Новости
07.01.22Письма из архива Шверник М.Ф.
05.01.22Письма Шверник Л.Н. из Америки мужу Белякову Р.А. и родителям
05.11.21Досадные совпадения
30.03.21Сварог - небесного огня Бог
30.03.21Стах - восхождение в пропасть
архив новостей »
|
Министерский пост8 июня 1990 года никаких неожиданностей не предвещало. Обычная пятница. В 10 часов утра заместитель председателя Госстроя СССР Паньковский Д.А., бывший начальник Управления строительной индустрии Минтяжстроя СССР, проводит совещание, на котором надо быть. В 11 часов министр Минуралсибстроя СССР Забелин В.Н. со своими заместителями наметил обсудить особенности работы в новых условиях хозяйствования. В 14 часов 30 минут подъедет Алексеев В.А. заместитель председателя Госкомархстроя РСФСР. Потом с Биевцом Н.Л., сменившим на посту Паньковского, должны рассмотреть предложение о закупке в ФРГ комплектного завода по производству стеновых блоков для нужд Нижнего Тагила. Предстояло до конца дня собрать все необходимые документы, которые потребуются в командировке. Вылетать буду в понедельник утром в Свердловск на семинар, проводимый Академией народного хозяйства СССР с руководящими работниками строительных министерств на тему: «Радикальная экономическая реформа». Кстати, я только четвёртого числа прилетел из Свердловска. Был в родных местах в связи с тем, что маме стало хуже, и её положили в больницу. Я переживал, надо было хоть как-то помочь моей сестрёнке Тале, на руках которой больные родители, и я по приезде дежурил в палате в выходные дни. Расписание пятницы вопросов не вызывало, разве только посещение Алексеева выглядело необычно. В его кабинете я бывал неоднократно, от российского Госстроя, наделённого весьма скромными правами, мы всё же иногда получали согласования и разрешения на отступления от нормативов. В министерстве эти вопросы шли через меня, а в Госстрое только у Виталия Александровича можно было после толкового объяснения причин, мотивированных доводов получить требуемое согласование. Отличался он самостоятельностью, за принимаемые решения ответственность брал на себя, понимал происходящее на стройке и знал строителей. У меня на работе он ни разу не был, как-никак вышестоящее начальство. А тут накануне Алексеев вдруг звонит и говорит, что у него есть ко мне нетелефонный разговор, и встретиться нам лучше у меня на работе. На том и условились. До декабря 1989 года основные строительные министерства были союзного подчинения, общей координацией их деятельности занимался Госстрой СССР, возглавляемый тогда Ю.П. Баталиным. Хотя уже полгода министерства, в том числе и наш Минуралсибстрой СССР, сменили аббревиатуру «СССР» на «РСФСР», взаимоотношения с Госстроем СССР по инерции сохранялись. Госстрой РСФСР был преобразован в Государственный комитет по архитектуре и строительству РСФСР (Госкомархстрой РСФСР), но взять на себя расширенные полномочия пока не мог. После реорганизации не был назначен председатель, не хватало специалистов для выполнения новых функций. На завоевание признания и авторитета требовалось время. Как был запланирован день, так он и покатился. У Паньковского отпросился с середины рассмотрения. Мы перед этим отдельно встречались, и он знал нашу позицию. Совещание у Забелина было нервным, он иногда и раньше не очень сдерживался в выражениях, говорил резко, а тут его просто прорвало. Замы понимали, что это от обречённости положения, в котором оказалось и наше подрядное министерство. Система управления комплексом разваливалась на глазах, а мы лишились всех прав на вмешательство. Правительство и Центральный Комитет коммунистической партии Советского Союза продолжали всё больше отпускать вожжи, делали это торопливо, не просчитывая до конца последствия. При этом центральные органы жёстко требовали от министерств послушания и контроля за положением дел, за выполнением плановых заданий, будто ничего не происходило. Организации же на местах, от предоставленной им и добавлявшейся ежечасно свободы в действиях просто сходили с ума. Рабочие коллективы перевыбирали руководителей, во главе строительных управлений, трестов, главков во многих случаях оказывались демагоги, люди далёкие от понимания конкретных задач коллективов, но умевшие складно говорить на любые темы и обещавшие всё желаемое. Строительные министерства, готовившиеся к преобразованию в концерны и ассоциации на акционерной основе, оказались между «верхами», пытавшимися через них проводить политику власти, и «низами», уже не признававшими указания и не нуждавшимися в советах и рекомендациях. Организации строительного комплекса стали терять объёмы работ, квалифицированные специалисты и рабочие уходили со строек на предприятия других отраслей, где была выше заработная плата. Руководители министерств и их заместители метались по областям и республикам России и вели, в основном, просветительскую работу. На этот год пришлось особенно много командировок. Забелин начал обсуждение с информации о снижении темпов строительства против предыдущего года, особенно по объектам производственного назначения, о потере управляемости, о низкой отдаче выездов работников на места. Потом говорил обо всём. - Работаем по старинке, не способны приспособиться к новым условиям, отсутствует идеология создания собственной базы, строят что угодно, а запретить не можем, так как нас не слушают, надо бить в нужную точку, надо понимать, как следует работать, мы не можем, как тётя Сара постепенно выходить замуж. Вывод - не позднее июля создать ассоциацию, которой территориальные Главки делегируют права и обязанности. Сказанное им я передал в точности, но кратко и за вычетом неприличностей. В конце совещания он ещё сослался на меня. - Идеологию пересмотреть с учётом того, что говорил Борис Александрович. Забелин и на этот раз говорил всё правильно, подчёркиваю правильность его слов не потому, что он упомянул обо мне, а так было на самом деле. Заряд бодрости ближайшие соратники от него получили и понесли в массы, при этом понимали недостаточность одного эмоционального вливания. Нужно было бы иметь конкретное руководство к действию, так как в той обстановке ни создание ассоциации, ни новая идеология нас спасти не могли. Дни министерств были сочтены, но могучие аппараты продолжали функционировать, не давая себе отчёта в том, что творят.
*** Точно в назначенное время в дверях моего кабинета появился Алексеев, заняв всю ширину и высоту проёма. Мы сели напротив друг друга за приставной столик, подавать чай или кофе к беседе тогда не вошло в моду, поэтому сразу приступили к нетелефонному разговору. Поскольку меня никогда не интересовало, что происходит в верхних этажах власти, а Виталий Александрович всегда был в курсе того, что варилось на их «кухнях», то я узнал от него последние новости. Оказывается, правительство, возглавляемое Силаевым И.С., вынашивает идею глубокого преобразования и укрепления Госкомархстроя РСФСР, т.е. не остановилось на одной смене названия. Раньше Госстрой не занимался объектами производственного назначения, а теперь будет; его права были урезаны союзным Госстроем, а теперь дадут дополнительные. Кадровый состав в нынешнем Комитете нуждается в укреплении. Пока в нашем нетелефонном разговоре ничего неожиданного не прозвучало. Действительно, по сравнению с Госстроями союзных республик, центральный российский орган, как и другие российские государственные структуры, был на положении бедного родственника. Работники союзных министерств его вообще во внимание не принимали. Слова Алексеева о низкой квалификации кадров меня не удивили, я уже знал до этого, что, будучи одарённым человеком, В.А. и в других людях хотел видеть подобное качество. В аппарате Госстроя некоторые специалисты его недолюбливали и побаивались за то, что, рассмотрев какой-нибудь материал, подготовленный ими, он мог сказать: - Это же глупость, какую чушь Вы написали. В его объективных оценках порой не хватало выдержки и, наверное, такта. А вот дальше, Алексеев заговорил о таких вещах, что я даже перестал делать пометки в записной книжке. Оказывается, бывшего председателя Госстроя Сабанеева С.Н. на работу в новый Комитет не возьмут. У него пенсионный возраст, и на взгляд властей, он достойно не воспринимает случившиеся и грядущие изменения. Сабанеева я знал давно, он приезжал в Свердловскую область. Меня, как заместителя начальника Главсредуралстроя, отвечавшего за технические направления в работе, а позднее, как заведующего отделом строительства обкома партии, включали в команду, сопровождавшую гостя по объектам. Участвовал я и в мероприятиях, завершавших трудовой день или командировку. Проходили они, как правило, на обкомовской даче в посёлке Исток под Свердловском. Мужчиной Станислав Николаевич был крепким, когда-то увлекался борьбой, и после выпитого его тянуло помериться силами. Он обхватывал присутствовавшего секретаря обкома руками, отрывал от пола и против его железной хватки область из своих руководящих рядов не могла выставить подходящего партнёра. Меня он даже и не обхватывал, я был из другой весовой категории не только по должности, но и по физическим данным. Держался Сабанеев раскованно, уверенно, можно было бы даже сказать просто, но цену себе знал. Разве только во время застолья больше чувствовалось, что он доволен своим положением и данной ему властью. Руководство области старалось передать высокому гостю в письменном виде вопросы, решение которых было в его компетенции, а он обещал в силу своих возможностей помочь. Сабанеев был типичным представителем руководящего звена той поры. Времена же менялись. Судьба сведёт меня с ним не один раз и после тех событий, которые только ещё собираюсь описать, когда я сменю его на должности председателя комитета по строительству. Держался Станислав Николаевич с достоинством, моё отношение к нему было лишь положительным, хотя мы и не сошлись с ним близко. Затем Алексеев рассказал об инициативной группе, в которую входит он и несколько депутатов от комитета по строительству Верховного Совета РСФСР во главе с Жигулиным В.И. Группа занимается подбором руководителя Комитета, взамен убывающего на пенсию Сабанеева. За последние недели они перебрали поимённо специалистов в министерствах и ведомствах и остановились на нескольких, в том числе и на мне. Он добавил, что уверен в моём соответствии высоким задачам и, по его мнению, я вообще единственный, кому этот пост можно доверить. Сказал, что кандидатура председателя Госкомархстроя согласно законодательству должна рассматриваться и утверждаться Верховным Советом РСФСР, а назначение объявляется указом Президента РСФСР, что он готов помогать мне в подготовке программы. Требуется только моё согласие. Его предложение меня огорошило, я даже рассмеялся, не от радости, конечно, а потому, что моё представление о собственных способностях и в мыслях никогда не поднималось до таких руководящих высот. Стал объяснять, что я никогда не занимался протаскиванием своей персоны на очередную должность, был занят только работой. По моему мнению, предлагать себя на рассмотрение неловко, я человек совершенно иного плана, нахальство и самоуверенность мне не присущи, и, вдобавок, не уважаю эти качества у других. Мне не приходилось работать на собственное имя, а только на организацию, в которой трудился. Алексеев ответил, что мне и не нужно предлагать себя самому, меня уже предложили, требуется лишь согласие. В тот день согласие я не дал. Однако В.А. сказал, что мне нужно подумать, что программу-платформу он начнёт готовить. Попросил ещё от себя лично, чтобы я не отказывался: - Вы не можете представить себе, сколько желающих на пост председателя, являющегося членом правительства, и каждый из них в состоянии только загубить дело и Комитет. Мы расстались. Разговор из головы моей не улетучился, но и не занимал мысли настолько, чтобы мешать в работе. Прошла встреча с Биевцом. В конце дня я узнал о кончине Попова Дмитрия Сергеевича. Он окончил стройфак Уральского политехнического института по архитектурной специальности. Дослужился до главного архитектора Свердловской области. Обстоятельный, неторопливый, рассудительный. Мы были с ним не только знакомы, но и поддерживали добрые товарищеские отношения. Качества Попова были замечены, и его перевели на работу в Москву. Мы иногда встречались. Потом он тяжело заболел, страшно исхудал и вот исход. Он был чуть старше меня по возрасту. Какой же бессмысленной в тяжёлые минуты кажется жизнь. Таким печальным известием завершился день.
*** Следующую неделю пробыл в Свердловской области в командировке, объездил стройки Свердловска, побывал в Нижнем Тагиле, в Каменске Уральском, каждый вечер навещал маму в больнице и несколько раз дежурил ночью. Она была рада меня видеть, выглядела же плохо. В Москве окунулся в дела, их всегда накапливается масса, если не бываешь на работе один-два дня, а тут отсутствовал долго. 10 июля после корректировок и многократных обсуждений устава ассоциации «Росуралсибстрой» проводилось закрытое заседание коллегии с присутствием членов коллегии и начальников территориальных главков, сообща обсуждался вопрос образования ассоциации. В этот день меня предупредили, что завтра состоятся «смотрины» претендентов на пост председателя Госкомархстроя РССР, в числе которых значусь и я, поэтому просили принять участие. О том, кто вместе со мной окажется на собеседовании с группой депутатов, интересоваться не стал. Скоро и так всё выяснится. Ровно в 13 часов, когда нормальные люди усаживаются за обеденный стол, мы - претенденты - занимаем места с одной стороны приставного стола в небольшом служебном кабинете. В разных его местах на стульях расположились депутаты комитета по строительству Верховного Совета и его руководитель Басин Е.В. Басина вижу впервые, он среднего роста, худощавый, волосы чёрные, лицо смуглое, очень подвижный, нетерпеливый. Не может промолчать, перебивает собеседника, комментирует слова, сказанные другим человеком. Естественно, остальные экзаменаторы мне тоже не знакомы. Что касается отвечающих на задаваемые вопросы, то с ними всё иначе. Рядом со мной Назаров Юрий Леонидович министр Росвостокстроя. Мы знаем друг друга по участию в различных совещаниях, он человек технического склада, помнит формулы расчёта конструкций, чем смущает функционеров, но порой в разговорах впадает в мелочи. На восстановительных работах в Армении одно время возглавлял сводный отряд строителей в Ленинакане. При обходе площадок Назаров давал советы, в том числе и Росуралсибстрою, т.е. мне, поскольку эту организацию я представлял. Это не могло не задевать за живое. Какие можно давать советы ведущей подрядной структуре России? На этой почве у меня с ним возникали лёгкие трения, но в строительной среде они не могут быть долгими. Третьим претендентом был Запальский Леонид Александрович. Его я знал меньше, но совсем не знать не мог. На любой встрече в правительственных или других органах он присутствовал и обязательно выступал по самым разным вопросам, всегда чётко, громко и толково. По содержанию его речей я никогда не мог определить, в какой сфере он работает: снабжение, экономика, строительство. Такими уж разносторонними способностями он обладал. Только один раз непродолжительный отрезок времени, но это относится к более поздним годам, я точно знал, где он состоит на службе, так как мы оба были заместителями министра Минэкономики Российской Федерации. Нам задавали вопросы о характере нынешней работы, о ситуации в строительном комплексе, в стране. Мы высказывали свои соображения, держались настороженно, но достаточно свободно и не ставили друг другу подножки. Ближе к вечеру меня разыскал Басин и сообщил, что, присутствовавшие на встрече, единогласно остановили свой выбор на мне. Поэтому завтра 12 июля я должен сделать доклад на заседании комитета по строительству, изложив свои взгляды на деятельность Госкомархстроя, а затем предстоит встреча с председателем Правительства РСФСР Силаевым Иваном Степановичем. События разворачивались непредсказуемо и подозрительно быстро. По такому случаю пришлось сосредоточиться и собраться с мыслями. Что же такое Госкомархстрой, и каким он должен быть? В записной книжке набросал краткую схему, отметив, на мой взгляд, главное: «Расширение сферы деятельности (промышленность, агропром, институты). Наделение правами. Делегирование прав на места. Основные направления: научно-техническое, экономическое, проектное, стройиндустрия, архитектура и градостроительство. Другими словами - технический, экономический и градостроительный штаб страны. Пути реализации: государственные программы, законодательные акты, система республиканских норм и стандартов, методология. Обязательный и рекомендательный характер решений». Так кратко мною формулировалась платформа Госкомархстроя РСФСР. Естественно, каждый из пунктов при необходимости я готов был раскрыть. Обращаю сразу внимание читателя, что об управлении подрядной деятельностью нет ни слова. Этой цели, по моему убеждению, должно было служить строительное министерство. На Комитет без подрядных функций я мог дать согласие, работа соответствовала бы моему складу. И вот я в комитете по строительству. В вытянутом зале на возвышении трибуна, занимаемая мной, в креслах разместились человек тридцать. Это депутаты, они выходцы из разных концов страны. Большинство законодателей не имели к стройке прямого отношения и не прошли строительную школу. Однако эти люди проявили свои способности иначе: сами выдвигали себя и добились избрания в своих округах. Скажу, что со временем мы с депутатами сошлись близко, а с некоторыми я поддерживал связи и много лет спустя. В их числе был и В.И. Жигулин. На сборе группы мне дают возможность высказаться, задают вопросы. Собственного опыта у депутатов пока недостаточно, чтобы отважиться на рекомендации. Относятся они ко мне с симпатией, с точкой зрения по реформированию Госкомархстроя соглашаются, желают успеха. Чувствуется по их лицам, что они не ожидали увидеть строителя, уже занимающего высокую должность, а говорящего спокойным голосом, вразумительно объясняющего, ориентирующегося в общей обстановке, без заносчивости. Потом, спустя годы Жигулин скажет мне: - Вы поразили нас знаниями и интеллигентностью. Вас нельзя было сравнить с теми руководителями, которых мы до этого встречали в жизни. Каждый по-своему поражает других.
*** В приёмной Силаева ожидание длилось недолго, в 13 часов 55 минут помощник приглашает войти. Кабинет председателя правительства огромен, хорошо освещён, находящимися справа окнами. Ковровая дорожка от дверей уходит вдаль, слева от неё длинный стол с придвинутыми стульями - место для проведения заседаний. В конце справа рабочий стол, на который свет падает с рекомендуемой стороны. Мебель массивная, современного стиля, импортная. Из-за стола встаёт маленького роста, худощавый, с седыми редкими волосами человек, уже задёрганный и уставший к середине дня. Он оживляется, пока идёт навстречу, пожимает мне руку, предлагает присесть и возвращается в огромное кресло. Сажусь за приставной столик лицом к окну. Столь близко Ивана Степановича я вижу в первый раз, мы совсем не знакомы и это обстоятельство осложняет короткую беседу. Он рассматривает меня, берёт в руки анкету и, знакомясь с ней, комментирует: - Так, до 1986 года заведующий отделом строительства обкома партии. Так, всё время в Свердловской области. Потом Минтяжстрой, Росуралсибстрой. Понятно. К началу разговора приветливость покидает лицо премьера. Оставив в покое анкету, он обращается уже не в пространство, а непосредственно ко мне: - Изложите соображения. Довольно странное начало, пригласили меня, и я ожидал услышать подходы, сформулированные правительством к строительному комплексу, а тут приходится начинать первому. Я излагаю соображения с комментариями по наспех набросанной схеме. Силаев слушает, не перебивая, но чувствуется, что вопросы в нём быстро множатся и начинают переполнять. В это время по громкоговорящей связи помощник премьера сообщает: - Звонит Ваш сын. Вы можете взять трубку? Сын Силаева просит принять его с одним товарищем по какой-то исключительно оригинальной идее. Тогда все гонялись за идеей, которая бы упала с неба и решила за нас бестолковых сразу все проблемы. В качестве «предложений» выдавались откровенные нелепости и просто глупости, только отнимавшие время. Силаев не отказывает сыну, назначает встречу на следующий день и поручает помощнику заказать пропуска в здание. - Так, как же Госстрой будет влиять на концерны? - обращается он ко мне с первым вопросом. Я отвечаю, что они являются государственными, и сами пока управляют отраслью, что концерны подчиняются непосредственно Совмину РСФСР. Если со временем правительство пойдёт на сокращение числа министерств в связи с уменьшением госбюджетных централизованных ассигнований, то схему подчинённости всё равно следует сохранить. Он не принимает такого подхода и говорит: - Если оставить только нормативы, документацию и рекомендации, то зачем нужен Госстрой, отдадим эти обязанности Госстандарту. Объясняю специфические особенности нормативно-технической документации в строительстве: она носит межотраслевой характер, строительные нормы и правила (СНиП) это великий труд, он несёт не только опыт предшествующих поколений, но и предопределяет эффективность капитальных вложений в народное хозяйство. Потом зачем-то добавляю: - Я вообще не понимаю складывающуюся структуру Совмина Республики, в ней нет заместителя председателя правительства по строительному комплексу, нет даже курирующего министра без портфеля в аппарате, нет отдела. Как так может быть? Моё вмешательство в структуру аппарата правительства ему не нравится. Тем не менее, Силаев замечает: - Нет, нет, Вы спорьте со мной. Отвечаю: - Вы же видите, что я как раз этим и занимаюсь, только не спорю, а отстаиваю свою точку зрения. Разрешите в третий раз (тут уж я захожу далеко, беря фразу из известного анекдота) сказать о производственных и плановых функциях.... В какой-то момент он говорит: - Ну ладно, надо подумать. Он не объясняет, над чем именно, а потом снова завязывает разговор: - Возьмите США. Я сразу же продолжаю. - Есть министерство и корпус инженеров при армии США, занимающийся нормативами. - Но это можно отдать институту, - перебивает уже он меня. - Так ведь Госстрой не разрабатывает сам нормативы, а организует эту работу, руководя десятками институтов, - парирую я. - Нет, Совмин не будет брать эти обязанности на себя, - выносит решение Силаев и замолкает. Понимаю, что получаю отставку, «внутренне вспотел», как я отметил уже потом в неразлучном со мной блокноте. Там же добавил слова: «намечается совершенно другая структура, под меня она не подходит». Силаев опять говорит: - Надо подумать. При этом нельзя понять, кому надо подумать, ему или мне, или нам вместе. На всякий случай я тут же подумал и понял, что разговор завершён. Поднимаюсь, прощаюсь и направляюсь по широкой ковровой дорожке к двери. Он не встал и руки не подал, как при встрече. У самой двери мою спину догоняют слова: - Готовьтесь всё-таки. Надо подумать. Теперь становится понятно, что думать будет он, а слово «готовьтесь» относится ко мне, но его я всерьёз не принял. Сразу же после разговора записываю в блокноте: «Экономические аспекты, выработку факторов, стимулирующих инвестиции, о которых он говорил, поддерживаю». Для меня итог состоявшейся встречи ясен. На следующий день, это была пятница, звонит Басин Е.В. и интересуется результатами собеседования. Я сказал, что у меня с Силаевым разные позиции по структуре центральных органов строительного комплекса, я не поддакивал и, думаю, он не вернётся к моей кандидатуре. Басин не скрывает разочарования по поводу случившейся осечки.
*** Меня вскоре перестала интересовать тема Комитета, я выбросил её из головы. Проблем на работе и без того хватает. 18 июля ночью коллегия Росуралсибстроя в полном составе вылетает в Новосибирск на учредительное собрание ассоциации. В шесть утра самолёт в аэропорту Толмачёво, ночь прошла без сна, я не сплю в самолёте при ночных перелётах. Заехали в гостиницу оставить вещи и позавтракать, а в 9 часов началась рабочая программа. Я объезжаю подопечные предприятия стройиндустрии и провожу совещание с руководителями проектных институтов. Разговор идёт о завтрашней учредительной конференции. Мнения высказываются разные, я разъясняю и убеждаю. Ужин для приехавших москвичей начался поздно вечером с тостами и речами при настороженном выражении лиц. Что будет завтра? Учредительная конференция открылась утром, в президиум избираются: министр Забелин В.Н., начальник Главновосибирскстроя Францев А.А. и женщина, работавшая руководителем одного из трестов. Ведёт конференцию Францев. Всё необычно для московских гостей, они сидят в зале, а не в президиуме. Почтения нет, все на равных, регионы демонстрируют силу. С докладом выступает Забелин, он подходит к микрофону и говорит: - Я длинный, а микрофон короткий, что делать? Раньше такая фраза вызвала бы улыбки и расположение к докладчику. Сейчас же в полной тишине звучит реплика: - Учиться сгибаться. Слышавшие её, смеются без доброжелательности. Сказал кто-то хлёстко и в самую точку. Да, власть переменилась. Жизнь наступает иная. От тех, кто выступал в прениях, наслушались всякого, отыгрались товарищи с мест за обиды, нанесённые им на заседаниях коллегии министерства в разные годы. Записи, сделанные мною тогда, позволяют дословно привести отдельные фразы из выступлений: «Концерн - простая декларация. Сохранить министерство в изменённом виде. Министр оставил нас на медленное вымирание. Концерн - только на договорной основе. Не плодить бабочек, которые не летают. В центре нужен защитник интересов. Не делать отчисления концерну! Ассоциация, а не концерн. Уважаем товарища Силаева, но он не разбирается в тонкостях - ассоциация и точка! Мы вам делегируем права собственности». С заключительным словом выступает Забелин, он лавирует и в итоге согласен на всё: - Отказываемся от собственности, отказываемся от функций вышестоящей структуры. Мы должны объединяться! Даже на условиях отказа от всего и вся, даже с учётом сильного желания москвичей объединиться с периферией и жить дружно, ряд трестов и предприятий против вхождения в сообщество. Однако большинство структур желание быть вместе пока не потеряли, но только не в концерне, а в ассоциации. Избирается правление нового органа. По моей фамилии вопросов не возникло, и с этого дня я становлюсь заместителем председателя ассоциации «Росуралсибстрой». Получилось так, что другие министерства преобразовались в концерны, а наше - в ассоциацию, став белой вороной. Непривычное тогда слуху слово концерн таило скрытую угрозу посягательства на права, поэтому более свободолюбивые уральцы и сибиряки остановились на слове, звучавшем мягче. Текст уставов в каждом случае имел полное сходство. Теперь управляющему органу в лице ассоциации предстояло жить на добровольные отчисления от входящих в неё структур. Что же будет, чего ждать дальше? Члены бывшей коллегии с этими засевшими в головах вопросами 21 июля улетают из Новосибирска в Москву, а я накануне, в пятницу ночью лечу в Свердловск. К счастью, все дороги из Сибири шли через Средний Урал.
*** Дома рассказываю родителям последние новости. Мама уже плохо слышит и не все слова разбирает, но для неё важнее видеть сыночка, которому за пятьдесят лет, и быть рядом. Отец весь внимание, он в курсе происходящего в стране и всех перестроечных передряг, переживает за судьбу строительной отрасли, которой служил половину века. Доходит очередь поведать о встрече с Силаевым. Я с чувством гордости и одновременно с иронией, немного рисуясь, и как бы совершенно без сожаления о случившемся, рассказываю отцу подробности о посещении председателя Совета Министров РСФСР. Поверьте, что это событие тогда для нашей семьи рядовым не являлось. Отец не перебивает, не переспрашивает, напряжённо, сопереживая, слушает единственного сына. Когда я на одном дыхании завершаю эту главную часть повествования, то спрашиваю его: - Что ты об этом скажешь? Он молчит, это даёт мне повод подумать о силе произведённого впечатления. Так и получилось, после паузы отец отвечает: - Ну, ты и дурак. За мою сознательную жизнь я в первый раз слышу от отца в свой адрес такое слово. Я не обиделся, как можно обижаться на родителя, а только сник от неожиданной оценки. Ведь мне казалось, что он должен был гордиться мной и оказанным мне доверием: - Нельзя отказываться, когда предлагают работу с повышением, а какие там функции будут у Госстроя, жизнь бы показала, - продолжил отец. Слова его запали мне в душу и вскоре, принимая окончательное решение, я поступлю с оглядкой на них. Скажу уж заодно и об отношении отца к перестройке. Он принял её с воодушевлением, и был, не в пример мне, ярым сторонником преобразований. Пришли свобода слова, самостоятельность предприятий, передача прав из центра на места. Рухнула ненавистная ему система запретов, доносов, недоверия, страха, подозрительности. Он достаточно натерпелся от выпавших на его долю ограничений и связанных с ними унижений личности. Отец упрекал Горбачёва М.С. за многословие и медлительность. В Ельцине видел того человека, который может ускорить процесс изменений. Несмотря на 75-летний возраст он слушал новости по радио, смотрел телевизионные передачи, читал газеты. Чтобы правильно формировалось мнение, ему не хватало информации о том, как эти преобразования отражаются уже сейчас на работе предприятий, на жизни людей. В разговорах с ним о политике и экономике я выступал оппонентом, настаивал на постепенности шагов, на продуманности действий, на контроле со стороны государства за происходящим перестроечным процессом. Отец возражал, обвинял меня в консерватизме и очень расстраивался. Сестрёнка, чтобы не тревожить отца, принимала его сторону. Когда накал в разговоре слишком возрастал, она под каким-нибудь предлогом уводила меня и говорила: «Да согласись ты с ним. Зачем возражаешь? Не нужно папу расстраивать». Я понимал, что не нужно и пытался, не уступая, смягчить тон разговора. Особенно не совпадали наши оценки в отношении Б.Н. Ельцина. Едва мои доводы против его политики заканчивались, я говорил: - Ладно, ладно. Вы (обращаюсь к отцу и сестрёнке Тале) ещё попомните мои слова, узнаете, какой он есть на самом деле. Моим оценкам не верили, и мы расходились взаимно обиженные. Отец не дожил до тех дней, когда началось обнищание людей, развалилась армия, практически остановилось производство, была растоптана общественная мораль. Взамен люди получили возможность говорить о чём хочешь и как хочешь, но тебя никто не слушал. В это время мама сходила с Талой, а потом со мной в сберегательную кассу, открыла нам сберкнижки и положила на них на чёрный день по одной тысяче рублей каждому. Это всё, что накопили родители за свою жизнь. На эти деньги, сложившись вместе, можно было купить только меньшую часть автомобиля марки «Жигули», стоившего 5,5 тысяч рублей. После начала инфляции деньги обесценились, а после деноминизации тысяча рублей превратилась в один рубль, на него нельзя было даже купить буханку хлеба. Остались у нас с Талой на память сберегательные книжки с вкладами по одному рублю. Нажитое нашими родителями за жизнь превратилось в ничто. В понедельник улетаю в Москву, рейс задерживается на двенадцать часов и есть возможность обо всём подумать. В конце трудовой недели у Забелина обсуждение структуры управляющего центра - ассоциации «Росуралсибстрой». Численность аппарата сокращается вдвое и составляет 250 человек. Ровно четыре года назад, когда я пришёл работать в Минтяжстрой СССР, в его аппарате было 1250 сотрудников. Особенно сокращались службы производственно-распорядительные, отраслевые и спецработ - в три раза. Перемены продолжались. Следующий день был последним перед отпуском. Всё к чёрту! Надоело. Надо передохнуть.
*** Выхожу из отпуска 21 августа. Разбираюсь с делами, с особенностями работы в новых условиях, которых предостаточно. Так, на селекторном совещании, а ведёт его заместитель председателя ассоциации П.П. Сельский, ведёт он напористо, как всегда было принято, происходит осечка. Один из выступающих с информацией о положении дел заявляет в ответ на замечание: - Я не заслуживаю за свою работу таких слов и потому с селектора ухожу. Больше с Вами разговаривать не буду. Вот что такое созданная ассоциация. 23 августа улетаю в Челябинскую область для проведения учредительной конференции проектных организаций, входящих в систему «Росуралсибстроя». У нас было девять проектных институтов, три комплексных проектных отдела, один НИИ, три филиала институтов. Размещались они на пространстве от Красноярска до Перми, не пропуская ни одного областного центра. Все институты в моём ведении, мы с руководителями давно и хорошо знакомы, но они стали другими. Теперь при выступлении директор в выгодных для него случаях прикрывается мнением коллектива. Убеждаем друг друга. Решение о создании ассоциации проектных организаций, которая войдёт в «Росуралсибстрой», принимается. Изъявили желание вступить в её состав двенадцать структур. Итогом встречи я удовлетворён. Объезжаю объекты производственной базы, действующие и строящиеся в Челябинске. Вопросов для решения задают массу. Вечером в пятницу на автомашине выезжаю в Свердловск. Мама в больнице, навещаю её в выходные дни, воскресным вечером с Талой и её мужем Валерой моем в ванной отца, у которого парализованы ноги. Он уже пять лет не ходит. Делаем это в каждый мой приезд. Без меня перенести его в ванную комнату они не могут. Он ждёт этой процедуры, моет его Тала. Отцу неловко быть перед нами раздетым и неудобно выглядеть беспомощным, это не в его характере. Но что поделаешь. Мы подбадриваем его и себя ничего не значащими словами, но отвлекающими от происходящего. Потом отец ещё на десяток минут остаётся один, добавляет горячей воды, трёт руки и непослушные ноги, точнее, ту их часть, до которой дотягивается мочалкой. О чём он думает? Напарившись, зовёт нас. Подхватываем его с Валерой под руки, усаживаем на край ванны. Он временами стонет от боли, но крепится. Тала накрывает его со спины большим полотенцем, на голову берет, чтобы не простудить. И в постель. После приёма ванны у отца краснеет лицо, он испытывает прилив бодрости и покоя. Благостные минуты, вытесняющие думы о болезни на второй план. Когда подобное случится в следующий раз? В понедельник с утра я в аэропорту Кольцово, привычный перелёт в Домодедово и сразу на службу, успеваю почти к началу рабочего дня, и там до позднего вечера. Целых десять дней нахожусь в Москве, участвую в совещаниях, селекторах, рассмотрениях и так ежедневно. На работе с 8 часов утра до половины восьмого вечера как минимум. С 6 сентября целую неделю опять в Свердловске. Имею поручение разобраться с состоянием строительства жилья в области и оказать содействие в решении вопросов. Побывал в Первоуральске, Нижнем Тагиле, на строящихся кварталах жилья Свердловска. Разборы, встречи на разных уровнях от начальников стройуправлений до заключительной встречи с секретарём обкома партии для подведения итогов. Посещение обкома партии, информация о проделанной работе, оценка обстановки, доклад о принимаемых вышестоящей подрядной структурой мерах, постановочные вопросы, с которыми мы обращаемся к органам власти - это обязательный и никогда не нарушаемый ритуал. Он был полезен для каждой из сторон. В субботу и выходной с родителями. На местах полная неразбериха и ералаш. Вот записи о встрече с начальниками управлений и управляющими трестами, которую провожу 12 сентября: «Получаем на 20 процентов ниже сметы. Создаём кооперативы для пенсионеров. Из стройуправлений ушло по 60 человек. Каким путём будем идти? Увольняются люди, проработавшие в организации по 12-14 лет. Когда будут договорные цены? Аппарат трестов сократили до 15 человек. Дать право на заключение прямых договоров. Будущее за стройуправлениями. Структуру надо менять. Лучшие кадры ушли. Что же делать? Только печати меняем». Всё именно так. Ситуация складывалась абсурдная, понимаешь, что такое начало преобразований уведёт страну далеко. Неужели правительство державы не понимает, что происходит? Почему нельзя выработать программу конкретных действий с предсказуемыми последствиями? Мы сами себя загоняем в нелепое положение. Я, не скрывая, говорил об этом вслух, только цель моего пребывания состояла не в критике порядков, а в оказании посильной помощи людям, попавшим в беду. Вот и приходилось объяснять им происходящее, доносить содержание вышедших в свет и готовившихся к подписанию правительственных решений, растолковывать их, предостерегать от ошибок, которые уже совершены другими. Находясь в центре, мы располагали огромной информацией, в отличие от работников на местах, и к тому же на нас непосредственно выходили почти полтора десятка территорий со своими проблемами и предложениями. Ориентировались в ситуации мы неплохо и пользу от наших наездов местные товарищи чувствовали, поэтому охотно шли на контакт. 13 сентября, исполнив командировочную миссию, я в Москве.
*** 20 числа ночным рейсом я должен был вновь вылетать в Свердловск, чтобы участвовать в учредительной конференции строителей Средуралстроя. Уже купил билет. Накануне днём меня разыскала по телефону Маргарита Кожевникова, сообщила, что у папы инсульт и надо мне прилетать, так как состояние его тяжёлое. Её слова на несколько минут повергли меня в оцепенение. Что делать? Чем можно помочь? Хотелось улететь сразу же, но поменять перегруженные пассажирами рейсы было проблемой, да и материалы для командировки ещё не были готовы. Пришлось в переживаниях ждать сутки. О том, что в те трудные часы происходило в родительском доме, дают представление записи сестрёнки: «19 сентября. Утром перед работой я, как обычно, зашла к родителям, жившим на четвёртом этаже в нашем подъезде. Папа уже был в коляске, он сам без посторонней помощи умудрялся, благодаря придуманным приспособлениям, с парализованными ногами перебираться в неё с кровати. Маме в этот день было совсем плохо, и она не вставала, находясь в полузабытьи. Мы с папой недолго поговорили, перед расставанием он сказал: - Лягу в кровать, так как устал. Я побежала на работу. Около десяти часов утра заволновалась. Не выходили из головы его слова об усталости, на которую он никогда в жизни не жаловался. Решила вернуться домой, по дороге в магазине купила виноград. Добралась. На этот раз, к счастью, у меня оказались с собой ключи от квартиры родителей, обычно же они сами закрывали дверь на замок. Я открыла дверь. Слышу, на кухне что-то жарится, значит, папа готовит завтрак. В ванной комнате льётся вода. Папа накануне с вечера предлагал устроить стирку белья, а я его отговаривала перенести на пятницу. Теперь, видимо, набирает воду в ванну. Мама лежала на кровати. Я подошла к ней, наклонилась и попыталась заговорить, но она почти ничего не воспринимала. В этот момент я услышала, что на кухне что-то упало. Пошла туда и на ходу стала звать папу, но он не откликался. На кухне я увидела папу, он сидел в коляске спиной ко мне. Казалось, что он наклоняется в сторону электроплиты и хочет достать рукой с пола упавшую чашку. Я говорю ему: - Папа я подниму. Он не отвечает, а голова его всё ниже опускается к включённой конфорке. Я зашла с другой стороны коляски и увидела то, что запомнилось мне навсегда. У папы было синее лицо, перекошенный рот, из которого вывалился язык. Я перепугалась и закричала. Он пошевелился, чуть приподнял голову и посмотрел на меня невидящими глазами. Тут голова его упала на край плиты. Я ухватилась за папу, стала оттаскивать коляску от плиты, а он клонился теперь вперёд и мог выпасть. Папа был очень тяжёлым, но я справилась, не уронила его, смогла довезти до кровати и переложить одна из коляски в постель. В это время мама спрашивает меня: - Тала, ты Инну везёшь? Инна моя внучка. Господи! Я одна, а рядом со мной такие больные родители, любимые мной люди... Разыскала по телефону Маргариту, и она приехала раньше скорой помощи. Позвонили Валере, потом Боре... Первую ночь я провела с мамой в маленькой комнате, Валера - на полу в коридоре рядом с комнатой, где лежал папа. Снова вызывали и скорую, и врача, их слова были не утешительные: - Жить осталось несколько часов. Ночью у папы поднимается температура, скорая помощь на вызов отвечает: - Это конец, ему не помочь. Но папа крепкий, он пережил и эту первую страшную ночь, и наступивший день, и следующую ночь». Когда я прилетел и в три часа ночи добрался до дома, отец лежал на кровати на правом боку лицом к стене и хрипел. Подходить к нему было страшно от осознания своей беспомощности. Теперь врачи говорили, что если он выдержит трое суток, то будет жить. Мы надеялись. Спать уже некогда. В 10 утра началось учредительное собрание на тему: «О ликвидации Средуралстроя». В зале присутствовали руководители трестов, управлений, другими словами - коллеги, которых знал по два десятка лет. В президиуме начальник Средуралстроя Стасюк Валерий Тихонович (муж моей сестры), Пчелин от обкома профсоюзов и я. Вопрос об изменении статуса организации проходил аналогично тому, что было в Новосибирске при обсуждении судьбы министерства, только шумливее и бестолковее. Характер высказываний оказался один к одному. В 17 часов в президиум передали для меня записку от Лукача А.И., работавшего заместителем начальника Средуралстроя, он просил выйти из зала, так как отцу стало хуже. Как могло стать ещё хуже? Это означало только одно.
*** Отец лежал на кровати в том же положении, я прикоснулся рукой к его плечу, оно было горячее. Появилась надежда, что он ещё жив, но тело было бездыханным. Я не заплакал ни тогда, ни после на похоронах. Никто не видел моих слёз, вот когда оказывался один, то сдерживать себя было не нужно. Оставшись старшим в семье, мне нельзя было расслабляться, нужно было поддержать сестру, которая тяжело перенесла утрату. К тому же свалилась на голову масса забот, связанных с похоронами, тогда ещё незнакомых нашей семье. Помогал мне Александр Ильич Лукач, который всегда оказывался рядом с нашей семьёй в трудные минуты, спасибо ему. Я уж не говорю о Валере, редчайшей он души человек. С того тяжёлого дня утраты Валерий Тихонович Стасюк стал для меня родным. Из записей Талы: «Днём 21 сентября у папы опять поднялась температура под 40 градусов. Ещё раз приходил врач, посидел, но ничего не стал делать, а только сказал, что конец рядом. После его ухода я, Борина дочь Ириша и мама сидели на кухне, чтобы, видимо, занять себя, стряпали пельмени. Я часто забегаю к папе. Время движется к пяти часам вечера, самому опасному для больных. Около пяти я снова иду к папе. Он издаёт какие-то звуки. Я зову Иришу, но так, чтобы не услышала мама. Ириша заходит в комнату, стоит напротив дедушки. И в это время храп, я от ужаса отлетаю к двери и останавливаюсь в проёме... Это первая смерть, которую я вижу в жизни. Часто казню себя за то, что не подбежала к папе, не сказала, что люблю его, что... Эту картину: папу, Иришу и себя я вижу как бы со стороны... На кухне зарыдала мама, ей мы ничего не сказали, но она почувствовала. Моя невестка Оля увела бабушку в нашу квартиру. Приехали Валера и Боря». Вечером появилась бригада из бюро похоронных услуг. Деловые здоровяки взялись за края простыни, на которой лежало тело отца, и стали его выносить. Я, не шевелясь, стоял рядом в коридоре и молча смотрел. Всё было дико и просто. Потом следом вышел из квартиры. В нашем доме был один пассажирский лифт на четырёх человек. Двое мужиков и тело отца не должны были в нём уместиться. Но те, кто держал края простыни, знали, как надо поступать. Не могу об этом вспоминать... Двери лифта закрылись, и кабина двинулась вниз к земле. Когда мне приходилось в нашем доме пользоваться лифтом, я, оставаясь в нём один, всегда, хоть на секунду, утыкался лбом в один из углов. Это была только моя тайна. Не обращаясь конкретно ни к кому, просил, чтобы родители дольше были живы. После случившегося с отцом, я этого больше не делал. Из записей сестры: «Мы с Валерой остались ночевать одни в родительской квартире. Я не могла подняться к себе, боялась увидеть мамины глаза, не знала, что говорить и как. Что делали до похорон, не помню. Но как увидела папу в гробу, как сидела около него - в памяти осталось. Он был таким красивым, смерть его не испортила. Даже там он был мужественным и красивым. На этом обрываются мои воспоминания». Как маму отвели в квартиру Стасюков, так она и оставалась там, и никогда не спускалась на свой этаж, и не заходила к себе домой, и не вспоминала о нём. У Талы она была до последних дней, пока её не увезли в больницу. Она не спрашивала, что с отцом, а мы не говорили с ней об этом. Даже когда приехал мой старший двоюродный брат Юрий Иванович Егорушкин, мама только сказала: - Почему Вы все в чёрных рубашках? Мы переносили в квартиру отца стулья, посуду, где делали поминки для родственников, она, конечно же, догадывалась, но не могла об этом говорить. Тогда она сама была в тяжёлом состоянии, медленно от печёночной недостаточности угасало её сознание. Не была она на похоронах отца, на поминках и на кладбище». Гроб с телом отца был установлен в зале здания главка 24 сентября с утра. Проститься с ним пришло очень много людей не только из Свердловска, но и из других городов области, особенно из Первоуральска. Его знали, уважали за профессиональные и человеческие качества. Хоронили отца на Широкореченском кладбище Свердловска, расположенном по левую сторону от Московского тракта, если ехать в сторону Первоуральска, где отец проработал почти всю жизнь. Было получено разрешение властей захоронить его в конце центральной аллеи. По диагонали от могилы отца находился большой квадрат кладбищенской территории, где покоились высокопоставленные номенклатурные работники. Потом в огромном зале столовой на первом этаже здания Главсредуралстроя состоялись поминки. Было много речей и горечи по поводу утраты, говорил и я. На следующий день во вторник близкие родственники вместе побывали на свежей могиле. В среду утром я улетел в Москву. Из аэропорта поехал на работу. Там по второй правительственной связи, так называемой «вертушке», на меня сразу вышел Д.Д. Румянцев, ведавший кадровыми вопросами в аппарате правительстве, пожаловался, что не может с понедельника застать на работе. Пришлось сказать о причине. Он пригласил заехать к нему после рабочего дня. Румянцев сообщил, что завтра мне предстоит собеседование с членами специальной комиссии, чтобы получить их авторитетное заключение. Дело в том, что председатель правительства вернулся к моей кандидатуре на пост председателя Госкомархстроя РСФСР и согласно новым порядкам требуется пройти разговор с «группой лиц». На следующий день Румянцев представил меня комиссии и удалился. О состоявшемся собеседовании я рассказать не забуду, но прежде сделаю небольшое отступление.
*** После моей встречи с Силаевым миновало два с половиной месяца, один из них пришёлся на отпуск. В ту пору центральные газеты публиковали полную информацию о заседаниях Верховного Совета, печатались без сокращений выступления по любым вопросам. Центральные газеты выходили толстенными, читать всё подряд было немыслимо, поэтому только переворачивал страницы, отыскивая знакомые фамилии и лица, если были фотографии. Однажды я наткнулся на фамилию Решетилова В.И. Оказывается, правительство предложило его кандидатуру на пост председателя Госстроя на рассмотрение Верховного Совета. Я прочёл выступление В.И. перед депутатами и приведённые итоги голосования. Он практически совсем не получил поддержки у депутатского корпуса. В программе основное внимание уделялось управлению подрядной деятельностью в стране, что соответствовало складу Решетилова, как организатора производства. Решетилов был крупным, можно даже сказать массивным мужчиной. Имел мощные руки и огромнейшие кулаки. Сцепленные вместе кисти моих рук не шли в сравнение с одним его кулаком, тот был крупнее. Когда В.И. на производственном совещании при завершении фразы хотел придать ей большую смысловую нагрузку, и опускал кулак без видимых усилий на стол, то этот жест и звук, издававшийся столешницей, производили памятное впечатление не только на слабонервных работников. Я знал Решетилова с той поры, когда он в качестве заместителя министра Минтяжстроя СССР приезжал в Главсредуралстрой. Это случалось редко, но запоминалось. По сравнению с другим заместителем министра Гиренко П.Д., который курировал наш главк и имел привычку никогда не снимать с лацкана пиджака звезду Героя Социалистического Труда, Решетилов смотрелся выигрышнее. Он был лет на 15 моложе Гиренко и энергичнее. Его, правда, подводила значительная удалённость в работе от технической политики и скованность командной по характеру речи. Тем не менее, как работника делового, решительного, умеющего в отчётах перед вышестоящими органами, не переча им, дать ожидаемые обещания по срокам ввода объектов, делали его заметным. При очередной реорганизации в строительной отрасли он был назначен министром Минсевзапстроя СССР. Последовавшее превращение союзного министерства в российское, а российского в концерн, и не утверждение на сессии Верховного Совета в должности председателя Комитета не прошли для Решетилова бесследно. Он резко сдал в активности, потерял интерес к происходящему. Новые условия производственной жизни, порождённые перестроечными преобразованиями в экономике, выталкивали его из своей среды прочь, как инородное тело. Вдобавок, подкралась неизлечимая болезнь. Последний раз мы виделись с ним в Париже в 1992 году. Командировку руководителей ведущих строительных концернов и ассоциаций организовал Лобов О.И., работавший тогда председателем Экспертного совета при президенте России. Мы ехали на деловую встречу, Решетилов сидел на первом сидении автобуса, занимая два места. В общем разговоре не участвовал. Временами начинал петь украинские песни, он выходец из Донбасса, а то вдруг вмешивался невпопад в беседу. При этом он обращался к коллегам так, как будто сам в это время находился не с ними, а в ином мире. Его потусторонность меня поразила. На следующий день Лобов, переговорив со мной, отправил В.И. ближайшим рейсом в Москву. С самолёта его отвезли в больницу. Решетилов скончался 13 июля 1992 года, спустя несколько дней, после нашего возвращения из Парижа. Вторым претендентом на пост председателя Госкомархстроя был Чижевский М.В. Правительство предложило его кандидатуру Верховному Совету через месяц после провала Решетилова. Чижевский перед этим выдвижением непродолжительное время успел поработать заместителем председателя Госстроя СССР. На эту должность его взял Баталин Ю.П., который знал Чижевского по совместной работе в Тюменской области при прокладке газовых и нефтяных магистралей, возведении перекачивающих станций, и ценил его как делового, энергичного исполнителя. Мы неоднократно встречались, обсуждали зажигательные предложения, которые не доходили до воплощения в жизнь. К сожалению, практического опыта работы в других сферах строительного комплекса Чижевскому явно не хватало. Может быть, потому на фоне других заместителей председателя союзного Госстроя он не очень выделялся. Объективно говоря, новый претендент не мог надеяться на руководство Госкомархстроем, будучи специалистом очень «узкого» профиля. Верховный Совет Чижевского и его программу не поддержал. Итак, выходы правительства в законодательный орган с кандидатурами основательного производственного уклона успеха не принесли. Руководители других отраслей народного хозяйства страны были давно назначены и работали, а строителям не везло. Уже полгода Госкомархстрой РСФСР не имел председателя, и конец безвластия не просматривался. Правительство продолжало поиск.
*** «Группа лиц», дававшая коллективную оценку претендентам на высокие посты, состояла из семи человек. В неё входили руководители институтов, ничего не понимавшие ни в каком производстве, но умевшие, по их мнению, оценить в течение часа способности и деловые качества незнакомого человека. Были в её составе психологи и ещё неизвестно кто, а может быть только психологи. Их мне не представляли, а сами они, наверное, умышленно забыли это сделать. Заседания в отведённой для группы уютной комнате шли с утра до вечера, члены комиссии провели собеседование с несколькими сотнями человек. Задача их состояла в выявлении молодых дарований и следов возможной одарённости у лиц старшего поколения. На приём к специалистам направлял сам Силаев, когда ему кого-то назойливо подсовывали, его заместители и, что интересно, на приём можно было записаться просто желающему. Молодые таланты, не выдерживавшие мук ожидания, когда их откроют, записывались в очередь на собеседование. Про одного из таких заявителей, мне рассказывал руководитель комиссии. Претендент хотел стать министром любой отрасли, которую ему выделят, и обещал с обязанностями справиться. Ему отказали, так как он не имел высшего образования. Однако мне потом пришлось увидеть нескольких членов правительства со сходными замашками, имевших, правда, высшее образование. Месяца через три непрерывной работы эту группу расформировали или за ошибки, допущенные в характеристике претендентов, или отпала необходимость в её услугах, или уразумели создатели метода, что кадры надо выращивать, проверять в деле, а уже тогда из числа уцелевших отбирать достойных. Я успел застать группу в полном здравии, и на мою долю выпала необходимость участвовать в эксперименте. Временное товарищество, вернувшись с обеда, снявшего напряжение, было в добром расположении духа и пока не начало бороться со сном, демонстрировало активность. За большим четырёхугольным столом одну сторону, ближайшую к входной двери, представлял я, остальные три - члены группы. Меня попросили рассказать автобиографию. Я отвечал без запинок, хорошо зная эту тему, но не так подробно, как делаю это в разделах книги. Ещё их заинтересовали особенности строительной профессии. Мне удалось дать краткие, но, видимо, содержательные ответы, ибо ироническое отношение комиссии к отрасли сменилось на лёгкую заинтересованность. Один, наиболее осведомлённый представитель, попросил объяснить, почему встреча с Силаевым не завершилась в мою пользу. За первые минуты общения я уже разобрался в этих людях, и знал, какой характер ответов ими воспринимается с особым удовлетворением. До нашей встречи мне в жизни пришлось вести собеседование, и чаще один на один, не с одной сотней специалистов, и маломальскими навыками психолога я обладал. Конечно, я не обманывал членов комиссии, говорил правду и только правду, но знал, какие моменты следует выделить подчёркиванием. В ответе по поводу разговора с Силаевым я выглядел достойно, а не бестолковым упрямцем. Посыпались вопросы вразнобой: - Что Вам, как руководителю, труднее всего даётся в отношениях с людьми? Отвечаю: - Отказывать в просьбах. - Можете ли Вы изменить уже принятое решение? - спрашивает один из авторитетов. - Конечно, если выясняется его ошибочность, - говорю я. - Но тогда пошатнётся Ваш авторитет, - настырничает он же. - Наоборот, - отвечаю я же. - Как Вы оцениваете свои способности? - задаёт вопрос явный провокатор. Можно было бы глубокомысленно задуматься, задержаться с ответом, но он готов сразу. - Как средние. К завершению беседа наша приняла настолько душевный характер, что я признался в увлечении, которое не афишировал. О том, что пишу стихи и песни, я никому в Москве не говорил, а тут, всё-таки класс психологов оказался высоким, разоткровенничался я, когда речь пошла о хобби. Расставание наше было душевным, но о членах комиссии я ничего не узнал, лишённый права задавать им вопросы. Позднее захотелось прочесть их отзыв обо мне, но заниматься его поисками было неудобно. Любопытство проснулось тогда, когда один знакомый министр дал мне прочесть написанное заключение о нём той самой группой. Характеристика содержала такие эпитеты, которых, насколько я знал, он явно не заслуживал. Отзыв, данный комиссией моей персоне, Румянцев Д.Д. наверняка читал, так как при следующей встрече смотрел на меня глазами зауважавшего человека. Мы виделись с Румянцевым и после моей отставки с поста министра, он сохранил по отношению ко мне застенчивую робость. Правда, она могла быть и от уважения, и оттого, что им готовилось распоряжение об отставке такого хорошего человека, если судить по характеристике.
*** Читал характеристику и Силаев и, наверное, казнил себя за то, что не смог разглядеть при первой встрече моих выпирающих положительных качеств и скрытых, но заслуживающих внимания задатков. Явиться к нему мне было велено к 15 часам 15 минутам. Меня порадовала такая точность, сам люблю дисциплину в этом отношении. Но из-за его занятости вошёл в кабинет в 16.30. Он был приветливее, чем в первый раз, на лице читалось решение, которое огласит в конце беседы, что подкупало. Силаев сказал, что он вернулся к моей кандидатуре на министерский пост, что мне даны прекрасные характеристики, но надо бы ещё раз поговорить о теме Госстроя. - Мы дважды не можем пройти депутатов, это нас настораживает. Или строители так «насолили» обществу, или мы нуждаемся в иных подходах. Новую ошибку допускать нельзя, - сказал он. Я более кратко изложил свои подходы, они повторялись, но содержали и два принципиальных добавления. В разделы работы я включил темы: «Производственное направление - государственный заказ, участие в его формировании и сопровождение в процессе реализации. Экономическое - анализ ситуации, выработка направлений в инвестиционной политике, отработка экономического механизма, влияние через налогообложение, льготы, стимулы, государственный заказ». Эти работы раньше мною отвергались, но слова семь дней назад скончавшегося отца я очень хорошо помнил. С моей стороны это всё же не было уступкой, два с половиной месяца изменили меня, столько пришлось увидеть, услышать в командировках, быть свидетелем крупных негативных изменений. Отрасль, которой служил верой и правдой всю жизнь, осталась беспризорной. Мои взгляды и подходы стали иными. То, что происходило, было не игрой и тут шутками отойти нельзя. Совершенно не случайно последним пунктом в моём кратком конспекте появилось и ещё одно важное добавление: «Защита интересов строительного комплекса». Это мною было высказано твёрдо и со знанием того, что говорю. Именно этой идее я потом и служил. Существенно подкорректировал свою позицию и Силаев. Нормативы, стандарты, методологическую работу он не предлагал больше отдавать Госстандарту и какому-то институту, а высказался о них, как о важнейшей составляющей политики Госстроя. Подыграл он мне тогда, чтобы сгладить впечатление от первого разговора, или и для него миновавшее время не прошло даром, не знаю. Иван Степанович всё же сильно изменился, нет больше заявлений, подобных тем, которые недавно делал: - Мы не допустим! Так не будет! Похоже, происходящее и ему становится всё менее ясным, и его посещают сомнения в правильности действий правительства. Это уже хорошо, ведь полная ясность - следствие незнания. Любые процессы сложны, они требуют раздумий и колебаний, тогда меньше возможностей для совершения ошибок. В конце разговора Силаев, основательно подготовившись к встрече, сказал: - У меня есть одно условие. Он сделал большую паузу и продолжил: - Если Вы будете назначены, то обещайте взять к себе первым заместителем Кривова Александра Сергеевича. Знаете такого? Я кивнул головой один раз в знак согласия выполнить его поручение, и одновременно подтверждая, что мы с ним знакомы. Кривова я действительно знал по восстановительным работам в Ленинакане после Спитакского землетрясения. Ещё мне было известно место его работы и должность - Госгражданстрой при Госстрое СССР, первый заместитель. - Он очень способный человек и будет полезен для общего дела, - добавил председатель правительства. - Хорошо, - ответил я, столь похвальный отзыв о Кривове услышал впервые. Вопрос был закрыт, но у Силаева оказались и другие новости в запасе: - Я хочу, чтобы знали, что в комитет по распоряжению правительства уже назначено два Ваших заместителя. Это А.А. Бабенко и С.К. Шойгу, которые, надеюсь, Вам известны. Мы вынуждены были это сделать без согласования. Ну, этих-то коллег я знал прекрасно, в том числе и по совместной предыдущей работе в системе Минтяжстроя СССР. Встреча с премьером принесла удовлетворение не только от слов: - Будем представлять Вашу кандидатуру на рассмотрение Верховного Совета. Характер разговора оказался деловым, что было главным, я был выслушан, и моё мнение принималось в расчёт. Спустя годы, когда Силаев был в отставке, и высокий пост не мешал ему реальнее воспринимать действительность, а я уже не входил в состав правительства, мы неоднократно встречались. Происходило это на симпозиумах, форумах, конференциях в нашей стране и за рубежом. Я всегда подходил к нему, чтобы поинтересоваться состоянием здоровья, узнать, какими делами занимается. Силаев помнил меня и охотно поддерживал разговор, расспрашивал о моей работе. По информации, представлявшей для него интерес, говорил: - Надо бы обязательно встретиться, когда возвратимся в Москву. Моё отношение к Силаеву во время работы в составе его кабинета министров и после того, было одинаково уважительным. Он искренне хотел, в чём я не сомневался, быть полезным России, но в условиях того своеобразного периода, когда он возглавлял правительство, свою линию проводить не мог. Принципиальные решения принимались другими лицами. В этом, по моему мнению, состояла трагедия Силаева.
*** Спустя несколько часов после беседы с Силаевым, я находился в аэропорту Домодедово, чтобы ночным рейсом вылететь в Свердловск в очередную командировку. В субботу 29 сентября было девять дней после смерти отца. В домашнем кругу, вместе с теми, кто пришёл к нам, помянули добрыми словами Александра Родионовича, побывали на его могиле. Я уже не мог поделиться с отцом новостями, рассказать о повторной встрече с Силаевым, о моей позиции, не мог спросить его о том, что он думает сейчас по этому поводу. Хотелось же этого невероятно, просто до слёз. Первое октября пришлось на понедельник, я с утра уже занимался со строителями. Через сутки предстояло стартовать на машине в Тюмень, чтобы там разобраться с делами другой нашей структуры. Наступал самый напряжённый период года для строителей - ввод в эксплуатацию объектов. Вместо переезда в Тюменскую область утром 3 числа вылетаю в Москву. Меня разыскали в Свердловске работники аппарата правительства и предупредили о необходимости быть рано утром 4 октября на приёме у первого заместителя председателя правительства Скокова Юрия Владимировича. Чуть позднее, в этот же день в малом зале Белого дома, где соберутся представители основных комитетов Верховного Совета, планировалось заслушать мою «платформу», чтобы заранее снять возможные вопросы и получить поддержку на заседании Сессии. В 8.30 утра я причёсанный, в свежей рубашке вошёл в приёмную Скокова. Он был на работе, занимался делами, к нему заходили люди, секретарь соединяла его по телефону, а до меня очередь не доходила. Через 30 минут в приёмную заскочил Басин, чтобы увести с собой, и удивился, узнав, что встречи ещё не было. По графику мне предстояло быть уже не здесь, а стоять на трибуне перед депутатами, ожидавшими от меня толковых соображений. По тогдашним порядкам Басин, как председатель комитета Верховного Совета, имел свободный доступ в высокие правительственные кабинеты, чем и не замедлил воспользоваться. Отсутствовал он недолго, но этого времени, не без помощи Скокова, ему хватило, чтобы придать своему лицу растерянное выражение. Председатель комитета несколько потухшим голосом сказал, что первый заместитель принять меня отказался. Я не понял причины такой непоследовательности в поведении: назначить время, убедиться в том, что претендент появился без опоздания, а потом отказать в разговоре. Конечно, если вникнуть в смысловое содержание фамилии «Скоков», то вполне можно допустить неожиданные изменения в поведении индивидуума, которому она принадлежит. Однако это же не рядовой житейский случай, данный Скоков занимает высокий и ответственный государственный пост. Первый раз Скоков оказался на моём слуху незадолго до этой несостоявшейся встречи. Разворачивалась кампания по выбору депутатов в Верховный Совет. По месту жительства в нашем большом московском дворе все приметные места на уровне глаз были оклеены листовками, прославлявшими кандидатов. Среди них встречалась и фамилия Скокова, на фотографиях он имел симпатичное лицо, которое даже не портили волдыри от небрежного прикрепления листков. Тексты объявлений я никогда не читал, а облик его запомнился. На избирательном участке получил список кандидатов в депутаты, ни об одном из них не имел никакого понятия, а выбор предстояло сделать. Хорошо, что напротив каждой фамилии указывался возраст претендента и место его работы. Пришлось пройтись по списку внимательно: отбросить слишком молодых и особенно старых, отказаться от домохозяек, от не работающих, не имеющих профессии, исключить юристов, журналистов и т.п. В результате осталась одна фамилия - Скоков. Он был руководителем крупного московского предприятия, человеком среднего возраста. За него вместе с женой мы и проголосовали. Его избрали, а потом он оказался первым заместителем Силаева. Таким образом, на момент встречи я ему ничего плохого не сделал, а даже, наоборот, по мере сил способствовал его политическому и служебному росту, хотя и в глаза не видел. Уверен, что обо мне он знал ещё меньше, мы не встречались, мои фотографии на столбах не расклеивались, т.е. он меня не знал, не видел и, как теперь выяснялось, видеть вообще не хотел. Просто чёрная неблагодарность. Как объяснить поведение Скокова? Возможно, он получил от кого-то из знакомых ему строителей нелестную обо мне оценку. Возможно, что я считал более реальной причиной, дело было в другом. По распределению обязанностей в аппарате правительства первый заместитель председателя курировал строительную отрасль, она находилась в его ведении. И вот выясняется, что я уже дважды был у Силаева, мою кандидатуру обсуждали разные инстанции, избранные читали данную мне характеристику, уже принято решение «представлять», а он этого всего даже не знает. Намеченная встреча со мной превращалась для него в формальную процедуру, его мнением не поинтересовались. Такое могло обидеть любого, а волевого хозяйственника Скокова тем более. Пока я предавался размышлениям по поводу случившегося, Басин собрался с мыслями и ушёл жаловаться Силаеву. Тот соединился тут же по прямой связи со слишком самостоятельным Скоковым и голосом первого лица обязал представить меня депутатам, собравшимся в зале. Басин вернулся и вновь зашёл к Скокову, тот выругался в адрес шефа, взял мой листок по учёту кадров и отправился выполнять ненавистное ему поручение. Выйдя из кабинета, он даже не взглянул на меня и не поздоровался, что было совсем неуважительным с его стороны по отношению к человеку, отдавшему за него свой голос на выборах. Шёл он быстро по петлявшим коридорам Белого дома, в котором тогда умещалось и правительство, и Верховный Совет, так что мы с Басиным едва поспевали. В малом зале любопытных оказалось много. Скоков прошёл прямо на трибуну и с ходу произнёс: - Вот я Вам привёл претендента, разбирайтесь с ним сами. Он не посчитал нужным даже назвать мою фамилию и что-то ещё добавить к сказанному. Судя по всему, его отношения с депутатским корпусом, как и с Силаевым, были напряжёнными. Кто-то из зала громко сказал: - А что нам разбираться, мы достаточно знаем Фурманова. Мой будущий шеф не стал комментировать выкрик и энергичной походкой удалился. Мне пришлось в очередной раз рассказывать о своих взглядах и отвечать на вопросы доброжелательного характера. Недоброжелательных вопросов и заявлений не последовало. Не знаю, как получилось, но моё появление и на этот раз не вызвало противостояния и раздоров между депутатскими группами. От усталости заниматься третьим претендентом, оттого ли, что Бог троицу любит, или действительно я оказался устраивающим всех, хотя как это может быть, но они высказались за то, что следует выносить мою кандидатуру на заседание сессии Верховного Совета (ВС), когда будут слушаться кадровые вопросы, т.е. 11 октября. Оставалась ровно неделя. На следующий день утром я поставил в известность своего руководителя Забелина о том, что дал согласие на предложение сотоварищей рассматривать меня как претендента на пост руководителя Госкомархстроя. Для него это не оказалось неожиданностью, так как он знал всё о том, что творится в верхних инстанциях. У него уже было готово доброе напутствие. Ближе к концу дня мы с В.А. Алексеевым обсуждаем составные части моего предстоящего выступления, какие и где расставить в нём акценты. Всю субботу на рабочем месте я пишу и переписываю разборчиво текст, который предстоит озвучить перед депутатами. На 9 октября меня пригласили присутствовать на очередном заседании ВС, где с докладом выступал Силаев. Сделано это было для того, чтобы до появления на трибуне я окунулся в атмосферу зала и подготовился лучше к тому, что меня вскоре ожидает.
*** Наступило 11 октября, утреннее заседание сессии ВС РСФСР начиналось в 10 часов. Нам сказали, что необходимо быть с самого начала, хотя кадровый вопрос пойдёт не первым. Слово «нам» не оговорка, на рассмотрение представлялось сразу пять человек. Мы не знаем пока друг друга, но держимся кучно и садимся рядышком в первом ряду. Себя я лишний раз представлять не буду, а соседей упомяну. Козырев А.В. - претендент на пост министра иностранных дел РСФСР, он представляется третий раз подряд. Опыт, следовательно, имеет огромный, но им делиться не собирается. Держится обособленно, наша команда для него интереса не представляет. Он козырная карта в этом раскладе, а мы на «картинки» не дотягиваем. Какие-то десятки, девятки и прочая мелочь, которая лишь мешает в большой игре. Даже взгляд в нашу сторону не бросит, в профиль повернулся и орлиный нос демонстрирует. Как будто не видели похожих. Остальные претенденты держатся проще, и названия комитетов, на которые они замахнулись, скромнее: Черногородский В.П. - по антимонопольной политике; Комаров Е.Б. - по социально-экономическому развитию Севера; Волощук С.С. - по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. С началом обсуждения кандидатур претендентов, депутаты заметно оживились. Я был объявлен четвёртым и имел возможность что-то позаимствовать у коллег. Точно в 12.30, я обращён лицом к залу. «Уважаемые товарищи депутаты! Имевшие в прошлом место недосказанность по ответственности и обязанностям, а также залимитированность по правам предопределяли второстепенную роль Госстроя Российской Федерации. В России не была сформирована даже собственная нормативная база строительства для конкретных природно-климатических регионов. Обезличенность общесоюзных норм и правил отрицательно влияла на эффективность капитальных вложений, приводила к похожести построенного на Севере и Юге. В системе Госстроя практически не оказалось подведомственных научно-исследовательских и проектных организаций. Просто нельзя не сказать о том, с какого уровня недавно созданному Государственному комитету по архитектуре и строительству предстоит начинать работу. В новых условиях хозяйствования Комитет должен стать нормативным, техническим, экономическим и градостроительным штабом строительного комплекса. Быть помощником и партнёром строительным организациям, предприятиям, заказчикам, местным Советам в вопросах проектирования, архитектуры, строительства, развития базы. Комитет должен взять на себя не имевшиеся ранее права по разработке и утверждению региональных норм проектирования и строительства, разработке градостроительного законодательства для Российскоё Федерации, внесению изменений в общесоюзные нормы и правила, созданию проектных, исследовательских подразделений, регистрации и аттестации организаций и предприятий, участию в формировании и сопровождении государственного заказа. Комитету должны быть подведомственны все научно-исследовательские, проектные институты, расположенные на территории России и занимающиеся её тематикой. На места - Госстроям республик, главным управлениям архитектуры и градостроительства - надо передать права по внесению изменений в типовые и зональные проекты, по разработке индивидуальных проектов, права по лицензированию местных проектных организаций и другие. Изменение в правах должно быть отражено в положении о Комитете и закреплено в законодательном порядке. Важнейшие направления деятельности Комитета. Направление научно-техническое. Это организация научно-технического прогресса и его прогнозирование, выработка и реализация важнейших направлений научных исследований, технической политики. Рост научного потенциала строительного комплекса республики. Направление архитектуры и градостроительства. Это решение проблем развития городов и сельских населённых пунктов, их планировки, застройки и реконструкции, реставрации памятников архитектуры, создания современного жилища, возрождения исторических городов, освоение Севера и сейсмостойкого строительства. Учёт региональных условий, национально-бытовых особенностей и традиций народов РСФСР, особое внимание к вопросам качества проектной и строительной продукции. Направление экономическое. Анализ деятельности строительного комплекса, выработка новых направлений в инвестиционной политике, совершенствование экономического механизма отрасли, в том числе через налогообложение, предоставление различных льгот, стимулирование развития организаций отрасли, их укрепления. Выработка предложений по структуре управления строительным производством. Совершенствования ценообразования в строительстве, в том числе подготовка основы для контрактных, договорных цен, экспертиза проектов. К важнейшим направлениям относятся также разработка нормативов, проектирование, внешнеэкономические связи, направление стройиндустрии и стройматериалов с задачей опережающего развития мощностей по выпуску материалов, предметов домоустройства, производству технологического оборудования. Реализация названных направлений должна осуществляться через участие Комитета в разработке государственных и республиканских программ, законодательные инициативы, через создание системы республиканских и региональных нормативов и стандартов, проведение методологической и координационной работы в области инвестиционной деятельности. Изменение направленности работ, роли Госкомархстроя, расширение обязанностей и прав потребует перестройки его нынешней штатной структуры и укрепления кадрового состава, повышения квалификации аппарата. Относительно некоторых собственных позиций. Выступаю за «равноправие» различных видов жилья: крупнопанельного, монолитного, кирпичного; «равноправие» индустриального и индивидуального проектирования. Сторонник малоэтажной застройки, расширения строительства коттеджей и домов усадебного типа, конкурсности и конкурентности при разработке проектов, их обсуждения с общественностью. Выступаю за индустриализацию производственного строительства, возрождение промышленной архитектуры, экологическую чистоту сооружений, решение социальных проблем при производственных преобразованиях. Настаиваю на упрощении технической документации, на отмене в строительных нормах и правилах верхних ограничений, если они не требуются по условиям прочности, санитарных предписаний, техники безопасности. Это даст свободу архитекторам и проектировщикам, позволит учитывать материальные возможности заказчиков. Считаю, что на смену диктату, что зачастую имеет место, пришло время, когда строителям, конечно на договорной основе, предстоит работать исключительно на удовлетворение интересов потребителей. В вопросе отношений архитекторов и строителей убеждён в том, что имеющиеся противоречия были умело спровоцированы существовавшими условиями хозяйствования. Условиями, при которых они занимались «творчеством» в жёстких рамках нормативов и прейскурантов, перенося неудовлетворённость на взаимное противостояние. Зодчество по толковому словарю Даля является наукой и искусством создания зданий, т.е. неделимым процессом. Сейчас требуется совместное выступление архитекторов и строителей за отстаивание перед властями (как высшей, так и на местах) своих общих интересов подъёма качества архитектуры и строительных работ. И, может быть, стоит подумать о создании Союза зодчих России, объединённого союза профессиональных архитекторов и строителей. В республике накопилось много проблем, решение которых проходит через строительный комплекс: жильё, детские сады и школы, объекты здравоохранения, экология, подъём села, дороги, строительные материалы. Невозможно перечислить всё. За каждой проблемой специальная программа действий. Взять ликвидацию последствий Чернобыльской аварии. Комитету предстоит создать координационный центр по привлечению изыскательских и проектных организаций по разработке проектов планировки населённых пунктов, по выбору типов и проектированию жилищно-гражданских объектов, созданию баз стройиндустрии, экспертированию проектно-сметной документации, выработке экономических льгот для привлечения к строительству подрядчиков и т.д. Изложение телеграфным языком плана и одной-то программы оказывается длинным. По этой причине посчитал правильным за отведённое время дать не наброски по содержанию некоторых программ, а основные положения, принципы, которыми буду руководствоваться при участии в разработке и реализации каждой из программ на посту председателя Комитета, если Вами будет оказано мне такое доверие. Вместе с тем, готов полнее коснуться этих тем в ответах на вопросы. И, наконец, о переходном периоде к той перспективе, которая излагалась, о переходе к рыночным отношениям. Формирование рыночных отношений в инвестиционном комплексе уже шло и по пути децентрализации источников финансирования (резкое падение доли союзного бюджета), и по пути децентрализации управления (изменение структур и изменение направленности их деятельности). В инвестиционной сфере сравнительно небольшие фонды отдельных организаций и предприятий восприимчивы к различным формам собственности. С них можно начинать приватизацию собственности, не откладывая. Но даже при этом, все трудности ещё впереди, хотя известно насколько серьёзно и противоречиво положение, сложившееся в отрасли уже сейчас. Роль Комитета на данном переходном этапе исключительно велика. Главным является участие в реализации программы «500 дней», для этого должна быть организована и исполнена работа, связанная с подготовкой республиканских законодательных и нормативных актов. Пакет почти из 30 законодательных актов и документов, непосредственно относящихся к сфере капитального строительства, должен быть в считанные недели отработан и представлен на Ваше рассмотрение. Первостепенным является и подготовка постановления Совета Министров РСФСР «О мерах по стабилизации положения в строительном комплексе и условиях для перехода к рыночным отношениям». Комитету предстоит, кроме того, разработка многих положений и рекомендаций, направленных на обеспечение реализации программы перехода к рынку при безусловной защите и общих интересов республики, и интересов трудящихся строительного комплекса. Благодарю за внимание». Как говорят военные: - Доклад закончен.
*** Председательствовавший на заседании Р.И. Хасбулатов - первый заместитель председателя ВС РСФСР - перешёл к вопросам. Депутаты не толпились у микрофонов, стоявших в проходах между сиденьями. Похоже, предшественники мои на пост руководителя Госкомархстроя Решетилов В.И. и Чижевский М.В. не тратили зря время, проведённое на этой трибуне, и успели кое-что рассказать дотошным депутатам. Тем не менее, все микрофоны заняты, на смену народным избранникам, получившим ответы, подходили новые для демонстрации своими избирателями активности и познаний. Не забывали, что заседание транслировалось по центральному телевидению. Все обращения ко мне за разъяснениями носили деловой характер, без желания обидеть. Один из вопросов запомнился. Он касался неприспособленности квартир для проживания инвалидов. Это было правдой. Сказал в ответ, что следует делать в перспективе, что у моего отца были парализованы ноги, перемещался он на коляске, и я знаю эту проблему не понаслышке. Время, отведённое по регламенту на вопросы, быстро истекло, и я вернулся в зал на своё место ожидать решения. К исходу 25 минуты рассмотрения моей персоны на табло появились результаты голосования: 162 депутата из 195 присутствовавших были за меня. Это составляло 84 процента, как я тогда не поленился подсчитать. Такого высокого доверия из членов нашей группы не удостоился никто. Вообще же этот день для всех пяти претендентов оказался удачным. В порядке появления на трибуне мы были названы и в постановлении ВС РСФСР, подписанном Хасбулатовым в тот же день. Когда с претендентами было покончено, ведущий объявил следующий вопрос повестки дня; депутаты уже с меньшим интересом продолжили заседание, а нас гуськом вывели из зала. Хотелось перевести дух, осмыслить случившееся, мне всегда нужны паузы между событиями даже не столь волнующего характера, но не тут-то было. За дверью кто-то ухватил за рукав и потащил по коридорам на другое мероприятие. В малом зале, знакомом мне по встрече с представителями депутатских групп, Скоков проводил совещание с руководителями строительных организаций и исполнительных органов страны. Сопровождающий провёл меня на сцену к трибуне, оказавшейся в тот момент пустой. На этот раз Скоков сказал. - Вот новый председатель комитета по строительству и архитектуре. Фамилию мою опять не назвал. Пришлось самому представить себя, и, не зная, о чём говорить дальше, я замолчал. Председательствующий в своей обычной высокомерной манере сделал подсказку. - Вы можете рассказать свою биографию? Это я смог запросто и даже после выразил надежду на взаимопонимание в совместной работе. Ответив на несколько заданных мне вопросов, получил приглашение сесть за стол президиума. С того момента за разными столами всевозможных президиумов правительственного уровня пришлось провести немало времени. После совещания ко мне подойдёт один знакомый и скажет, что при появлении в зале я был очень бледен. Верю, так могло быть, когда отец сильно волновался, его лицо белело. В конце дня прилично «выжатый» вниманием окружающих, вернулся на прежнее место работы, ставшее своим за последние четыре года. Собирал документы, бумаги и попутно принимал поздравления сослуживцев. Перед отъездом домой дал первое в должности председателя Госкомархстроя интервью газете «Коммерсантъ».
*** Дома с женой скромно отметили моё «вознесение», ещё позвонил родным в Свердловск. Дочка Ириша и сестрёнка Тала знали о случившемся событии и поздравили меня. Тала сказала, что мама видела меня по телевизору. В последние годы жизни у мамы было два заветных желания: чтобы Тала приобрела престижную тогда автомашину «Волга» и увидеть сына по телевизору. Уже после смерти отца Валера и Тала Стасюки купили белую «Волгу». Мама тогда не выходила из квартиры, поэтому она подошла к окну и с восьмого этажа дома увидела автомашину, стоявшую у подъезда. А вот сегодня она смотрела на меня, когда я выступал. Конечно, мама не все слова расслышала и не всё поняла, но от начала до конца высидела в напряжении перед экраном, волнуясь и страшно переживая. Её оба желания сбылись. Жить ей оставалось две недели. Спать лёг очень поздно, уснуть мешало возбуждение от всего пережитого за сегодняшний длинный и счастливый день. Только в кровати под одеялом до меня наконец-таки дошло понимание случившегося. Я осознал, что это мой звёздный час и ничего равного ему по значению в строительной судьбе уже никогда не будет и быть не может. Мне хотелось, чтобы о случившемся со мной узнал отец, о котором я думал весь сегодняшний день. Только он, как профессиональный строитель, мог правильно оценить мой путь от мастера строительного управления в небольшом периферийном городе до руководителя строительным комплексом страны. Думаю, он был бы доволен и гордился бы сыном, который оправдал самые смелые его надежды. Наверное, извинился бы за упрёк в мой адрес, прозвучавший недавно. Очень хотелось, чтобы он знал. Но как это сделать, когда его нет в живых? Следующий день был пятницей и прошёл в трудах. На заседании президиума Совмина РСФСР Силаев И.С. представил вновь назначенных членов правительства, в том числе и меня. Затем слушали вопрос о готовности коммунального хозяйства страны к зиме. Самое время обсуждать готовность, когда наступили морозы. Докладывал Порядин А.Ф. - председатель Комитета по жилищно-коммунальному хозяйству РСФСР. Вскоре этот комитет войдёт в состав Госкомархстроя и Порядин будет одним из моих заместителей. Поздно вечером Скоков собрал строительную братию на совещание по накопившимся вопросам, которые теперь адресовались новому председателю, чем он с удовольствием и занялся. Совещание Скоков открыл словами: - Наконец-то нашли на Чапая Фурманова. Он первый раз произнёс мою фамилию вслух, а затем, давая поручения, обращался уже по имени и отчеству. Обстоятельства вынудили его уступить не только Силаеву, но и Верховному Совету. Однако держался он по отношению ко мне подчёркнуто сухо. Шибко нужны были мне его симпатии. И всё же это было неприятно, мне не приходилось в работе иметь натянутые отношения с непосредственным руководителем. Обсуждали подготовку к съезду строителей России, назначенному на середину ноября, а также содержание очень важного проекта постановления правительства по проблемам строительного комплекса. Были даны поручения по оценке ожидаемых итогов работы за 1990 год и составлению прогноза на 1991 год и многое другое. Только кому это может быть интересно? По установленному порядку меня нужно было представить коллективу, работники которого шесть месяцев имели на руках уведомления об увольнении из упразднённого Госстроя РСФСР, а в новый орган их мог назначить только «законный» председатель. В конце совещания Скоков спросил меня: - Вы, наверное, знаете, где находится Госстрой и его люди? Получив моё подтверждение, он добавил: - У меня нет времени, да и коллектива нет. Вам всё знакомо, представляйтесь сами и работайте. Такой вариант меня вполне устраивал, и в субботу утром я провожу первую рабочую встречу с членами коллегии. Госкомархстрой занимал в Фуркасовском переулке 4-х этажное здание, выходившее краем дворового фасада на площадь Дзержинского. Часть нашего здания, в том числе огромные подвалы, где по рассказам раньше содержались подследственные, была в собственности Комитета государственной безопасности СССР. После распада Союза мне пришлось вступить в переговоры со службами КГБ и настаивать на освобождении занимаемых помещений. Скажу, что комитетчики вели себя, не в пример нам, представлявшим новую власть, достойно и слово умели держать. Так Госкомархстрой стал единоличным владельцем здания, но этих площадей ему не хватало. На третьем этаже в дальнем от входа торце здания имелась огромная почти квадратная в плане комната - кабинет председателя. Вдоль наружной стены, изрешечённой окнами, стоял длинный старомодный стол для заседаний. В одну линию с ним в самом углу размещался письменный стол с вертящимся креслом. На стенке висели карта Советского Союза и длинная фотография центральной части Смоленска. Больше в комнате ничего не было. Нужно сказать, что кроме себя, я ничего не привнёс нового в кабинет за всё время, пока занимал его. Я вообще не имел привычку что-либо менять в кабинетах, которые занимал, оставлял их такими, какими они были до моего вселения. Провожу первую встречу с коллегами и предлагаю им основы взаимоотношений в работе: доверие, самостоятельность, согласование только принципиальных решений, взаимоподдержка на внешнем «фронте», откровенность, обращение друг к другу только на Вы, право на отстаивание своего мнения, но после принятия решения его исполнение обязательно и критика не допускается. Сам я, работая в комитете, этих принципов придерживался. Далее при рассмотрении шли вопросы, не помещавшиеся на целой странице: работа ликвидационной комиссии, подготовка положения о комитете, подготовка к совещанию строителей, размещение работников, транспорт, питание, законодательные акты и т.д. Всё нужно было охватить сразу, не забывать о мелочах. Много времени отнимали заседания президиума Совмина и бесконечные совещания у Скокова, а нужно было комплектовать состав организации, начинать заниматься основной работой. Хотя возвращался домой после девяти вечера, приносил с собой деловую почту, расписывал её ещё час-полтора, чтобы утром отдать секретарю. В трудах и заботах прошли первые две недели. Наступило 26 октября, день рождения мамы. Утром, как обычно по пятницам, состоялось заседание президиума Совета Министров по вопросу: «О подготовке и выполнении плана практических действий по переходу к рыночным отношениям». Как звучит-то?
*** На заседании мне передают записку: «Звонила Маргарита Карповна Кожевникова из Свердловска. Сказала, что Вашу маму в тяжёлом состоянии отвезли в больницу, и Вам нужно срочно прилететь». В голове всё смешалось, попросил разрешения уйти, так как рейс отправлялся через несколько часов. Записи сестры: «25 октября с утра мне под общим наркозом делали операцию на спине. Был запущен нарыв, и всё не хватало времени: полно домашних забот и дел на работе. Дотянула до того, что уже не могла ходить. Беспокойство о больной маме и детях не оставляло меня и на операционном столе. После выхода из наркозного состояния стала отпрашиваться у врача домой. Он не отпускал. Попросила помощи у Маргариты, и она добилась для меня разрешения. Во второй половине дня уже хлопочу по хозяйству. Поливаю цветы на подоконнике в большой комнате, где постоянно находится мама. Было 17 часов. Слышу за спиной какой-то шорох. Оборачиваюсь и вижу, что мама полулежит на полу рядом с диваном, у неё из горла фонтаном бьёт кровь. Я закричала, от двери вернулся сын Андрей, который уходил на тренировку. Постарались вместе с ним поднять маму, посадить на диван. Звонили Валере. Он с Маргаритой вскоре подъехал. Вызвали скорую помощь. Не помню, как маму выносили, и с кем была я. Меня никто не одел, а сама я не могла это сделать. Вернулся Валера, в больнице его не оставили. Утром с Иришей поехали в больницу к маме. Её кровать стояла в коридоре. Больные в палате сказали, что она так сильно ночью кричала, и кровать выкатили. Запомнились мне её слова: «Корей, корей». Наверное, «скорей» говорила». Мне же думается, что это слово связано с «Борей», т.е. со мной, даже уверен в этом. Когда мама потом ненадолго пришла в сознание, она спрашивала Иришу. - Сообщили Боре? Он приедет?» Опять строчки из записей сестры: «Ничего больше не помню. Как ушла? Наверное, Ириша осталась с мамой, а я поехала на перевязку. Лежу на столе, мне на спине чистят нарыв, я плачу. Дальше ничего не помню. Вечером приехал Боря, он ночевал у мамы». Из аэропорта Домодедово улетел в Свердловск. После приземления сразу отправляюсь в 1-ую городскую больницу на улице Большакова. Мама лежала на кровате-каталке, стоявшей прямо в коридоре, рядом с ней капельница. Застыл возле мамы в 22.30. Была надежда, что она прийдёт в себя, откроет глаза и увидит меня. Она ведь просила, чтобы позвонили Боре и вызвали его из Москвы. Она хотела видеть меня, и ждала приезда. Я стоял и надеялся. Несколько раз подходил врач, не договаривая до конца, объяснял мне, что у Любови Андреевны очень тяжёлое состояние, что они сделали всё возможное. Я стоял неподвижно, вспоминал, думал, надеялся на чудо. Рядом сновали озабоченные медработники, для которых я был помехой, так как им меня приходилось обходить. Я стоял, не сходя с места. Наступило 27 октября. Мама пережила свой день рождения, я был рядом, но она не знала об этом, не приходила в сознание. Я простоял, не присаживаясь, до 9 утра, пока меня не сменила Ириша. Поцеловал дочь в носик, поговорили с ней шёпотом. Она рассказала, что вчера днём, когда бабушка приходила в сознание, то попросила снять с неё золотые серёжки и взять себе на память, спрашивала обо мне, когда я буду. С дежурства у мамы отправился на квартиру Стасюков. Воспоминания Талы: «Утром 27-го Боря вернулся из больницы. Мы сидим, он рассказывает, как мама пережила ночь. Он что-то поел, пошёл отдохнуть и попросил выключить телефон, чтобы звонки его не будили. С мамой осталась Ириша. Я ответила, что сейчас выключу, но не успела дойти до кухни, как раздался звонок. Мне всё уже было ясно. Ириша плакала, сказала, что бабушка умерла. Бедненькая, ей досталось видеть смерть дедушки и смерть бабушки. Мы с Борей поехали в больницу, мама уже лежала в отдельной комнате. Я поцеловала ей ноги. Всё, я осталась без родителей. Они были для меня уже не только родителями, они были как мои дети». В больничном коридоре каталки уже не было, её перевезли в покойницкую комнату. Нам показали куда пройти. Маленькое помещение, проход возле каталки с одной стороны, окно открыто, холодно. Мама лежит головой к окну, руки сложены на груди. Тала в слезах, успокаиваю её. Досталось же ей последние годы. Я далеко, бываю наездами, а она крутится одна дни и ночи, разрывается между работой, двумя детьми, больными родителями. Как только выносит такую нагрузку? Постояли молча, не зная, что дальше делать. Потом по очереди поцеловали маму, я поцеловал мамины руки, вырастившие нас. Вышли. Всё. Теперь нас только двое: Тала и я.
*** К этому времени никого не осталось в живых из старшего поколения семьи Егорушкиных. Незадолго до маминой смерти пришла телеграмма с печальным известием о кончине Гали - младшей маминой сестры. Маме об этом мы не сказали, так как состояние её здоровья было тяжёлым, она медленно и тихо угасала, всё меньше ходила по квартире, порой теряла сознание. Однажды она рассказала Тале, что сейчас видела во сне три гроба: нашего отца, свой и не смогла разобрать, чей третий. - Кто же третий? - спрашивала она у дочери. Тала подумала о тёте Гале, но промолчала. А мама продолжала допытываться. - Кто же третий? Всю жизнь маминой заботой были дети, потом добавились внуки и правнуки. В её дневниковых записях, которые она порой с большими перерывами вела в 1984 - 1990 годах, почти нет слов о себе. Она пишет только о молодых: чем занимаются, как учатся в школах. Приведу некоторые записи, дающие представление о маминых заботах и переживаниях тех лет. Кстати, она вела отдельно дневники по Диме и по Андрею, которые были сыновьями моей сестры. «Дима с Андреем пекли печенье, сами делали компот. Я не думала, что они всё могут делать... Тала купила собачку Грея за 120 рублей... Дима с Андреем были в Евпатории 45 дней... Дима возил Грея на выставку в Свердловск электричкой, получил награду - медаль. Очень доволен... Дима занял первое место по городу на конкурсе по физике. Дима на областном конкурсе занял 4 место по физике. Получил почётную грамоту... Андрюша с Талой поехали в Свердловск, будут у Ирины, а потом полетят к Лёне (мой двоюродный брат) в Киев....В выходные бываем в саду и Андрюша хорошо помогает...Ездили к Ирине на новоселье, были часа три, Андрюша играл с Ромой (мой первый внук, сын моей дочки Ирины)... В выходной день были в саду. Андрюша был на чердаке, подавал ему доски Саша (мой сын), а Саше Боря (это я)... Вот уже и заканчивается учебный год. Сейчас у Андрея отметки лучше. Сидит больше дома. В выходной он ездил с родителями в Свердловск, помогает ремонтировать квартиру, переезжаем в Свердловск (05.05.87г.)...Ездили проведывать Ирину в роддоме. Катюша (моя первая внучка) ему понравилась. 1-2 мая собираемся все у нас. Андрюша отремонтировал буфет, а дед не смог... Деду делали операцию. Дима часто приходил подменять меня или Талу... На этой неделе Диму приняли в комсомол... Именины ему справляли два раза: в воскресенье и четверг. Мы с Талой купили ему часы за 40 рублей... Дима грамот наполучал много: по физике, по математике. Теперь увлёкся дискотекой. Приходит в 10-11 часов, а я очень волнуюсь. Не сплю, пока не придёт. Сижу, волнуюсь и места себе не нахожу... Сегодня рано встал и писал билеты, смерил давление, а у него 200 на 140. В эти-то годы! При таком давлении, какая там учёба... Прямо я его не узнаю. В младших классах был совсем другим. Я лежу в кресле, а он у меня в ногах свернётся клубочком и уснёт. Все говорят переходный возраст, а я этому не верю. Мои дети тоже были в переходном возрасте, и этого не было... Дима писал сочинение о Пушкине. Димино лучше всех... Завтра экзамен по литературе, а он после консультации ушёл на дискотеку, и всё ещё нет... Получили в Свердловске (Стасюки) 4-х комнатную квартиру. Диму приглашают в Московский физико-математический институт. Это счастье иметь такого умного сына... Сашуля всё сдал на 5. У Димы был выпускной вечер. Перечисляли его заслуги по математике, физике, везде занимает первые и вторые места. Теперь забота о поступлении... Дима подал документы в университет. Сдал последний экзамен сочинение... Ну, теперь будем поздравлять, когда закончит. Раньше времени нечего радоваться...Мы переехали в Свердловск (20.10.87г.) на Антона Валека 17, квартира 18. Это уже, наверное, последний переезд. Обживаемся здесь... Лежали с дедом (мой отец) два месяца и семь дней в нейрохирургии...Дима сдал экзамены на повышенную стипендию. Саша все на 5. Он Ленинский стипендиат. Вот уже два внука учатся в Вузах. Какое счастье иметь таких детей, внуков... Уже скоро будет год, как мы здесь. Дима сдал экзамены за первый курс. Андрюша закончил седьмой класс на 4-5. С 30 июня в лагере. Вырос, возмужал. Отрабатывал в оранжерее. Принёс мне корешки хризантемы, я их посадила... Были с Раей (моя жена) на защите у Саши. Его похвалили, а нас поздравил его руководитель. Защитился на 5... Вот скоро месяц, как Дима в колхозе, хотя ему и нельзя было ехать. Работает, звонил один раз. Там он даже фруктов не покушает. Приехал Дима. Худой, аж синий. Кашляет. Теперь надо кормить хорошо, а он старается похудеть ещё на четыре килограмма... Сегодня день рождения Димы. Ему исполнилось 18 лет. Подарили Димаку, как и Саше, чашечку с блюдечком пить кофе. Ходили с цветами. Хочется, чтобы его жизнь сложилась хорошо, чтобы с отличием закончил университет, чтобы не болел... Вчера Дима и Оля подали заявление в Загс. Расписываться будут 13 января 1981 года, а сессия начинается 15. Сегодня ездили в Загс расписываться. Мы все были там. Фотографировались. Потом у Стасюков собралось человек 20. Поздравляли молодых, отмечали. В 2 часа поехали в Первоуральск. Там в кафе была свадьба. Народу было много. Всё хорошо. Дед был с Ромой, а Катюша у Раиной сестры. Андрюша и Ирина всё фотографировали... От Ирины привезли кровать и везде Андрюша. Закончил 8 класс на 4-5. Две очереди отработал вожатым, подвожатым и судомойкой. Заработал 95 рублей. Тала обещала ему купить куртку... Все дети учатся, родители работают. Ждём правнучку. Олю положили в больницу на сохранение. Вот горе!.. Выписали Олю (жена Димы) с Инной (07.07.89г.) Дима работает в пионерлагере воспитателем. Сегодня приехал домой на один день. Отработал две очереди». 13.01.90г. «Все дома. Учатся. Инну (дочь Димы) смотрим все. Тала работает 4 часа, я смотрю 2-3-3,5 часов, пока Оля придёт с занятий. Дима сдал все зачёты, осталось сдать один экзамен. Потом будет смотреть Инну, а Оля пойдёт на учёбу. Опять все на занятиях. Я что-то заболела». Во время обострения болезни мама пишет текст телеграммы моему сыну. «Вручить 13 июля. Дорогой Сашуля. Поздравляю с днём рождения. Желаю здоровья, многих лет счастливой жизни. Закончить аспирантуру. Жениться на любимой. Целую. Бабуся» Далее приписка: «Ириша перепиши». И ещё добавлено: «Хочу видеть всех вместе». С этим желанием мама никогда не расставалась. 08.08.90г. «Закончил учёбу, заработал стипендию и отдыхал дома, а сейчас Дима под Сочи. Ждём скоро домой... Вот Андрюша и закончил 10 класс. Две очереди работал в пионерлагере вожатым. Был дома дней 6-7. Вчера уехал на базу Хрустальную на 2 дня. Ждём домой. Везде такие ужасы, там убили, там ограбили». После этого дня на бумаге появлялись только отдельные иногда без окончаний слова, сползающие со строчек вниз. Мама зачёркивает их, старается повторить, но лучше не получается. Она находится в постоянном ожидании тех, кого нет дома. Когда я приезжал в командировку в Свердловск и задерживался на работе, она ждала меня. Ставила в коридоре напротив входной двери стул, садилась и ждала часами, ждала до тех пор, пока я не приходил. Это заставляло меня торопиться домой.
*** Хоронили маму во вторник 30 октября. Прощание проходило в ритуальном зале 40-ой областной больницы. Прилетели с Украины мои двоюродные братья Гена и Лёня Шулипы с жёнами, Юра Егорушкин. Я тяжело переживал смерть мамы. Когда заходил в ванную комнату и видел себя в зеркале, то слёз не сдерживал. Оставаться одному было невыносимо, что-то сдавливало грудь, не хватало дыхания. Во время прощальной церемонии дважды мне казалось, что я не смогу больше сдержаться и тогда не знаю, что произойдёт со мной. Похоронили маму рядом с отцом. Это был сороковой день после его кончины. Поминки прошли в кафе главка на втором этаже. Были родные и близкие люди, нас было много. Я говорил на поминках первым и вёл их. Как это трудно. Юра потом сказал мне: - А маму ты любил больше, чем отца. Я ничего не ответил тогда. Любовь к отцу иная, она строже. Отец был мужественным, самостоятельным он не нуждался в поддержке, на первом месте у него стояла работа. Любовь к отцу вбирала уважение к нему, как к руководителю, производственнику, и его деловым качествам. Мама нуждалась в помощи. Дети и семья у неё на первом месте, только им она посвятила себя и ради них прошла свой путь. Мне хотелось отвечать ей тем же, хотя у меня, как и у отца, на первом месте в жизни была работа. Да я любил маму теплее, бережнее, стараясь меньше доставлять ей огорчений и тревог, зная, как она их трудно переживает. Всё связано с мамой. Мама есть мама и, наверное, у каждого так. На следующий день были на кладбище, а уже вечером прилетели в Москву вместе с моими двоюродными братьями Шулипами. Шёл дождь, встречавшие нас два сослуживца раскрыли огромный зонт. Моей супруге такое обхождение понравилось, а я не терпел угодливости и предупредил, чтобы меня впредь никто кроме водителя не встречал. Так потом и было. Передали они мне накопившуюся почту для рассмотрения и сказали, что завтра в 8 утра встреча у Скокова. С головой окунулся в дела, и это отвлекало от печальных мыслей о случившемся горе. В воскресенье 4 ноября, на девятый день помянули маму. На этот раз я остался в Москве. В первых числах декабря я на воскресные дни прилетал в Свердловск, но 5 декабря на сороковой день был на работе. В связи с великой и бестолковой перестройкой в стране и становлением комитета дел было невпроворот, и в постоянных заботах завершился год. 29 декабря в субботу улетел в Свердловск, прошли грустные праздничные дни, 2 января уже 1991 года вернулся в Москву. 1990 год принёс незабываемые огорчения и памятные удачи. В обращении к другу это звучало так:
Я долго не писал тебе ни строчки, Но получилось так не без причин: Подножки подставляла жизнь и кочки, Чтоб топью волочить потом трясин. Жестокостью открыто донимала. Однажды лишь внимательной была, Когда меня расспрашивать вдруг стала О том, как у меня идут дела. И словно невзначай смогла устроить Мой звёздный час меж двух таких потерь, Которым равных не было по горю, И, может, не случится уж теперь. Я долго не писал. И всё же строчки Пока даются мне ещё с трудом. Надеюсь, что когда-то выйдут сроки, И к лучшему свершится перелом.
*** Я был членом правительства около двух с половиной лет, и у меня никогда не появлялось желание увидеть себя вновь в этой должности. С родителями прожил более 53 лет, но в них нуждаюсь и сейчас, их не хватает, они всегда нужны. С ними не чувствовал бы себя крайним на фланге жизни. Тяжело мне давались эти воспоминания и спустя десять лет. Как помнит читатель, начинался раздел описанием встречи с Алексеевым В.А., которая не предвещала неожиданностей в моей строительной судьбе, а в итоге толкнула в водоворот немыслимых событий. Упоминанием о Виталии Александровиче хотел и завершить раздел, поскольку, благодаря его инициативе и искренней поддержке я оказался в роли члена правительства Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, а затем Российской Федерации. Подробнее о том, как мне удалось отыграть её, надеюсь рассказать.
|