказать, равнодушное отношение к охоте не могу. Тут и склад характера сказывался, не терпевший насилия по отношению к живым существам, особенно когда не равны возможности сторон, и нет крайней нужды вершить расправу над братьями нашими меньшими, не трогающими тебя.

К тому же, за всю мою предшествующую жизнь никогда не было перед глазами наглядного примера. Отец не охотился и даже не рыбачил, занятый всё работой, среди его знакомых также никто не увлекался стрельбой по живности. Мне вообще казалось, что охоты как таковой не существует, по крайней мере, в Первоуральске. Вот болеть за городскую команду «Уральский трубник», выступавшую в классе "А" по хоккею с мячом, приходило на стадион почти всё мужское население города. Это настоящее увлечение, и разговоры все о нём, а вот об охоте в массе людской не говорили, да и меж руководителей строительных организаций слышать о ней не приходилось.

Может быть, секретари горкома партии увлекались охотой, но они не афишировали те достижения, которые не связаны с их основной деятельностью. К тому же, когда чему-то, не связанному с работой, отдают предпочтение власти, то это вскоре подхватывается подчинёнными, заражает их в силу понятного обстоятельства, именуемого зависимостью. Мне представляется, что, скорее всего, большая загрузка на производстве не давала возможности людям отвлекаться от главной цели - служению государственным интересам.  

В Тагиле обстановка оказалась иной. То ли город был сильно смещён в таёжные места от областного центра, то ли производственные задачи перед ним оказались скромнее, хотя рассказанное выше в этой главе такое предположение не подтверждает, но верхнее звено без охоты свою жизнь не представляло. Секретари горкома, руководители исполнительной власти, предприятий и организаций не только считали себя охотниками, но и добытыми трофеями подтверждали право так называться.

Если коротко, то сделал я попытку встать с ними в один ряд. Поехали мы с Росселем в Висимский заповедник на машине УАЗ, которая имела обе ведущие оси. Эдуард за рулём, вездеход сильным рукам послушен, все зимние лесовозные и другие случайные дороги ребусом для водителя не были. Ориентировался он на местности исключительно, как на площадке строительства широкой полки, где как раз завершались работы по перечню недоделок, прилагавшемуся к акту государственной приёмной комиссии.

Когда далеко забрались в дебри, то сделали остановку. Походили по глубокому снегу, что не так просто, видели белку на дереве, но не стреляли. Жалостливыми оказались, или цель была мелкой и можно промахнуться, не знаю, только выстрел не прозвучал. Вот по консервной банке стрельнуть из чужого ружья мне довелось. На том охота и завершилась. Казалось бы, что тут о ней расскажешь дома детям своим, а ведь я рассказал и даже чистую правду:

«Едем мы, едем, и вдруг Россель давит на педаль тормоза без предупреждения. Это он на ходу следы зверя, пересекавшего колею, заметил. Меня к лобовому стеклу прижало. Вышли, огляделись по сторонам и к огромным вмятинам в снегу на обочине двинулись. Он сразу определил, что след медведем оставлен. Огромный такой. Я даже рот приоткрыл от напряжения. Чего тот шатается в зимнюю пору?

Тут Россель снимает с головы меховую шапку и на след кладёт с осторожностью, а она его не прикрывает. На мне шапка из кролика большего размера была, чем у него, только и этого оказалось мало. Представляете? Такой ужас! А теперь вообразите, что шатун вернулся и, прячась за деревьями на опушке, наблюдает за нами и что-то задумывает. Ну, как? Давайте теперь детки посчитаем у Вас пульс. У меня он тогда от такого предположения подскочил».  

По приглашению Росселя доведётся мне поучаствовать в охоте на лося и дважды на кабана, но это случится позднее, когда я буду работать уже в Свердловске. Коли упомянул об этом, то надо досказать. Попадал я тогда в компании из четырёх-пяти заядлых охотников и егеря. Многие знают о том, что в сложившийся охотничий коллектив новичку затесаться трудно, почти невозможно. С оружием да ещё автоматическим шутки плохи, трагических случаев бывает предостаточно, потому присматриваются к человеку долго, проверки ему устраивают, прежде чем подпустить к себе и взять на охоту на дикого зверя.

В компании, собравшейся на лося, кроме егеря все знали меня давно, но с ружьём в руках  не видели, а, значит, поручиться за поведение моё в экстремальной ситуации не могли. Пришлось, наверное, Росселю рассказать приятелям заранее, что я уже попадал в переплёт: всё-таки вместе с ним в лесу белку видели и шапками медвежий след накрывали.

Приняли меня тепло, в охотничьей усадьбе, куда доехали после рабочего дня лишь заполночь, и тосты поднимали, и свежего человека историями потчевали без устали. Наслушался я тогда всего с жадностью, представляя себя в каждом случае на месте рассказчика. И судя по тому, что долго уснуть не мог, мне это удавалось.

А тут уже побудка. Темень на дворе, за ночь избу выстудило, понять не можешь, где находишься, но какие-то движения механически совершаешь. Уж когда чаю горячего наскоро отпили, то душевнее обстановка стала, и способность понимать происходящее вернулась. Снарядились, втиснулись все в УАЗ, я на заднем сиденье в серёдке очутился, и из деревни по снежной колее в поле выехали. У каждого карабин многозарядный и у меня ствол - Россель своё охотничье ружьё дал.

Светало. Далеко от околицы мы отъехать не успели, как увидели через лобовое стекло, и я своими глазами видел, что в сотне метров два лося дорогу перебегают. Охотники прямо на ходу из машины выпрыгивать начали и стрельбу открыли вдогонку сохатым. Прибавили те ход, но их бег всё равно остался грациозным, плавным, завораживающим. Когда я на земле очутился, звери уж к кромке леса добрались, и между нами метров двести было. Стреляли все, но я даже не пытался ружьё вскинуть в такой суматохе и неразберихе. Только смотрел.

Один лось в зарослях скрылся, показалось, что и второй уйдёт, но пуля настигла его в последний момент. Он рухнул. Радости по этому поводу было много. Потом трактор вытащил лося волоком ближе к дороге. Охотники стали вокруг и делились впечатлениями.

Россель сказал, что это его выстрел оказался роковым для зверя, экспертиза не проводилась, но никто не возразил, что дало ему право заполучить в собственность разлапистые лосиные рога. Много позднее я видел их, а может быть и другие, на стене в его загородном доме под Екатеринбургом. Каким образом в той суматохе можно было определить удачливого стрелка сказать трудно, видимо, им внутреннее чутьё подсказывало.

Егерь со знанием тонкостей процесса, который приходилось ему совершать не однажды, не прибегая к посторонней помощи, освежевал шкуру с убитого лося движениями спокойными и выверенными, потом столь же профессионально начал разделку трофея. Было морозно, туша сильно парила, отдавая тепло, в стороны расползался тошнотворный запах вскрытой утробы. На уплотнённом снегу, не успевая просочиться к земле, замерзали струйки и капли крови. Лица охотников не оставляло выражение удовлетворения. Жуть! Ради чего это было сделано?        

 

***

     С охоты на кабанов мы, слава Богу, возвращались без добычи, поэтому о проведённом времени остались в памяти приятные воспоминаниями с отдельными щекочущими нервы моментами. Останавливались в доме, который содержало какое-то солидное предприятие областного масштаба. Приют был бревенчатым, внушительных размеров, обставлен затейливой самодельной мебелью и украшен охотничьими трофеями разных лет.

Электрический свет, чистота, тишина, странная для городского жителя, запахи высушенных трав и ароматного чая, смешанные с запахами солений, колбасы и прочей еды на столе, остро воспринимавшимися на голодный желудок, не вязались с глухоманью, куда завела петляющая, но расчищенная перед нашим приездом лесная дорога. Имелась при доме и баня с парилкой. По тому, как всё было отлажено и продумано до мелочей, напрашивалось предположение, что гости высокого ранга наезжают сюда часто.

В первый раз по привязанной к дереву лестнице пришлось забираться в крохотный домик, замаскированный в кроне сосны. В нём, похожем на скворечник с плоской крышей, в сидячем положении с трудом размещались два человека. Сбоку от меня, а я втискивался вторым, оказалась дверца, а перед глазами - щель, но такая, что, не снимая шапку, голову в неё можно просунуть. Необходимости в этом и не было, так как пространство без того хорошо просматривалось. Метрах в тридцати виднелись кормушки, к которым по замыслу организаторов должны подойти кабаны к определённому часу. Тут уж не плошай.

- Позицию надо занять заранее, стараться не шевелиться и шумно не дышать, переговариваться жестами и глазами, - вразумлял меня егерь.

О глазах он говорил явную ерунду, так как в темноте каморки, куда не пробивался лунный свет, рассмотреть их выражение оказалось невозможно. Что же касается жестов, то это получалось, но они разнообразием не отличались: чуть повернёшь голову, как он указательный палец к губам подносил. Как можно в таких условиях новизну испытываемых ощущений передать?

Вскоре время остановилось. Мы замерли в ожидании, я, по крайней мере, ждал чуда. Оно где-то задерживалось. Начало притупляться внимание, стали неметь и мёрзнуть ноги. Чаще стал думать не о порядке своих действий при встрече лесных гостей, а о том, куда деть нижние конечности. Тот, кто мастерил этот продуваемый насест, видимо, считал, что долго в нём задерживаться причин не будет. Осмотрели творение, восхитились и обратно вниз. Иначе бы он сделал халупу так, чтобы ноги можно было вперёд вытянуть или под себя подобрать. Потом заныла спина, но даже привстать из-за низкой крыши нельзя и поменять позу нет возможности. Чёрт возьми!

А егерь тренированный попался. Окаменел минут через десять и только бесшумно с прицельной планки карабина время от времени снежинки сдувал. С каждым таким его выдохом улетучивался мой азарт, пока совсем не выветрился. Освободившееся место одна мысль заняла: «Будет ли конец?» Потом и её не стало. Тут голос свыше раздался:

- Всё! Сегодня не придут. Завтра повторим.

Это спустя два с половиной часа егерь очнулся и изрёк решение. Спускался я с вышки с трудом, окоченел ведь, но поддерживала меня нахлынувшая радость, что этого завтра не будет, так как к тому времени мы уедем. Насовсем уедем. Улыбнуться не было сил.

В другой раз организаторы пошли на хитрость. Коль кабаны не пришли к нам, то тогда решили нагрянуть к ним в гости. Набились мы в машину, и она вокруг лесного массива объезжать стала. В том месте, где наш маршрут кабаньи тропы пересекали, егерь по одному охотнику высаживал.

Мне пришлось покинуть пригретое место в кабине, когда машина в центре огромной поляны оказалась возле единственной берёзки. Кабаний след, а это глубокая борозда в снегу, в полутора метрах от неё пролегал. Наверное, берёзка та ориентиром служила, чтобы кабаны не сбивались с курса, когда голое место им пересекать приходилось.

Высадил меня егерь, краткое наставление дал, учитывая мой опыт, которого на самом-то деле и не было совсем, и укатил. Стрелять, по его словам, я должен был наповал, потому как раненый кабан свиреп, опасен и бросается жестоко мстить обидчику. Ещё он добавил про лобную кость кабана, которая такой крепости, что её не под любым углом пуля берёт. Может рикошет случиться.

Так вот озадачил и, решив, что сказанного вполне достаточно, оставил одного. А я же за все прожитые годы ни под каким углом по живности не стрелял. К тому же, это не белка, а кабан, и бежит не стороной, не убегает, когда вслед стрелять приходится, а по проторенному жёлобу в снегу прёт прямо на тебя.

Было тут над чем задуматься, пока не начался загон. Огляделся я по сторонам, и размышлять стал. Воспалившееся воображение охотно рисовало возможные картины встречи с кабаном. Что-то дикое выходило и нелепое. Стал отбрасывать явные глупости, которые допускал, и склоняться к чему-то определённому и безопасному.

Сразу же отказался от позиции, при которой я бы находился прямо в жёлобе. Это был бы конец. Размышлял дальше вслух:

- Лучше бы расположиться сбоку и подальше от тропы, тогда угол обстрела увеличится в несколько раз, но по движущемуся кабану попасть сложнее. Однако беды большой не будет, если промахнусь, он же стороной пронесётся, а не на меня напорется. Правильно, надо так и сделать. Обожди, в этом случае я должен от берёзы отойти в сторону, а она - единственное спасение для меня в случае чего. Как её оставить можно? Да, она тонкая, к тому же до нижних веток и в прыжке не достать. Как на неё заберёшься в такой одежде, когда в ней даже пошевелиться трудно? Это точно подмечено.

Едва только мысленно представил попытку вскарабкаться, как испариной покрылся, но продолжал рассуждать:

- Говорят, что страх удесятеряет силы и тогда, возможно, их хватит, чтобы наверх разом взлететь. Смотри, к ней прижать ствол карабина можно при стрельбе и самому локтем опереться. Для точности выстрела это важно.

Так как ничего другого в голову не пришло, то я остался возле берёзки. По лесу шум пошёл. Началось, видно. Вздохнул глубоко и решил: будь что будет! Однако снег вокруг берёзки утоптал, чтобы ноги не вязли, если кружить начну, спасаясь от клыкастого. Час ожидания долгим показался. Потом стихло всё. Похоже на отбой было. Затем машина появилась, и я мог отклеиться от берёзки. Пронесло. Миновала встреча с кабаном и всех других охотников, стоявших на номерах. Все мои рассуждения тогда строились на предположениях, так как живьём дикого кабана я не видел.

Увидеть его пришлось в тот же день часом позднее. Мы возвращались по просеке с затяжным подъёмом. Вдруг перед нами из леса выскочили два кабана и, быстро разобравшись в том, что произошло, ринулись со всех ног от нас по той же просеке. Водитель добавил газ до максимального, все схватились за карабины. Но звери уходили вперёд шустро.

В снегу только на мгновения проявлялись их горбатые спины. Они бежали внутри снежной массы, она перед их мордами вскипала, вставала валом и перекатывалась над туловищами. Потрясающим оказалось зрелище. Вот она настоящая стихия. Если в машине, то противостоять ей можно. А если рядом с берёзкой?           

 

***

     С наступлением весны, когда вскрылись таёжные речки, Россель заговорил о рыбалке. Он увлекался ужением хариуса, повадки этой рыбы хорошо знал и с удовольствием делился опытом. Его неторопливые без давления на собеседника рассказы, всегда красочные и образные, о богатых уловах, случавшихся приключениях, способах приготовления еды именно из этой рыбы притягивали внимание и захватывали. Поэтому ничего удивительного не было в том, что мы вдвоём совершили несколько поездок на речку Сулём.

Одолев на машине километров пятьдесят, приходившиеся и на тракт, и на лесовозные дороги, которые хороши зимой, а с теплом превращались в две такие глубокие колеи, что их никто не отваживался беспокоить до сухой поры или новых морозов, оказывались мы возле домика рыбака и охотника.

Размером он был не больше обычной деревенской бани, половину площади занимал лежак, возвышавшийся над полом и устланный сухой травой. Чуть сбоку стояла железная печь, раскалявшаяся до красного свечения, когда её топили, но быстро терявшая тепло, а оно уходило через щели между половицами.

У крошечного окошка - кастрюля, чайник и кружки чумазой внешности, но чистые внутри. Ещё на стенке висел видавший виды фанерный шкафчик, а в нём жестяные баночки с солью, сахаром и заваркой, оставленные заботливо теми, кто уходили последними. Мы также пополняли запасы, в том числе и дров, покидая это временное пристанище, чтобы и нас потом кто-то неизвестный вспомнил добрыми словами. Таким был лесной закон. 

Пришлось в первый приезд переночевать в этом домике ранней весной, когда по ночам сильно примораживает, когда от холода не помогает ни роба, ни водка, выпитая за удачную предстоящую рыбалку, ни только что пылавшая и почти плавившаяся печка. В таких условиях лишний час не проспишь и будильник не нужен. Но не отсыпаться же приехали. Выхода с удилищем на берег речки ждал с нетерпением, доходящим до дрожи, казалось, что и рыба ждёт моего прихода, и готова отблагодарить, принеся себя в жертву.

Неведомо откуда приходит и крепко держится в голове такой настрой. Случается это всякий раз, несмотря на то, что на предыдущей ловле ничто не давало повода так думать. В этот же раз, раззадоренный рассказами Росселя о случавшихся крупных уловах, я считал, что и удочку с наживкой забрасывать не надо, только тару для рыбы подставляй. На деле всё оказалось не так.

Пришлось и сапоги выше колен, что охотничьими называют, натягивать  на портянки, и не на берегу мирно усаживаться, а выходить на середину быстрой речушки и, держа перед собой удилище, медленно идти, балансируя на скользких камнях-окатышах, вниз по течению вслед за трепещущим в нескольких метрах поплавком. Вода чистейшая, перед собой и далее вперёд до мелочей дно видно и шмыгающих рыбок. Но ведь и они не слепые, потому при ужении особый норов нужен, смекалка и прочее. Словами всему этому не научишь, хотя Россель старался, а учителем он был отменным, самому чувствовать процесс нужно, что в нём и как.

Вот так я всё шёл, шёл и старался чувствовать. В какой-то момент, хотя азарт велик, почувствовал, что ноги подмерзать стали. Пора на берег и рысцой вверх по течению, чтобы разогреться и опять на исходную позицию выйти, а от неё новый заход совершать. Интересно было, очень необычно, понравилось хождение. Однако, не оно было главной целью, а рыба. Собственно, она была вокруг, но не на крючке.

Тут пора уезжать подошла, а, значит, надо удочки сматывать и улов подсчитывать. Хватило знания счёта до десяти для оценки его улова, а для оценки моего - вдвое меньше. И рыбёшки мои оказались мелкими и исхудавшими за зиму. Разочарование, конечно, было, оно было даже на моём лице написано. Успокоил он меня рассказами о былых уловах, о том, что рыба любит рыбака, который едет к ней издалека и не однажды.

В следующее воскресенье повторили вылазку, выехав из города в полной темноте, чтобы к рассвету успеть. Успели, естественно, и добыча была такой, что в первый раз зря на неудачу жаловался. Бог троицу любит, и мы вновь отправились счастье пытать. Всё-таки две недели миновало - рыба и подрасти, и изголодаться могла. На этот раз природа, наконец-то, преподнесла запомнившийся на всю жизнь сюрприз. Такое диво выдала.

Трава уже зеленела по берегам, погода хорошая стояла. Но капризен май на Урале. Перед тем, как мы в воду вошли, повалил густейший снег. Снежинки уже в полёте были почему-то влажными, хотя свою форму сохраняли. В воде этот снег не таял, а сразу же опускался на дно и вскоре выстелил его толстым слоем светлой снежной каши, которую течением не сносило. Такого видеть никогда раньше и потом не приходилось. Как в тот раз с пустыми руками вернулись, так  попытки наткнуться на большой улов оставили.

Понравился мне в те поездки Россель тем, что неудачи переживать умел, что чувствовал себя на дикой природе не растерянным человеком, а хозяином: обстоятельный, сдержанный, выносливый. Такого уважать можно, и можно положиться на него.

Много раз нам в последующие годы доведётся встречаться, разговаривать, обсуждать проблемы, обмениваться откровенными мнениями. Будет это на стройках, на отдыхе в нашей стране и за её пределами, в кабинете в его загородном доме под Екатеринбургом и в резиденции губернатора Свердловской области. Я всегда в те моменты видел в нём того рассудительного, крепкого, самостоятельного мужика, которого проблемы и трудности, какими бы крупными они не были, с выбранной дороги не собьют, не растеряется он и не дрогнет. Разную он жизнь видел и закалился.

 

***

     Разнообразием в ту пору жизнь не баловала, поэтому всякие отступления от рабочего ритма запоминались крепко. Ничего особенного не происходило, случались рядовые события, возникали житейские заботы, и приходилось совершать какие-то поступки. Упомяну о них, чтобы не создавалось впечатление, будто в Тагиле я превратился в робота, запрограммированного на строительный процесс, и не ведал ничего другого.

Раза два в месяц в выходной день на своей машине ездили в Первоуральск, до которого двести километров, навестить моих родителей. Встречали они долгожданных гостей тепло, готовили к приезду борщ, холодец, а летом окрошку. Не могли налюбоваться на быстро подрастающих внуков Ирину и Сашу. Провожала нас мама всегда со слезами. Теперь-то лучше понимаешь, как важны и дороги для родителей встречи с детьми и внуками, как велико желание быть с ними рядом.

Во время летних отпусков случалось совершать и дальние поездки. Дважды побывали у родных моей жены Раи в Орске Оренбургской области. Одолевали в один конец больше тысячи километров. Дорога до Магнитогорска Челябинской области имела асфальтовое покрытие низкого качества, но дальше, в лучшем случае, были только обозначены кюветы и сделана подсыпка гравием, быстро съедавшим резину колёс. В степях дорога иногда пропадала совсем, и скажу без преувеличения, что доводилось плутать и ориентироваться по солнцу. Во время привалов еду готовили на спиртовке. Дети вели путевой дневник.

Гостили в Орске неделю, ходили по родственникам, ездили на рыбалку в верховья реки Урал, что-то помогали делать по хозяйству. Детям нравилось купание в речке, что была недалеко от дома. Обожали они и местные пирожки с ливером.

Отправляясь обратно, багажник набивали сушёными и свежими яблоками, которые в наших местах роскошью считались, по дороге останавливались и собирали в перелесках дикую вишню. Дома жена варила из неё варенье и компоты на зиму. На заднем сиденье в салоне укладывали мешок с гречневой крупой, он служил подушкой для Ирины и Саши. Гречка в Свердловской области была дефицитным товаром. Резина перегрузки и дорожных сюрпризов не выдерживала, а достать новые колёса было невозможно.

Как-то при возвращении из Орска шесть раз спускали камеры, последний из проколов случился перед самым Тагилом под утро, когда голова была чугунной от усталости. Пришлось, как и в случаях до этого, поднимать машину домкратом, снимать пострадавшее колесо, с монтировкой и молотком разбортовывать покрышку и извлекать камеру. На этом процесс не завершался. Надо было найти дыру, а без воды её отыскать трудно, наложить на неё заплату, потом специальную металлическую чашечку с горючим брикетом, стянуть образовавшийся бутерброд зажимом и поджечь смесь, чтобы сделать термическую обработку, после которой заплата держалась крепко.

Затем чинил покрышку: изнутри в дыру просовывал резиновый штырь с огромной шляпкой. Она-то и перекрывала отверстие, а излишек штыря снаружи покрышки срезал. После этого втискивал камеру, забортовывал покрышку, устанавливал колесо и снимал домкрат. Муторной оказывалась работа и тяжёлой в походных условиях, но какое же наслаждение испытывал, когда удавалось справиться с напастью и тронуться дальше в путь. Жена и детишки в это время крепко спали в машине.    

 

***

     Жизнь текла своим чередом, и вдруг по решению обкома партии в октябре 1978 года меня переводят  на работу в Свердловск заместителем начальника Главсредуралстроя. Пришлось оставить то, чем жил последние четыре года. Уехал один, так как дети завершали первую учебную четверть. Поселили меня в комнате главковской квартиры для приезжих. Вскоре эта комната вместила всю мою семью, узлы с вещами, коробки и прочее.

Когда был сдан дом №17 по улице Антона Валека в центре города, мне выделили прекрасную 4-х комнатную квартиру №36 на восьмом этаже. Она была лучше тагильской. На этот этаж вдвоём с женой, к помощи посторонних никогда не имели привычки прибегать, втащили наши пожитки.

Мы были одними из первых новосёлов, а лифт по существовавшим правилам, чтобы его не портили скарбом и неумением обращаться, запустили только после полного заселения дома. Молодыми, здоровыми и выносливыми мы тогда были.

Тагильский период в моей жизни завершился. В профессиональном плане он дал очень много, важность полученного опыта трудно переоценить. Чтобы накопить его в других условиях, мне бы  потребовался вдвое или даже втрое больший срок. А производственная жизнь у человека не так уж длинна.

Самостоятельная работа в Тагиле способствовала быстрому приобретению навыков организатора и руководителя производства, навыков общения и взаимоотношения с людьми разного положения - от рабочих до руководителей крупнейших предприятий, от инструкторов до секретарей горкома и обкома партии. Было бы желание учиться, совершенствоваться и перенимать лучшее, а возможность для заимствования опыта всегда найдётся. Такое желание у меня было.

Трудными и напряжёнными оказались работа и жизнь в Нижнем Тагиле и, возможно, поэтому они особенно дороги мне.

Когда уезжал из Тагила, то считал, что я отдал ему без утайки всё, на что был тогда способен. С такой мыслью и жил, пока не получил письмо от жилищно-коммунального управления Нижнетагильского металлургического комбината, в котором мне предлагалось вернуть долг в размере 2,2 тыс. руб. за ремонт квартиры, в которой проживал. Ультимативный тон задел меня.

Хочу дать пояснение. Названная сумма составляла мою зарплату за семь месяцев или половину стоимости нашей автомашины. Уезжая из Свердловска, я сдал свою квартиру, оплатив, как требовалось, стоимость освежающей побелки. Квартиру в Тагиле мне должен был предоставить комбинат «Тагилтяжстрой». Своего жилья у него не было, дома в центре города были собственностью НТМК. Не знаю деталей договорённости, но квартиру мне выделили из жилого фонда металлургического комбината.

В выборе места проживания я не участвовал, просто привели и показали квартиру, в которой предлагалось жить. Её расположение и метраж меня вполне устраивали, и я дал согласие. Перед этим из неё расселили две семьи, и она была в жутком состоянии. На не подготовленного человека такое зрелище может произвести неизгладимое впечатление и разочаровать. Строитель же умеет видеть то, что есть перед его глазами, и то, что может быть потом. 

Мои слова о состоянии квартиры могут подтвердить выдержки из прилагавшейся к письму сметы: «Перестилка ранее окрашенных дощатых полов, разборка с добавлением новых досок до 25 процентов. Ремонт штукатурки по дранке при площади в одном месте до десяти квадратных метров».

Я не высказал никаких пожеланий по отделке и перепланировке, но ЖКУ понимало, что в такую квартиру никто не въедет. Оно поручило ремонтные работы не своей подведомственной службе, а попросило это сделать трест КПД нашего комбината. Трест провёл ремонт и выставил счёт ЖКУ, а оно от оплаты работ отказалось.

Какое-то время затраты числилась у треста в составе дебиторской задолженности, в 1976 году трест запрашивал разрешение Тихомирова на списание задолженности, но согласия на то не получил, так как квартира была на балансе НТМК. Руководитель треста переговорил с заместителем директора НТМК Л.В. Кузнецовым, ведавшим коммунальной службой. Тот дословно сказал следующее: «В пределах ноля оплата будет». Это означало полный отказ.

Я не интересовался тем, как развивались события дальше, думал, что стороны пришли к согласию, и НТМК принял расходы на себя, как и должно быть. Однако, когда я уехал из Тагила, тот же Кузнецов посчитал возможным взыскать деньги с меня.

Пришлось мне отвечать, что готов оплатить затраты на освежающую побелку, которую должен по существующим правилам делать жилец, оставляя квартиру. Эти причитавшиеся с меня копейки, видимо, ЖКУ не понадобились. Так завершился тагильский период моей жизни, такая в нём была поставлена заключительная точка.

Этот город по служебным делам я навещу потом много раз в разные годы. Он будет оставаться для меня памятным и дорогим, хотя с каждой встречей стану воспринимать его иначе, так как в моём сознании Нижний Тагил постепенно начнёт уменьшаться в размерах, терять былое значение, тускнеть.

Наверное, и другие люди испытывают нечто подобное, когда возвращаются в места, где пришлось жить и работать, возвращаются с надеждой вернуть ощущения, которые выпадали на их долю. Только полного единения с бывшей средой их обитания больше не находят, не находил его и я.