Упразднение Минстроя России

     30 сентября 1992 года Президент Российской Федерации Б.Н. Ельцин подписал  Указы «О системе центральных органов федеральной исполнительной власти» и «О структуре центральных органов федеральной исполнительной власти». Документы имели порядковые номера 1147 и 1148. До конца года ещё оставалось немало времени, а количество вышедших в свет Указов уже перевалило за тысячу. Если судить по их числу, то интенсивность работы конституционного гаранта страны была исключительно высокой. Относительно полезности его трудовых усилий для становления и развития Российской Федерации ничего утвердительного сказать не могу.  

В первом документе сообщалось, что организационно-правовыми формами центральных органов власти России отныне являются министерство, государственный комитет, федеральная служба, российское агентство, федеральная инспекция, и делалась попытка раскрыть содержание понятий:

«Министерство является центральным органом власти, осуществляющим руководство порученной ему отраслью или сферой деятельности. Руководитель министерства - министр входит по должности в состав Правительства РФ, осуществляет руководство на основе единоначалия и несёт персональную ответственность за выполнение возложенных на министерство функций.

Государственный комитет является центральным органом власти, осуществляющим на основе коллегиальности межотраслевое регулирование. Председатель входит по должности в состав правительства.

Комитет является центральным органом власти, осуществляющим регулирование и межотраслевую координацию по вопросам, находящимся в его ведении. Руководитель не входит по должности в состав Правительства».

Упоминание об ответственности главных лиц комитетов отсутствовало и не давалось разъяснение словам «руководство, регулирование, координация», определяющих характер работы структур, что позволяло толковать их по своему усмотрению.

Собственно, и до выхода в свет нового регламентирующего документа центральные органы исполнительной власти страны состояли из министерств, госкомитетов, комитетов, и особой необходимости, как мне представлялось, напоминать об этом не стоило.

Предвидя такую точку зрения у некоторых чиновников, составители посчитали нужным объяснить свои действия в преамбуле Указа, написав, что это делается «в целях упорядочения системы, определения организационно-правового статуса центральных органов власти и в соответствии с предоставленным Y Съездом народных депутатов РСФСР полномочиями».

В постановлении Съезда народных депутатов РСФСР «Об организации исполнительной власти в период радикальной экономической реформы», принятом 1 ноября 1991 года, действительно имелась запись: «Президент РСФСР в соответствии с выделенными Верховным Советом РСФСР бюджетными средствами до принятия Закона РСФСР «О Совете Министров РСФСР» самостоятельно решает вопросы реорганизации структуры высших органов исполнительной власти». Срок действия льготных полномочий истекал 1 декабря 1992 года.

Выходило так, что Президент не упустил возможности воспользоваться предоставленным ему «на период» правом и провёл «упорядочение системы», структура которой не оставляла его в покое все годы правления. Видимо, боязнь опоздать провести реорганизацию в отведённый срок привела к спешке при подготовке Указов, что отразилось на качестве их содержания и на правильности принятых решений. Тогда такая мысль в голову не приходила, так как об этой оговорке в Постановлении Съезда о сроке действия льготы уже успел позабыть. 

Процессу «упорядочения системы», а правильнее сказать, перетряхивания структур центрального аппарата власти, приводившему к их разрушению и потере дееспособности, Ельцин придавал особое значение в деле ликвидации социалистической системы хозяйствования, и потому не допускал между преобразовательными актами продолжительных перерывов. 

Человеку, трезво смотревшему со стороны на происходящее, тогда казалось, что Президент не ведает того, как используемые приёмы, касавшиеся не только структуры органов управления, но и всех других сфер жизнедеятельности общества, ведут к развалу устоев власти, к краху великого государства. 

Упомяну попутно один незначительный, но любопытный факт, который подтверждает, что прошлое сопротивлялось перестроечным нововведениям, чтобы не создалось у читателя представления, а то ведь с годами былое будет отлакировано до неузнаваемости, будто движение общества к рыночным отношениям не наталкивалось на препятствия и не спотыкалось.

На заглавном листе Указа размещался герб РСФСР, т.е. Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, так как принятие нового атрибута государственности бойкотировалось Верховным Советом.

В верхней части герба легко читалась аббревиатура «РСФСР», а в нижней - «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Борису Николаевичу, который, как выяснилось в перестроечный период, был всегда, что, правда, за ним не замечалось ранее, непримиримым противником социализма и всех его частностей, приходилось терпеть подобные неувязки. Не всё было ему подвластно.

Приходилось и нам, имевшим меньшие возможности влиять на происходящее, сдерживать эмоции, встречая в Указах несуразности, подобные упоминавшимся в части обязанностей и ответственности структур власти, а также в других случаях по более принципиальным вопросам.

Что же касается другого Указа, то согласиться даже с началом первого пункта было никак нельзя, ибо здравый смысл в нём, по моему мнению, вообще отсутствовал. После грозного слова «Упразднить» следовало: «Министерство архитектуры, строительства и жилищно-коммунального хозяйства». 

В числе упраздняемых называлось ещё Министерство промышленности с действующими в его составе департаментами, но взамен их образовывался Государственный комитет по промышленной политике и самостоятельные комитеты по металлургии, машиностроению, оборонным отраслям, химии и нефтехимии.

Кроме того, далее в тексте следовало перечисление ещё 13-ти ликвидируемых комитетов и служб, но они были рангом ниже.

В пункте, начинавшемся со слова «Реорганизовать», упоминалось 26 министерств, государственных комитетов, комитетов и государственных служб, а в пункте «Считать необходимым реорганизовать» - 5 госкомитетов и комитетов.  Если исходить из названия пунктов, то в первом случае структуры реорганизовывались без необходимости, т.е. просто так, а во втором - «считалось», что эта самая необходимость имеет место быть.

Таким образом, реорганизационные акции в той, либо другой степени коснулись 46-ти из 50-ти существовавших органов правительственной власти, названных выше уровней, т.е. практически всех. Чтобы не нанести урон количественному составу организаций, тем же Указом было образовано пять новых госкомитетов и комитетов.

Можно себе представить обстановку, в которой оказались структуры государственного управления. На ближайшие полгода их захлестнули заботы, связанные с преобразованиями, а надо добавить, что столько же времени организации лихорадило до выхода в свет «судьбоносных» решений, так как, несмотря на секретный характер работы составителей Указов, утечка информации происходила. Она порождала всевозможные слухи, а те, в свою очередь, подтачивали и расшатывали коллективы не менее эффективно, нежели последовавшая за ними реорганизация. 

Слухи о готовившемся упразднении министерства строительства доходили и до меня, но я по простоте своей не придавал им значения и даже успокаивал коллег, считая, что подобное абсурдное решение, даже если оно каким-то некомпетентным  чиновником будет предложено, Ельцин никогда не поддержит. Как строитель по образованию и бывший работник этой отрасли, он должен был понимать ошибочность подобного шага.

***

     Вместо упразднённого министерства по строительной отрасли и коммунальному хозяйству создавались Комитет по вопросам архитектуры и строительства и Комитет по муниципальному хозяйству. Это решение  ошеломило, хотя нельзя сказать, что строительная общественность была  совсем неподготовленной к такому повороту событий. За два предыдущих года реорганизации государственного аппарата уже случались, и строительная отрасль не оставалась без внимания Президента.

Замечу попутно, что в этот период было неустойчивым и положение высшего эшелона власти - председателя Совмина и его заместителей. Первое правительство Силаева И.С. просуществовало с 15.06.90г. до 11.07.91г., второе - до 26.09.91г., т. е. два с половиной месяца. Из семи заместителей председателя в новом составе остались только Г.В. Кулик, И.Т. Гаврилов и М.Д. Малей.

После отставки Силаева обязанности Председателя Совета Министров полтора месяца исполнял О.И. Лобов.

С 6 ноября 1991 года правительством руководил сам Президент страны, так как он не смог провести через Верховный Совет утверждение на эту должность Е.Т. Гайдара. Пришлось назначить его своим заместителем. Совмещение Ельциным двух ключевых государственных должностей носило формальный характер и ничего хорошего не давало: он не всегда проводил заседания с членами правительства, перепоручив руководство Советом Министров первому заместителю Председателя Г.Э. Бурбулису. К этому моменту состав заместителей обновился настолько, что в нём не осталось ни одного человека из команды Силаева.

Президента не интересовала преемственность в руководстве, он делал ставку на кадры, готовые предложить и реализовать любые непопулярные шаги, получившие тогда название шоковой терапии. Предложить и реализовать их ради достижения какой-то «высшей» цели, о которой большинство членов общества понятия не имели, да, полагаю, что и сам ведущий представлял её смутно, а о возможных негативных последствиях для государства и народа вообще не задумывался.

Кроме уже названных заместителей, ещё были А.Н. Шохин, С.М. Шахрай, А.Б. Чубайс, В.Ф. Шумейко, относившиеся к группе реформаторов молодого поколения, М.Н. Полторанин, В.А. Махарадзе и Б.Г. Салтыков, возраст которых поторапливал успеть оставить след, а если говорить точнее, то наследить в истории. Замыкали компанию заместителей «производственники», так говорилось о тех, кто имел опыт работы в хозяйственной сфере деятельности, Г.С. Хижа и В.С. Черномырдин, они были старше остальных и держались особняком.        

В начале марта 1992 года Ельцин назначил Е.Т. Гайдара первым заместителем, и ровно месяц они с Бурбулисом были «на равных», а в середине июня, оценив в деле способности Егора Тимуровича - исполняющим обязанности Председателя правительства. На это не требовалось по действовавшей Конституции страны согласие Верховного Совета, но срок пребывания руководителя правительства в «подвешенном» состоянии был ограничен.

Что же касается органа, ведавшего делами строительства, то за два года работы я назначался его руководителем трижды: Постановлением Верховного Совета РСФСР в октябре 1990 года - председателем Государственного Комитета РСФСР по архитектуре и строительству, Указом Президента в августе 1991 года - на ту же должность в той же организации и Указом Президента в ноябре 1991 года - министром архитектуры, строительства и жилищно-коммунального хозяйства РСФСР.

В каждом случае переназначение касалось всех сотрудников аппарата, вводилось новое штатное расписание, предусматривалось сокращение численности работников, сохранявшейся, в конечном итоге, на прежнем уровне, изменялись направления работы, утверждалось с большим опозданием по вине правительства очередное положение о деятельности организации.

Такие встряски не обходили стороной и другие государственные структуры, некоторые из них переживали бессмысленные преобразования даже чаще, чем строительная отрасль. Например, за тот же период аграрии прошли через Министерство сельского хозяйства и продовольствия, Министерство сельского хозяйства, Министерство сельского хозяйства и продовольствия и Министерство сельского хозяйства.  Получалось принудительное хождение по замкнутому кругу.

В результате систематических «набегов» на структуру исполнительной власти, совершаемых Президентом, работу государственных органов лихорадило, реорганизации держали аппаратных работников всех уровней в напряжении, не давали возможности заниматься делом, заставляли чиновников, не уверенных в завтрашнем дне, думать о вариантах трудоустройства.

Уже тогда я воспринимал случавшиеся перетряски, и в этом мнении был не одинок, как намеренное выведение из строя квалифицированных кадров государственного аппарата. Иначе нельзя было объяснить, например, такую реорганизацию: Министерство экономики - Министерство экономики и финансов (на четыре месяца) - Министерство экономики.    

Аппарат федеральной исполнительной власти, не один раз переживавший потрясения, ждал новых изменений в любой момент; он даже нервничал, если долгое время не случались коренные ломки. На этот раз появлению в свет Указов предшествовал целый год без организационных нововведений Президента. Временами даже закрадывалась в голову мысль, что он, наверное, в очередной раз заболел, а это случалось весьма часто, и состояние его здоровья не позволяет заняться делом первостепенной важности. Выпущенные дуплетом Указы о центральных органах федеральной исполнительной власти  подозрения на сей счёт сняли.

***

     Статус центрального аппарата строительной отрасли, всегда занимавшей в народном хозяйстве ведущее место вместе с промышленностью, транспортом, связью и сельским хозяйством, оказался низведённым до уровня таких структур, не хочу при этом умалять их значение для развития общества, как Кинокомитет, Геолком, Роскомархив.

К тому же, в названии Комитета втесалась вставка «по вопросам», не по архитектуре и строительству, а по вопросам архитектуры и строительства. Такое дополнение не имелось в названиях ни одного министерства и комитета, и своей необычностью ещё более принижало роль нового органа. Строительная общественность была возмущена.

Уже 6 октября в адрес Президента, Правительства, Верховного Совета России обратились Союз строителей России, Союз архитекторов России и Центральный комитет профсоюзов работников строительства и промстройматериалов РФ по вопросу повышения статуса органа власти, ведающего вопросами строительного комплекса страны.

Председатель ЦК профсоюза С.С. Введенский в письмах выражался лаконично и категорично: Ельцину Б.Н. - «Настаиваем на пересмотре принятого решения», Гайдару Е.Т. - «Новым шагом к полному развалу и неуправляемости строительного комплекса может стать упразднение Минстроя России. Требуем принятия правительством...», Хасбулатову Р.И. (председатель Верховного Совета) - «Просим приостановить действие Указа Президента в части упразднения Минстроя РФ». Опережая события, скажу, что ответов на обращения профсоюзов и других общественных союзов не последовало.

Коллектив упраздняемого министерства, как и его первое лицо, по положению не имели права выходить в вышестоящие органы по поводу уже состоявшегося решения. Однако руководители строительных концернов и ассоциаций, находившихся в ведении министерства, настаивали на моём обращении к Президенту.

Если бы Указ не затрагивал меня лично, как министра упразднённой организации, то подсказки со стороны коллег мне бы не требовались. В данном же случае моё обращение могло толковаться обеспокоенностью за свою собственную судьбу, и от одной этой мысли становилось неловко.

И всё же выход из создавшегося щекотливого положения был найден. Я написал письмо Ельцину не на фирменном бланке организации, а на обычной бумаге, и подписался без указания должности, хотя от работы отстранён не был. В конце письма добавил принципиальную на мой взгляд фразу, которая исключала возможные кривотолки.

Приведу полный текст обращения, хотя оно не отличалось краткостью, так как в нём рассказывалось первому лицу государства о направлениях работы министерства в переходный период:

                                                                   «Президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину.

                                  Уважаемый Борис Николаевич!   

В реализации государственной экономической политики важную роль выполняет государственный орган по делам строительства, о чём свидетельствует и международная практика.

Россия до 1989 г. практически не имела полноценного строительного комплекса, а работа Госстроя РСФСР жёстко регулировалась со стороны союзных структур.

Становление действенного государственного органа управления было положено Вашим распоряжением от 20 октября 1991 года № 63-рп, которым определялось, что Госкомархстрой РСФСР осуществляет государственную политику в области архитектуры, строительства и градостроительства на территории Российской Федерации.

В соответствии с Вашим Указом от 28 ноября 1991 года № 242 был образован Минстрой России. Произошло уточнение функций, формирование задач и правового статуса министерства с учётом перехода к рыночной экономике.

Минстрой России с момента его образования стал активно выполнять возложенные на него задачи и обязанности.

По инициативе министерства и при его непосредственном участии разработаны Законы «Об инвестиционной деятельности в РСФСР», «Об иностранных инвестициях в РСФСР», «Об основах градостроительства в РСФСР», «О приватизации жилого фонда».

Подготовлены и внесены в Правительство проекты законодательных документов о федеральной жилищной политике, финансировании и кредитовании строительства.

Внедрены конкретные отношения с применением договорных цен, система лицензирования организаций и предприятий строительного комплекса, перестроены органы государственной вневедомственной экспертизы и государственного архитектурно-строительного надзора.

Разработаны и утверждены совместно с Госкомимуществом России рекомендации по учёту особенностей предприятий и организаций строительного комплекса при их приватизации и осуществлении полномочий собственника.

В текущем году начнёт функционировать новая система ценообразования в капитальном строительстве на основе ресурсного метода.

Министерством осуществляются целенаправленные действия в области новой градостроительной политики и жилищной реформы.

Разработана генеральная схема расселения на территории России с учётом комплексного подхода к развитию территорий, массовой миграции населения, последствий Чернобыльской аварии и других экологических катастроф.

Составлены программы развития строительной индустрии и промышленности строительных материалов в соответствии с изменившимися подходами к структуре и качеству застройки населённых пунктов, а также к требованиям научно-технического прогресса.

Создаётся принципиально новая государственная система строительных норм, правил, стандартов и сертификации строительной продукции. Эта работа ведётся совместно с государственными организациями по строительству стран СНГ, с участием межгосударственных организаций, прежде всего стран ЕЭС и бывшего СЭВ.

Переданы Правительству положения по организации подрядных торгов, порядку приёмки объектов, правилам договоров подряда и другие. Министерство готово, начиная с 1993 года, проводить торги подряда по объектам, финансируемым из федерального бюджета.

Решению этих задач помогает отработанное Минстроем России  взаимодействие с центральными и местными органами управления, профсоюзом работников строительства и промышленности строительных материалов, а также с государственными органами по строительству зарубежных стран (ФРГ, США, Франция, Англия, Турция и др.).

Проводимая Минстроем России работа по переводу отрасли на рыночные отношения позволила коренным образом изменить соотношение форм собственности. Из 60 тысяч предприятий и организаций половина работает на арендных, кооперативных и акционерных началах. Ими выполняется более одной трети всех объёмов строительных работ.

Установленные министерству обязанности и права, его статус позволяли в условиях переходного периода к рыночным отношениям комплексно, оперативно и зачастую самостоятельно решать вопросы государственного регулирования развития архитектуры, строительства и градостроительства, координировать государственную деятельность в межотраслевом и территориальном разрезах.

Министерство за период существования не имело со стороны Правительства и местных органов исполнительной власти замечаний по характеру осуществляемой деятельности.

Однако Указом от 30 сентября 1992 года № 1148 Минстрой России упразднён, а статус образованной вместо него структуры понижен не до Государственного комитета, а до Комитета Российской Федерации по вопросам архитектуры и строительства. Это преобразование существенно меняет характер и снижает эффективность работы, усложняет процесс прохождения и принятия решений. Аналогов такой структуры нет как в высокоразвитых зарубежных странах, так и в странах СНГ.

Решение о таком преобразовании не продиктовано объективными причинами и необходимостью и не обсуждалось.

Оно касается лишь одного строительного направления в системе государственной деятельности и не затрагивает в равной степени сельское хозяйство, промышленность, транспорт и связь.

Исходя из изложенного, прошу Вас, уважаемый Борис Николаевич, рассмотреть возможность восстановления статуса государственного органа федеральной исполнительной власти в области архитектуры и строительства.

Примите мои уверения в том, что обращение к Вам не продиктовано моей личной заинтересованностью.  Б.Фурманов. Подпись. 06.10.92г.»

***

     Я намеревался с письмом, содержащим в основном отрывистые фразы, начинавшиеся с новых абзацев, что должно было упростить чтение и восприятие смысла, попасть к Ельцину, но смог добраться только до его приёмной. Помощник Президента В.В. Илюшин, ознакомившись с содержанием обращения, пояснил, что замысел мой о личной встрече осуществить невозможно ввиду невероятной занятости Б.Н.

- Вы можете записаться к нему на приём и ждать, когда подойдёт черёд, но нельзя гарантировать, что у шефа появится желание возвращаться к теме, по которой недавно им принято решение, - добавил он.

Подобный ответ я предполагал заранее, но втайне надеялся на актуальность темы, заставившей меня переступить порог приёмной. Переступать его приходилось иногда и раньше, когда я приносил по запросу канцелярии срочно требовавшиеся материалы и документы, но бывать в кабинете Президента случай не представлялся ни разу. Попасть туда можно было только по приглашению или вызову. Вот и сейчас в назначенное время к нему прошли какие-то посетители.

С Илюшиным Виктором Васильевичем мы познакомились давно, когда оба работали в Свердловске. Он был комсомольским вожаком областного масштаба, затем помощником первого секретаря обкома КПСС у Ельцина. Помощником был и Н.А. Царегородцев, занимавший до этого пост секретаря обкома комсомола. На отсутствие служебной загрузки они жаловаться не могли, так как доставалось им крепко.

Во время моей работы заведующим отделом строительства Свердловского обкома партии наши деловые контакты с помощниками стали частыми. Людьми они были приветливыми, знающими и добросовестными. Открытостью и весёлым добродушным характером отличался Царегородцев, Илюшин же был сдержаннее и держался всегда замкнуто.

Переехав на работу в Москву, Ельцин забрал помощников с собой, и они преданно служили ему не один год. Позднее Борис Николаевич под разными предлогами отдалит их от себя на большое расстояние, так,  впрочем, он поступит и в отношении всех бывших коллег с Урала.

С Илюшиным мы всё-таки договорились, иначе и не могло быть, что он обязательно покажет Президенту моё послание и обратит его внимание на важность темы. Два дня спустя при встрече он передал мне, что Ельцин ознакомлен с письмом. Реакция Президента после чтения, хотя я и в мыслях не допускаю, что он просмотрел письмо от первой до последней строчки, скорее всего только заключительные абзацы, была такой:

- Что он обращается ко мне сейчас, когда я подписал Указ? Почему не возражал раньше? Мне доложили, что вопрос о ликвидации министерства со всеми согласован.

Письменного ответа по моему обращению никто не давал. Низким оказался уровень просителя, чтобы принимать его доводы во внимание.

6 октября письмо Ельцину направил и председатель комитета по строительству Верховного Совета Е.В. Басин. Представитель законодательной власти имел право выражаться смелее: «Полагали бы необходимым принятое решение пересмотреть и на переходный период иметь орган, наделённый статусом министерства». Эта формулировка просьбу не напоминала, она скорее настоятельно, таким был тогда тон депутатов, ставивших себя выше всех в государстве, рекомендовала, как надо поступить в данном случае.

Обращение депутата канцелярия проигнорировать не могла. Через неделю, т.е. 13 октября, Президент подписывает поручение заместителю Председателя правительства: «В.Ф. Шумейко. Прошу встретиться с Е.В. Басиным и внимательно обсудить ещё раз все доводы - не допускаем ли мы ошибки. Проинформируйте». Содержание резолюции давало возможность пересмотреть решение, поскольку Ельцин, что случалось крайне редко, высказал сомнение в правильности документа уже принятого им.

Нуждался ли Борис Николаевич в дополнительных консультациях на самом деле? Конечно, нет. Он инженер-строитель, работал в домостроительном комбинате и руководил им, курировал отрасль много лет, находясь на высоких партийных должностях в Свердловской области и в ЦК КПСС.

Разве могли сравниться с его жизненным опытом и уровнем понимания роли отрасли в развитии общества Шумейко и Басин? Особенно Шумейко, который в недавнем прошлом руководил производственным предприятием в одном из южных районов России. Скорее всего, шла игра в демократию, а пребывание министерства в неопределённом состоянии, видимо, вполне устраивало власть.

Будет уместным привести пример того, как спустя три недели после выхода Указа о ликвидации Минстроя России, Ельцин оценивал значение строительной отрасли. В конце октября, так уж совпало, проходил очередной съезд Союза строителей России. В адрес участников Президент направил поздравительную телеграмму, которую я зачитывал с трибуны. Приведу из неё главные строчки: «Строителям всегда принадлежала ключевая роль в жизни страны и, может быть, в особой мере она важна в период коренных преобразовательных реформ».

Как же в таком случае объяснить факт упразднения министерства той отрасли, которая играет «ключевую роль»? После случившегося воспринимались подобные слова как абсурд или лицемерие, но таким был тогда стиль руководства Бориса Николаевича. Вполне допускаю, что он не читал приветственную телеграмму, подготовленную инициативной группой Союза строителей в свой собственный адрес, что такое же внимание со стороны Президента было оказано и злополучным Указам.

Конечно, главной темой всех выступавших на проходившем съезде, раззадоренных приветственной телеграммой Ельцина, так как восприняли они текст со всей серьёзностью, было восстановление статуса министерства по строительству, но запоздалое сотрясание воздуха в прениях к изменению положения привести не могло.

***

     Шумейко В.Ф. возглавлял правительственную комиссию по вопросам совершенствования структуры центральных органов федеральной исполнительной власти. Именно предложения этой комиссии, состоявшей из заместителей Председателя правительства, легли в основу Указов Президента, с названия которых начиналась эта глава. Замы высказывали свои соображения по реорганизации курируемых ими структур, а группа исполнителей, работавшая в Ново Огарёво, творчески переносила их идеи на бумагу.

Шумейко знал, как ему казалось, правильные ответы на все вопросы, которые только могут возникнуть при переходе к новым рыночным отношениям, поэтому держался уверенно, что нравилось коллегам, озабоченным вечными сомнениями, и не скупился делиться мыслями с подчинёнными. Он был настолько заметной фигурой среди депутатов Верховного Совета первого созыва и по росту, и по обходительной манере поведения, и по правильности речи, что его избрали заместителем Хасбулатова.

Уже с этой должности в июне 1992 года он попал в высший эшелон исполнительной власти страны, где начал быстро завоёвывать рубежи. Крупный, энергичный, подвижный, складно говоривший Виктор Филиппович поспевал всюду произвести впечатление толкового и делового человека.

В тот период было не до выращивания кадров, их высматривали среди предлагавших себя на сходках и митингах по поводам и без оных, и смело втаскивали на вершину власти, а земля наша богата талантливыми людьми, если судить о способностях по словам, а не по результатам, к которым эти слова приводят.

Превосходно владел Шумейко и бюрократическими приёмами. Президент поручил ему встретиться с Басиным и «обсудить доводы», чем и следовало бы ограничиться. Можно было ещё подключить к обсуждению заместителя, курирующего в правительстве строительную отрасль. Но он пустил дело по так называемому кругу, по большому кругу, втянув в него и тех, кого ни коим образом оно не касалось. Однако и это сделать не торопился. Мне не один раз пришлось напоминать ему лично о задании Президента.

Только спустя месяц Шумейко подписал поручение членам правительственной комиссии по вопросам совершенствования структуры центральных органов федеральной исполнительной власти: В.А. Махарадзе, М.Н. Полторанину, В.Г. Салтыкову, Г.С. Хиже, А.Б. Чубайсу, В.С. Черномырдину и А.Н. Шохину. 

Канцелярия Владимира Филипповича подготовила резолюцию краткой и однозначной в толковании: «Прошу согласовать прилагаемый проект Указа». Подписывая поручение, Шумейко после слова «прошу» сделал от руки вставку - «рассмотреть и». Принципиального изменения содержание не претерпело - в этом случае также запрашивалось не мнение, а согласование, требовавшееся для соблюдения формальностей, но щелчок по носу работникам службы такой вставкой сделал.

  Упомяну, что устное разрешение на подготовку «прилагаемого проекта Указа» я получил от Шумейко ранее. Проект мы составили из одного абзаца: «Изменить п.2 Указа Президента Российской Федерации от 30 сентября 1992 года № 1148 в части образования Комитета Российской Федерации по вопросам архитектуры и строительства и образовать Государственный комитет по архитектуре и строительству Российской Федерации (Госстрой России)».

Несмотря на краткость, эта фраза несколько раз переписывалась по замечаниям юридических служб аппарата правительства, а затем администрации Президента, вносивших в неё уточнения, которые не в силах ни понять, ни обнаружить обыватель, пока она не приобрела такой вид.

К проекту подготовленного Указа в качестве обоснования были приложены основные направления деятельности Минстроя России по проведению государственной инвестиционной и градостроительной политики, а также схема межотраслевых связей и регулирования в сфере деятельности министерства. Этот набор материалов ещё до официального поручения Шумейко был передан всем членам комиссии на рассмотрение с моим сопроводительным письмом.

В нём говорилось: «По договорённости с руководителем Комиссии,  заместителем Председателя Правительства В.Ф. Шумейко должно состояться рассмотрение вопроса о повышении статуса Комитета Российской Федерации по вопросам архитектуры и строительства. Направляю Вам пакет документов по данному вопросу. Министр Б.А. Фурманов. 26.10.92г.»

Согласно второму из Указов Президента я продолжал оставаться в должности министра, так как «впредь до завершения организационных мероприятий по упразднению и реорганизации органов государственного управления руководители этих органов продолжают осуществлять ранее возложенные на них функции и несут ответственность за состояние дел в закреплённых за указанными органами сферах управления».

Теперь предстояло собрать визы неуловимых членов комиссии. Чиновники знают, что для прохождения документа по инстанциям необходимы «ноги». Пришлось мне быть теми «ногами», ловить заместителей Председателя правительства, вдаваться в предысторию, показывать справки, отвечать на вопросы. Муторное и унизительное это дело, но не ради собственной выгоды сносил трудности, а защищая интересы отрасли.

Позволю себе, рассказывая далее о процессе визирования, представлять кратко тех, кто собственноручно оставлял росчерки на проекте Указа, касаться некоторых событий той трудной для всех поры.  

***

     Махарадзе В.А. К этому времени прояснилась история появления в злополучном Указе слов об упразднении Минстроя России. Оказалось, что предложения по реорганизации давались заместителями Председателя правительства по тем отраслям и направлениям деятельности, которые курировали они в соответствии с распределением обязанностей. Строительство тогда было в ведении  Махарадзе. Он занимал высокий пост заместителя по оперативному управлению с конца марта по конец декабря 1992 года, а потом исчез из поля зрения, так как был назначен торговым представителем Российской Федерации в Канаде. Я больше ничего не слышал о нём, а специально его судьбой не интересовался.

Его появление в составе правительства в качестве куратора и строительного дела удивило тех работников отрасли, кто связал со стройкой свою жизнь, так как на слуху у них он никогда не был. До необъяснимого карьерного взлёта он руководил заводом по производству железобетонных конструкций, потом в лихие 1990 - 1991 годы стал председателем Волгоградского областного Совета народных депутатов.

Его «прогрессивное» мировоззрение оказалось созвучным грянувшим переменам, потому было замечено. В 1992 году Махарадзе назначается начальником Контрольного управления администрации Президента и вскоре вводится в состав правительства Ельцина - Бурбулиса - Гайдара, которое так потом назовут.

Возраст куратора строителей перешагнул пятидесятую годовщину, желание вершить судьбу отрасли выдавали светившийся азарт в глазах, повышенная нервозность в поведении и категоричность в разговорах. Контактируя со строителями-профессионалами, он наверняка должен был испытывать неловкость от незнания существа вопросов, и чтобы это не бросалось в глаза, держался высокомерно, позволял себе пренебрежительное отношение к коллегам ниже рангом. Я именно этим объясняю его развязную манеру поведения, хотя разве мы не знаем того, что не всем людям чувство неловкости известно.

Ещё при первой встрече с руководителями концернов и ассоциаций отрасли Махарадзе сделал заявление, необычность которого осталась в памяти.

- Моя цель - ликвидация министерства строительства.

Таким «прогрессивным» из нас никто не был, мы отнеслись к его словам, как к дикой, но случайной выходке. По общему мнению, подобная мысль не могла захватить серьёзного человека. Между собой говорили.

- Где только отыскали такого ...?

Махарадзе при каждой возможности неуважительно отзывался о строительной отрасли и строителях. Видимо, подрядная организация, работавшая на реконструкции завода, где он был директором, ему крепко насолила, и он нездоровое отношение к ней перенёс на всё строительное сообщество страны.

Куратор отрасли, захваченный навязчивой идеей, критиковал существовавший порядок составления технико-экономических обоснований проектов. Он пропагандировал бизнес-планы, с особым удовольствием выговаривая мало известные ему и окружающим слова. Был уверен в том, что разработанное на западный манер обоснование строительства объекта, т.е. бизнес-план, немедленно привлечёт зарубежные инвестиции в экономику России.

Как же он упрямо заблуждался? Пройдёт с тех пор пятнадцать лет. Бизнес-планами будут охвачены все проекты, а объём прямых иностранных инвестиций в Россию, связанных с капитальными вложениями, так и останется на уровне нескольких процентов. Вообще, тогда в политике правительства все надежды на выход из экономического кризиса возлагались на иностранных инвесторов, а тем нужны были не бумаги, оформленные на привычный для них манер, а, прежде всего, политическая и экономическая стабильность в стране.  

Своё письмо с приложением «пакета документов» я передал в канцелярии всех заместителей Председателя правительства. Уже на следующий день помощник Махарадзе вернул комплект бумаг обратно. На моём сопроводительном письме очень мелким почерком, никак не вязавшимся с широтой кругозора и прогрессивными взглядами зампреда, и уж совсем не подходящим для человека, начинающего фразу с местоимения «я»,  Махарадзе вывел: «Я своё мнение уже высказал до этого!» Визировать проект Указа ему всё же пришлось, он сделает это последним из заместителей и не обойдётся без приписки, о которой ещё упомяну.

Как могло происходить подобное, когда человек, слабо представлявший особенности строительства, имел возможность по собственному разумению распоряжаться судьбой важной отрасли народного хозяйства, насчитывавшей почти шесть миллионов работников? Как можно было принимать решение без обсуждения хотя бы с действующим министром? Почему члены комиссии сообща не рассматривали на своём заседании, если оно вообще имело место, окончательную редакцию структуры федеральной исполнительной власти?

Подобные выверты в ту пору случались постоянно, так как обстановка неразберихи и вседозволенности позволяла экспериментировать без оглядки на ответственность перед людьми и обществом. Формировал и поддерживал такой подход к делу, естественно, Президент страны. 

И сейчас, когда миновал после тех нелепых событий большой временной срок, я уверен в том, что Ельцин не прочитал те два Указа перед подписанием и имел  смутное представление об их содержании. Он не прочитал даже первые страницы. Куда только подевалась и на что была растрачена удивительная обстоятельность при принятии решений, отличавшая его в том прошлом, когда он работал в Свердловской области?

В этот же период, в чём можно не сомневаться, он не контролировал происходящее, его несло бурное течение, к зарождению которого Президент имел прямое отношение, именовавшееся переходным периодом, захлестнувшим страну и народ.

***

     Чубайс А.Б. С получением виз других членов комиссии трудностей не возникало, некоторые из них удивлялись тому, что министерство по строительству упразднено, словно первый раз слышали об этом, и выражали готовность оказать поддержку.

Сложнее было встретиться с ними, поэтому визируемый экземпляр проекта Указа я постоянно держал при себе в портфеле на всякий случай. Случаи порой представлялись совершенно неожиданно: визу Чубайса получил прямо в лифте, когда мы однажды оказались с ним вместе в правительственном здании.

Являясь членом правительства, я посещал мероприятия, часто проводимые исполнительной властью страны по актуальным проблемам перестроечного периода, на которые тогда охотно собиралась масса участников. Всем хотелось узнать о новшествах, обменяться мнениями и опытом по уже принятым решениям, получить разъяснения по текущим вопросам, людей посмотреть, да и себя показать в столице.

В разноголосице выступавших представителей с мест, в обилии слов и  запальчивости, с которой они произносились, нельзя было не заметить  стройного, высокого молодого человека из Ленинграда. Подкупали его выдержка, удивительное спокойствие, рассудительность и содержательность сказанного, так как редким бывает сочетание подобных качеств в одном лице. Его предложения были чёткими, запутанные вещи становились понятными и присутствующим в зале, и самим членам президиума, организовывавшим встречи.

Он явно выделялся из общей массы тем, что знал больше других идеологов перестройки, хотя не находился в их числе. А рыжеватые волосы, всегда аккуратно причёсанные, помогали ему остаться в памяти участников встреч. Это был 35-летний Чубайс Анатолий Борисович.

Молодого человека, каким он казался мне с моего возрастного рубежа, не могли не приметить власть имущие, и уже в ноябре 1991 года он назначается вместо Малея М.Д. председателем Государственного комитета по управлению государственным имуществом  (Госкомимущество России).

С этого времени начались наши деловые контакты. Оговорюсь сразу, что они не были особенно частыми, но всегда случались при необходимости. Заинтересован в переговорах, конечно, был я. Ему было не до строителей, так как вопросы приватизации подведомственных организаций и предприятий непосредственно с ним решали одновременно руководители нескольких десятков отраслевых министерств и комитетов.

Позднее, я узнал, что Чубайс в 1977 году окончил Ленинградский инженерно-экономический институт, защитил диссертацию и 13 лет проработал в институте инженером, ассистентом, доцентом, пока не оказался заместителем председателя Ленгорисполкома, а затем экономическим советником мэра Санкт-Петербурга у Собчака. Тогда же его предыстория меня интересовала мало.

С самого начала работы Чубайса в составе правительства отношения наши сложились деловыми. В отличие от других представителей молодого поколения он не был заносчив или высокомерен, оказался доступен, мог выслушать собеседника, воспринять содержание сказанного и даже разделить его мнение. Обращаться к нему приходилось по разным делам. Были в их числе важные для министерства и для отрасли.

Он помог с размещением аппарата Минстроя, когда нам выделили дополнительные площади в доме № 4 по Георгиевскому переулку, где находился ранее Госплан СССР. При приватизации строительной выставки на Фрунзенской набережной в Москве Чубайс поддерживал мнение министерства не отдавать в частные руки главный корпус № 15. Только не удалось тогда преодолеть сопротивление вице-президента России Руцкого, лично заинтересованного в этом тёмном деле. В ходе противостояния Руцкой даже направил мне письмо грозного содержания с  предупреждением об ответственности при невыполнении указания, но таким манером взять меня было нельзя. А корпус взяли.

Подписывали мы с Чубайсом вместе и обращение к мэру Москвы Попову Г.Х. о передаче права на аренду дома №25 по Подсосенскому переулку Российскому научно-техническому союзу строителей, как правопреемнику Всесоюзного НТО строителей. В качестве довода была в письме и такая фраза: «Российский НТС строителей объединяет на добровольных началах и общности интересов более миллиона представителей научно-технической интеллигенции, рационализаторов, изобретателей и новаторов строительного производства».

  Попов, естественно, отказать не посмел и написал в резолюции председателю Комитета по приватизации Мосгорисполкома: «Подготовьте положительное решение т. Фурманову Б.А. С уважением Роспись 25.12.91г.». К слову сказать, я являюсь президентом этого общества с той давней поры по настоящее время.

Главной же темой наших взаимоотношений был выход в свет совместных рекомендаций по учёту особенностей предприятий и организаций строительства и промышленности строительных материалов при их приватизации и осуществлении полномочий собственника.

Занимались мы этой темой плотно более полугода. Наши встречи иногда откладывались из-за занятости Чубайса, но в конечном итоге проходили. Случалось это, как правило, после работы в поздние вечерние часы в здании Госкомимущества.

Комитет по управлению имуществом располагался в угрюмом здании в одном из узких переулков по соседству со Старой площадью. Исключительно строгой по тем временам была пропускная система: вместо вахтёров, как было в большинстве  министерств, здесь несла службу военизированная охрана. По удостоверению министра я проходил беспрепятственно, но когда со мной были мой заместитель Акулов С.Г. или Сеничев В.Н., возглавлявший управление приватизации, то оформление их разовых пропусков затягивалось.

Старой постройки дом, кроме большой высоты этажей других достоинств, по моему разумению, не имел. Он стоял затенённый тесным строем таких же зданий, после перепланировок в нешироких петляющих коридорах легко было затеряться. В них и в рабочих помещениях не хватало естественного света.

Большого размера вытянутый кабинет Чубайса со старинной, а, может быть, старой мебелью, выглядел неприветливо. Стол председателя стоял слева по середине длинной стены, напротив него вдоль стены с окнами был стол для заседаний. Окна всегда на половину зашторены: ни вида из них, так как выходили во двор, ни полноценного освещения. Лампочка под стеклянным абажуром, горевшая на столе Чубайса, уюта не добавляла.

За приставным столиком к рабочему столу мы и располагались. По одну сторону я один или с кем-то из коллег, по другую - заместители председателя Мостовой П.П. или Васильев Д.В., или оба вместе, и в кресле сидел Чубайс. К длинному столу он никогда не пересаживался. 

Разговоры протекали неторопливо. Я начинал с изложения вопросов, пускаясь порой в подробности, так как требовалось доказать, что есть та самая специфика в строительном процессе, из-за которой нужен наш совместный документ об особенностях приватизации.

В строительном деле Анатолий Борисович и его молодые замы разбирались слабо, они его не только не представляли, но и не понимали даже после объяснений. По этой причине им было легко вершить судьбы организаций и предприятий. Нас же, отягощённых знаниями деталей, предлагавшиеся по ходу решения, приводили в ужас. Такое состояние помогало находить контраргументы и в очередной раз с горячностью пускаться в объяснения всем одновременно или по очереди.

Наслушавшись присутствующих, Чубайс подводил итоги и раздавал поручения. Эта часть для него, почему он, возможно, не торопился к завершению разговора, оказывалась обычно сложной. Нет, он в итоге понимал вопрос, занимал сторону министерства и давал конкретные задания своим замам.

Трудности как раз тут и начинались. Мостовой и Васильев, обращаясь к шефу на ты и только по имени, такую манеру вносила молодёжь в среду «застойных» аппаратчиков, заявляли несогласие почти по всем пунктам.

Мостовой, уже тогда начавший быстро полнеть, развалившись на стуле, перечислял поручения, с которыми он просто не согласен, или не согласен категорически, а затем добавлял, что он исключительно занят и не может найти время на исполнение даже того, против чего не возражает. Несмотря на вальяжную позу, выглядел он затырканным чиновником, которого впору было пожалеть, хотя его внешний вид и манера поведения симпатии у меня не вызывали.

Вечно нервный Васильев, казавшийся из-за худобы подростком, чувствовал себя вершителем судеб коллективов, упивался властью и по поводу сказанного шефом обязательно возражал. Чубайс, о силе воли и непоколебимом характере которого позднее сложат мифы, терялся. Ему, конечно, было неудобно перед гостями, когда он начинал уговаривать подчинённых. Я всегда плевался, оставляя кабинет, и поражался его бесхребетности в отношениях с ближайшими своими коллегами.

Выступая на совещаниях, Чубайс говорил убедительно и настолько твёрдо, что не допускал возражений, решения принимал быстро и окончательно. Эти качества его характера многим нравились, и способствовали быстрому росту авторитета. У себя же в кабинете справиться с подчинёнными он не мог и выглядел размазнёй. Не знал я тогда, как и сейчас, чем объяснялись такие взаимоотношения, что стояло за ними, но когда его подопечные чуть позднее пошли на повышение и возглавили самостоятельные структуры, Чубайс расправил крылья.

Манеру поведения Васильева я не терпел не из-за его возражений Чубайсу, что меня не касалось, а потому, что он свысока относился ко всем. Года два спустя, на одном из совещаний, где он непрерывно вскакивал со стула со своими оценками и назиданиями, я не выдержал выкрутасы всезнайки, а он сидел рядом со мной за столом, и совсем не по-доброму сказал ему.

- Может быть, хватит выпендриваться?

Мой вопрос расслышал не только Васильев, но на него «гений» не нашёлся с ответом.     

Чубайс вновь повторял задания и определял сроки их исполнения, не повышая голоса. Мы уходили растерянными, но надеялись на то, что заместители одумаются. Этого не случалось. Упускалось время, а выход в свет совместных рекомендаций комитета и министерства задерживался. На очередной встрече в Госкомимуществе всё повторялось с начала, так как замы над документом не работали. Не надо только думать, что они занимались подготовкой текста, основную его часть делало министерство, а сотрудники комитета вносили коррективы.

***

     В конце концов, преодолеть сопротивление замов удалось, и 23 сентября 1992 года мы с Чубайсом подписали сопроводительное письмо к «рекомендациям», что я расценивал как огромное достижение.  Хочу ознакомить с их содержанием, чтобы читатель имел хотя бы примерное представление о том, ради чего велись словесные баталии, почему упорствовало министерство, добиваясь учёта при приватизации специфики строительного производства. Приведу с этой целью в сокращённом варианте лишь несколько выдержек из разных разделов итогового документа:

«Настоящие рекомендации разъясняют принципы приватизации предприятий и организаций строительства и промышленности строительных материалов, обеспечивающие с учётом отраслевых особенностей поддержание работоспособности созданного производственного потенциала.

Решения о приватизации предприятий и организаций, отнесённых к федеральной собственности, принимаются с участием Минстроя России.

Основные фонды распределяются неравномерно между предприятиями и организациями строительного комплекса и сосредоточены главным образом в специализированных подразделениях (трестах механизации, автотранспортных предприятиях, управлениях производственно-технологической комплектации и др.) и на предприятиях строительной индустрии. Вместе с тем эти фонды создавались совместными усилиями участников технологического комплекса, поэтому предусмотренные законодательством льготы должны быть справедливо распределены.

Приватизация структурных подразделений предприятия (треста, домостроительного комбината, завода и др.), составляющих единый производственно-технологический комплекс, производящих конечную продукцию, следует осуществлять в составе этого предприятия.

При приватизации специализированных строительных организаций с согласия трудовых коллективов целесообразно предоставлять работникам технологически связанных с ними общестроительных организаций право участия в закрытой подписке на акции.

При преобразовании в акционерное общество специализированного предприятия, обслуживающего группу предприятий общестроительного профиля, до 20 процентов акций этого предприятия могут быть, по решению комитета по управлению имуществом, распределены между обслуживаемыми предприятиями.

Холдинговые компании целесообразно создавать для выполнения крупномасштабных государственных инвестиционных программ».

Пожалуй, достаточно приведённых фраз, чтобы понять содержание семистраничного трактата, в котором также нашли место особенности приватизации предприятий строительной индустрии, научно-исследовательских, проектных и проектно-изыскательских организаций. Совместный документ Госкомимущества и Минстроя носил рекомендательный характер, но помог уберечь от многих безумных действий, сопровождавших делёж собственности. Строительные коллективы руководствовались им много лет.

Отмечу, что другие отрасли народного хозяйства не имели подобного подхода к приватизации. Выход рекомендаций на том этапе оказал положительное влияние и способствовал сохранению многих коллективов, производственных баз, удержанию отрасли от обвального развала. По крайней мере, в тех случаях, когда руководители и коллективы имели головы на плечах, рекомендации помогали им сохранить общими основные фонды, а в тех, когда они руководствовались меркантильными интересами, ни рекомендательные, ни запретительные меры никого не останавливали. Так оно было.

С годами упрёки за ошибки, допущенные при приватизации, а особенно за ваучеры, оставившие людей без части государственной собственности, создававшейся трудом нескольких поколений людей, будут адресованы одному человеку - Чубайсу. Это глубокое, хотя и широко распространённое заблуждение. Не был, да и не станет позднее Анатолий Борисович всемогущим человеком-идолом, а именно такой образ лепила пресса.

Это Президент предоставил ему исключительное право проводить в жизнь ту политику, которую Чубайс считал правильной, проводить её единолично, не считаясь с мнениями инакомыслящих среди членов правительства и его председателей. Такая высокая честь была оказана ему не по заслугам.

Он, его строптивые помощники, претендовавшие на историческую роль, другие специалисты «молодого» поколения, оказавшиеся по воле случая членами правительства, были всего-навсего ассистентами, доцентами высших учебных заведений, не знавшими ни жизни, ни производства, ни нужд людей. В лучшем случае их способности и знания азов экономики капиталистических государств подходили для работы консультантами в составе ответственного органа, вырабатывающего политику с учётом высказываний самого разного толка и умеющего просчитать последствия совершаемых шагов.

Им Президент позволил сделать из страны полигон для проведения сомнительных экономических экспериментов, модели которых были заимствованы за рубежом и механически перенесены в Россию без учёта её особенностей.

Это они на сборах членов правительства вечерами, запивая чаем бутерброды с колбасой, любили употреблять слово «сценарий», когда заходила речь о намечавшейся очередной экономической акции, слово «клиент», под которым подразумевался народ России, и другие. «Созрел или не созрел клиент принять новый сценарий?» - так вопрошали некоторые из них на встречах.

Не их и не Чубайса потому надо винить за промахи при той же приватизации, допущенные в перестроечные годы, а того, кто дал им возможность совершить «подвиги». Таким человеком был и останется первый Президент России Б.Н. Ельцин.      

***

     Черномырдин В.С. Он без проволочек назначил встречу и принял меня в кабинете. Виктор Степанович был как всегда в хорошем настроении, что-то неразборчиво бубнил себе под нос, но такая манера не зависела от обстоятельств и состояния его духа. Он пошёл навстречу, похлопал меня по плечу, как старого знакомого, и пригласил присесть за большой стол.

Мы, действительно, познакомились с ним ещё в 1982 году, когда я работал заведующим отделом строительства в Свердловском обкоме партии, а он в ранге заместителя министра Миннефтегазпрома СССР курировал организации газовиков и нефтяников Тюменской области. Тогда, в соответствии с решением ЦК КПСС и правительства,  наша область оказывала соседям помощь, поставляя конструкции и возводя из них жильё.

Его назначение 30 мая 1992 года заместителем председателя правительства России я воспринял как добрый знак. Ещё бы не быть довольным. Высшее звено власти находилось в критическом положении. Став первым заместителем председателя правительства в ноябре 1991 года, Бурбулис, никогда ранее не занимавшийся аппаратной работой, придерживался той точки зрения, что скамейка заместителей должна быть короткой, а членов правительства следует наделять большими правами и требовать от них самостоятельности в принятии решений.

Почти пять месяцев, пока он был в этой должности, действительно, работало только три зама: Гайдар, Шохин и Шахрай. Со своими вопросами министры разбирались сами, но когда пересекались интересы нескольких структур, то зачастую без координаторов обойтись не могли, а тех катастрофически не хватало. Заместители председателя оказались страшно перегруженными, они не успевали за бурно развивающимися событиями, что вредило делу. К тому же эти молодые люди, уж позволю так называть их, так как старше их был лет на десять-пятнадцать, о работе в государственных органах знали понаслышке, и им было трудно.

Однако Бурбулис упорствовал, и только за месяц до его отставки семья заместителей пополнилась Полтораниным М.Н. и Махарадзе, а сразу же после отставки - Хижой Г.И. и Черномырдиным. Махарадзе я уже имел возможность представить, упомяну и о Полторанине, хотя добрых слов для него не найдётся. А вот Хижа и Черномырдин пришли с высоких производственных должностей, и отраслевые министры видели в них людей, способных разбавить фантазии теоретиков знаниями практиков.

Назначены они были Президентом, и затеплилась надежда, что тот, наконец-то, понял, как далеко зашла Россия и в каком, извиняюсь, дерьме она оказалась, поэтому направил во власть спасителей Отечества.

По заведённому порядку при обсуждении вопросов повестки дня выступали сначала министры, потом заместители председателя, подводившие предварительные итоги, а уж заключение делал ведущий. После представления Хижы и Черномырдина на заседании правительства, они дружно подали голоса по злободневным темам, и их мнения отличались от позиции «молодых» заместителей. Мне показалось тогда, что в правительстве появились сдерживающие силы, так необходимые для принятия взвешенных решений.

Однако их строптивость тут же пропала. Надо полагать, что об излишней самостоятельности «новичков» было доложено Президенту, и он подсказал каждому лично, где того место. Хижа ещё продолжал выступать, но в лояльной тональности, а Черномырдин, в основном, отмалчивался, словно его и не касалось происходящее. Продолжалось так до конца года, и мои надежды, связанные с приходом пополнения в состав правительства, не подтвердились. Ничего не изменилось.

И всё же возможность услышать Черномырдина иногда представлялась. Говорил он своеобразно: голос приятный и улыбчивый, но слова настолько ходовые, что словарный запас коллег не пополняли, вот о приводимых им в речи пословицах, поговорках и народных выражениях так не скажешь, ибо встречались и совсем неизвестные. Отдельные слова он не то проглатывал, не то совсем не произносил, не договаривал до конца мысль, отчего его фразы часто приобретали комичный и даже абсурдный смысл.

Слушать его было забавно, особенно тогда, когда дело касалось серьёзных тем, но понять сказанное не всегда удавалось. Вызвать улыбки у коллег ему было столь же легко, как известному комедийному актёру у зрителей. Для проведения оперативных совещаний или планёрок на стройке либо в цехе такая манера речи хороша, собственно, там она им долгие годы и приобреталась, а вот для разговора на правительственном уровне всё же не подходила.

В моих блокнотах только однажды, когда он проводил первое заседание, после его утверждения Председателем правительства, но об этом позднее, появилась запись того, что было сказано им. Только один раз. Во всех других случаях напротив фамилии ставил прочерки - нет содержания, не уловил или не понял смысл. Зато есть его корявые выражения, оставшиеся до сих пор не разгаданными.

 Позднее журналисты, занимавшиеся расшифровкой сказанного Председателем, назовут его речь косноязычной, и это как бы оправдывало его, снимало с него ответственность за неумение говорить правильно. Мы же не упрекаем человека за заикание, а входим в его положение, вот и в этом случае надо, мол, поступать так же. Но на том первом этапе о косноязычии ещё не говорилось, и воспринималась его манера говорить, как недостаток.

Когда наша встреча, я начинал с неё этот раздел, подходила к концу, Черномырдин, не вчитываясь в смысл написанного, а больше для вида полистал бумаги, на которые до этого не нашёл времени. Он задал мне несколько вопросов и без замечаний, но, совершенно искренне сокрушаясь по поводу того, как же такое могли сотворить со строителями, завизировал проект Указа. Расстались с ним тепло.

***

     Салтыков Б.Г. Научно-исследовательские институты строительного профиля в зависимости от занимаемого уровня (союзный, республиканский, местный) находились соответственно в ведении Госстроя СССР, Госстроя РСФСР, общестроительных или специализированных министерств. Общую координацию их деятельности осуществлял союзный Госстрой, он же согласовывал с Миннауки СССР тематику важнейших работ и защищал объёмы централизованного финансирования.

После распада Союза институты всех уровней оказались в одном строительном комплексе под эгидой Госкомархстроя, а позднее Минстроя России, которым и приходилось заниматься вопросами финансирования основных научных разработок из бюджетных источников. К этому времени уже большая часть исследований велась институтами по прямым договорам с предприятиями, заинтересованными в получении рекомендаций учёных. Однако темы крупного масштаба, имеющие общеотраслевое значение, финансировались из централизованных источников.

Защита основных направлений велась специалистами главного управления научно-исследовательских работ Минстроя в Миннауки России, которое имело отдельную отраслевую программу «Стройпрогресс». Отлаженный механизм не давал сбоев, пока в бюджетных намётках на 1992 год не появилось решение об отчислении на науку 1,5 процента средств от себестоимости выпускаемой продукции и оставлении этих средств в распоряжении предприятий.

Консерватизм ли говорил во мне, но я считал такое решение очередной перестроечной нелепостью. Идеологи новых экономических подходов были против создания любых централизованных фондов, ущемляющих, по их мнению, права акционерных обществ. Только акционерам надо было ещё дорасти до понимания важности большой науки.

Для своих текущих нужд они при случае могли финансировать исследования, а перспективные разработки, что сразу же подтвердилось, их интересовали мало. Большая наука оставалась без средств к существованию, а эти полтора процента, на которые увеличивалась стоимость товаров для покупателя, шли, в основном, в прибыль предприятий.  

Автором предложения, насколько я понимал ситуацию, был Салтыков Б.Г. - министр Миннауки России, назначенный на этот пост в конце 1991 года. Человеком он был приятным, интеллигентным, образованным, имеющим научную степень за исследования, которые в своё время финансировались, в чём можно абсолютно не сомневаться, из бюджетных средств. При всём этом он оставался непреклонным, когда разговор касался пересмотра порядка отчислений на науку.

Я напрашивался на встречи с ним, он проявлял снисхождение к просьбе отраслевого министра и давал согласие. Трижды, с перерывами в несколько месяцев вместе с моим заместителем В.А. Алексеевым, которого глубоко уважал за знания и непоколебимость духа при отстаивании своей позиции, мы приезжали к нему. Огромный кабинет, массивная изысканная мебель с обилием кожи, ковры, полумрак, чай, уютные уголки для ведения неторопливых разговоров.

Хозяин никогда не покидал кресло, а просители размещались с меньшим комфортом за приставным столиком. Неторопливые беседы без отвлекающих телефонных звонков, что было странно, так как в моём кабинете они звучали достаточно часто, продолжались более часа.

Салтыков до конца выслушивал доводы и предложения, тем не менее, мы торопились высказаться. Выход из создавшегося положения предлагался таким: часть средств, предусмотренных на научные разработки, предприятия строительного комплекса в обязательном порядке отчисляют Минстрою или, в худшем случае, Миннауке, которые затем финансируют перспективные разработки по взаимно согласованной тематике.

Салтыков был на четыре года моложе меня, но придерживался «передовых» взглядов. Молодёжное звено в правительстве не воспринимало его замшелым руководителем и причисляло к «своим». Сближали их насмешливое отношение к прошлому страны и желание немедленно избавиться от всего, что о нём напоминало.

После встреч с Б.Г. почему-то оставался неприятный осадок на душе. Он не произносил обидных слов, был приветлив и в тех случаях, когда мы не приходили к общему согласию, расставались с улыбками, но потом наваливались грусть и желание разобраться в том, что происходит.

Когда не удавалось убедить в чём-то молодых коллег в правительстве, то я это относил к тому, что они представители другого поколения, у них иное воспитание, иные взгляды, другие жизненные ценности, у них недостаточный производственный опыт и самоуверенность сверх всякой меры.

Это объясняло разницу в наших оценках одних и тех же событий, и мысленно упрекая их за «недостатки», я был одновременно и недоволен собой за то, что не хватает мне умения доказать свою правоту, в которой не сомневался также, как и они в своей.

А как быть с Салтыковым? Я не имею в виду его достижения в науке: куда практику равняться с учёным. Но мы же с ним люди одного времени, а столь различны наши взгляды. Почему мне дорого прошлое, а ему в тягость? Может быть, свой труд я вкладывал в то, что оставляет зримый след и в момент свершения, и годы спустя? Я видел, как с моим участием изменяются в лучшую сторону условия жизни людей, преобразуется обстановка, окружающая их. Может быть, строительная профессия на подсознательном уровне формирует бережное отношение к созданному, и для меня лучше возводить, чем разрушать построенное, реконструировать, чем ломать?

Он же занимался отвлечёнными физико-техническими исследованиями на заоблачных уровнях, не постижимых сознанием обывателя, выводил абстрактные формулы, тут я строил догадки, так как не знал направления его теоретических разработок. Поэтому и не прирос к окружающему его в жизни, и не дорого ему оно, и он с лёгкостью замахивается на прошлое, пытаясь снести всё. Только откуда же знать ему, как быть-то должно? Откуда? Не находил я ответа. И в свой адрес слал упрёки за то, что не понимал причин столь разного с ним поведения.

Ни в коей мере не считаю своей заслугой, помогли, наверное, и другие министры, атаковавшие Салтыкова сходными предложениями, но на заседании правительства в июне 1992 года он, только что назначенный заместителем Председателя правительства, докладывая обстановку по финансированию науки, сказал, что перечисляемая предприятиями часть средств должна собираться в Миннауки. Оговорюсь, что в итоге изменение условий материальной поддержки научных разработок нанесло исследовательским организациям сокрушительный урон.

В части же сохранения Минстроя разногласий с Салтыковым не возникло, и он завизировал проект Указа без лишних вопросов.

***

     Полторанин М.Н.  Не очень хочется говорить о нём, но тогда читатель не будет иметь представления обо всех тех, кто составлял команду заместителей Председателя правительства. Точнее если, то он не узнает моего отношения к М.Н., хотя оговорюсь сразу, что на объективную оценку не претендую: не так уж близко я знал высокопоставленных чиновников, о которых пишу, а совместная работа, сводившаяся к редким контактам, не даёт полного представления о человеке.

С июля 1990 года Полторанин был назначен первым министром печати и массовой информации. Это название министерства продержалось до декабря следующего года, а затем его преобразовали в министерство печати и информации, упустив слово «массовой».

Не до конца ясно, что вообще под ним надо понимать: или подразумевалась информация для оболванивания народных масс, или массированная выдача информации, или то и другое сразу, что больше соответствовало действительности. И потом, почему оно относилось только к понятию «информация»? Разве печать не предназначалась для той же цели, и разве она не стала массовой? Конечно, тираж изданий с советскими временами сравниться не мог, но зато невероятно выросло количество выпускаемых книг, газет и т.п. Тем не менее, министерство переименовали, и ещё год его возглавлял Полторанин.

Будучи министром, заседания правительства он посещал исправно, да и как они могли проходить без его участия. Кто бы тогда в течение полутора лет давал, в полном смысле этого слова, установки Силаеву, когда тот в 1990 - 1991 годы был Председателем правительства? Это не оговорка, так происходило на самом деле. Возраст Полторанин имел за пятьдесят, по крайней мере, достаточный для того, чтобы успеть дать себе, если на то есть желание, высочайшую оценку. Он не утруждал себя тем, чтобы скрывать презрительное отношение к коллегам в составе правительства. Вот с молодыми людьми в команде Гайдара он общаться на правах бывалого будет активно, но это случится в 1992 году, и он станет уже заместителем Председателя.

В команде же Силаева члены правительства были примерно равного с ним возраста, ведь их отбор на должности производил по своим меркам Верховный Совет, а, значит, являлись они в меру консерваторами, а о приводных ремнях и закулисных передрягах перестройки некоторые имели поверхностное представление.

За столом во время заседаний членов правительства он сидел первым после заместителей, а выступал, как правило, последним, рекомендуя Силаеву окончательные решения, а тот вынужден был соглашаться. Велика всё же сила средств массовой информации и зависимость от неё правящей верхушки.

Он ненавидел советское прошлое страны. Ненавидел коммунистов, хотя был не только членом партии, но и закончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. С какой это было сделано целью? Чтобы лучше знать врагов? Скорее для того, чтобы продвигаться по служебной лестнице. Он неуважительно отзывался о народе.

Специальность журналиста, работа редактором газеты, политическим обозревателем дали ему широченный кругозор и бесцеремонность в общении даже с незнакомыми людьми. Полторанина не затруднял ни один вопрос повестки заседаний, а его взгляды оказывались невероятно смелыми и созвучными эпохе перестройки.

Мне его презрительно-насмешливая маска на лице не понравилась с первого взгляда, интуиция подсказывала, а она меня в этом смысле почти никогда не подводила, что это, как бы тут мягче выразиться, плохой человек. В телефильме о выборах Ельцина на пост президента на первый и второй сроки, который сейчас иногда показывают, Полторанин с самодовольной и циничной улыбкой рассказывает о методах работы в составе группы, созданной для раскрутки кандидата, о специально устраиваемых подлогах и обманах.

Думаю, что у многих телезрителей откровенности Полторанина оставили неприятный осадок. Он же или не догадывается об этом, или стоит выше понятий порядочности и нравственности.

Тогда я ещё не знал о его закулисной роли в предвыборных махинациях, но в выводах относительно его человеческих качеств не ошибся. Лично контактировать с ним пришлось мало, да и не тянуло. Один раз подходил к нему по поводу здания на 5-ой улице Ямского поля, где раньше располагался родной Минтяжстрой СССР, а потом то, что от него оставила перестройка.

Приглянулось оно Полторанину с Попцовым, подыскивавшим помещения для канала российского телевидения, и прежним хозяевам предложили срочно эвакуироваться. Заступился я в разговоре с ним за строителей, а он взглянул на меня как на козявку, и посоветовал не встревать в дела, значения которых не понимаю.

Ещё визировал у него тот самый проект Указа Президента, с которого начинал рассказ. Визу получил, но пришлось выслушать его соображения по поводу мелкотемья проблемы. Дату под своей подписью в отличие от других он не поставил. Вот собственно и всё, но видеть и слышать его на заседаниях правительства довелось часто, а там он был главным советчиком и одновременно надзирателем.      

Он демонстрировал, испытывая удовольствие, свою независимость и самостоятельность в поведении даже в присутствии Ельцина. Был такой случай.  Очередное заседание правительства 15 февраля 1992 года проводил сам Президент, так как подводились первые итоги начавшегося процесса по либерализации цен.

Гайдар на трибуне давал характеристику моменту: «Ставили задачу перевести подавленную инфляцию в открытую, не допустить гиперинфляцию. Итоги января оказались лучше, чем по пессимистическому сценарию. К концу января темпы инфляции стабилизировались, вклады граждан росли. Возникли трудности по реализации техники и оборудования. Надо либо сокращать производство, либо цены. Кризис наличности преодолён, а по безналичным расчётам начинается.

Банки должны увеличить кредитование, но делать это выборочно: фермерские хозяйства, закупка горючего, конверсия. От режима выживания будем переходить к стабилизации. Падение производства в январе составило 5 процентов, оно будет продолжаться. Опасное положение складывается с добычей нефти и в металлургии - сокращение производства соответственно на 15 и 30 процентов.

Нам следует размораживать цены на электроэнергию, теплоносители и транспорт, свёртывать административное регулирование экспорта товаров, отпустить цены на энергоносители с первого апреля, что приведёт к росту цен на 50 процентов».

Тут Полторанин перебивает докладчика, что очень редко даже себе позволял Президент в отношении любого выступающего, и говорит:

- У меня вопрос, Егор.

Ельцину эта выходка не понравилась, он резко поднял голову и сурово бросил.

- Вы что, не встречались?

Все ждали развязки, соответствующей уже взятому тону, но Президент вдруг обмякшим голосом добавил:

- Ну, давайте.

С ответом на вопрос Гайдар не задержал.

***

     Заместителей председателя Хижу Г.С. и Шохина А.Н. я расположил в алфавитном порядке, а не по частоте наших деловых контактов, поскольку таковые почти отсутствовали.

Недавно назначенный Хижа вёл комплекс, который закрыт для посторонних глаз из-за секретного характера производства. «Оборонщики» традиционно имели своих строителей, к тому же централизованное финансирование на развитие предприятий прекратилось, и наши пути не пересекались. Со стороны Хижа производил приятное впечатление человека спокойного, рассудительного, не заражённого перестроечной лихорадкой.

Болели ею, в основном, представители молодого поколения. Симптомы заболевания замечались даже человеком далёким от медицины: повышенная нервозность, обилие слов при выступлениях, уверенность в безошибочности своих выводов, печать одержимости на лицах, лишавшая их теплоты и привлекательности, внимание только к себе подобным. В этом смысле Шохин был болен серьёзно.

Шохин постоянно пребывал в далёком от меня мире макроэкономики, людей и происходящее вокруг воспринимал выборочно. У него было, к сожалению, неладно со зрением, он носил очки с мощными линзами и всё равно приближал бумаги к глазам при чтении, поэтому не обижало, когда он не замечал меня почти в упор. Работа сведёт нас позднее в Министерстве экономики России: он будет министром, а я - заместителем, но это тема отдельного рассказа. Визируя проект Указа, Шохин сделал приписку: «Может лучше оставить как было?»

Это означало, правда, со знаком вопроса, что он был не против возвращения к прежней структуре Минстроя России. Памятный текст, подбадривавший меня при долгом хождении за визами заместителей, редкий случай неуверенности, зафиксированный документально, проявленный «известным» экономистом, как его сейчас представляют журналисты в репортажах. Обычно он выражал отношение к проблеме определённее. Не могу, однако, не добавить, что оказанная тогда поддержка, не только уважения, но даже расположения к Шохину мне не добавила.     

Сбор виз, таким образом, подходил к концу. Все без раздумий согласились с содержанием проекта Указа, а Шохин даже предложил вернуться к прежней структуре министерства. Оставался Махарадзе. Он с обычной «приветливостью» принял меня, просмотрел подписи коллег, задумался на какой-то момент и начал решительно что-то писать наискосок выше визы Шохина.

- Наверное, вспомнил свою резолюцию, оставленную на моём письме 27 октября, - мелькнула у меня мысль. Я не стал в его присутствии читать написанное, положил лист в папку и попрощался.

Отойдя подальше от кабинета, присел в одно из кресел, которых было в достатке в просторных коридорах правительственного здания, достал злополучный проект Указа и прочёл. Думаю, на лице моём появилось глупое выражение ещё до того, как глазами успел пробежать до конца единственную строчку. Причина тому была веская. Опять же мелким, но разборчивым почерком Махарадзе вывел: «Поддерживаю мнение А. Шохина. Подпись. 23.11.92г.»

- Какой же он ... человек, - вырвалось у меня вслух вместо возгласа удовлетворения. И уже про себя продолжил:

- Как же так можно? Заварил сам кашу с ликвидацией министерства. Добился цели, озвученной им год назад, и отступил, когда не получил поддержки коллег. А сейчас прячется за их спины, словно не он был инициатором упразднения министерства. Они, мол, за повышение статуса до Государственного комитета, а он - до министерства.

Злость не проходила долго.

***

     Бурбулис Г.Э.    Он не визировал проект документа, так как к этому времени уже не работал заместителем Председателя в правительстве, но, по моему мнению, будет уместно упомянуть и о нём, и о некоторых особенностях стиля его работы.  

В книге «Власть. Правительство России», выпущенной в 1997 году Институтом современной политики, Совет Министров, существовавший с ноября 1991 года до середины декабря 1992 года, назван правительством «Ельцина - Бурбулиса - Гайдара». Присутствие двух фамилий вполне объяснимо: Ельцин держал в своих руках бразды правления, а Гайдар работал в должности заместителя, первого заместителя и исполняющего обязанности Председателя правительства России.

Что же касается Бурбулиса, то ставить его на второе место в  руководящей тройке ошибочно, так как он лишь четыре месяца был первым заместителем. Если составители придерживались алфавитного порядка при размещении фамилий, то тогда надо было перемещать Г.Э. ещё левее, а Ельцина делать замыкающим.

Первое появление Бурбулиса перед членами правительства на меня произвело сильное впечатление. Случилось это 27 ноября 1991 году. Собрали нас в здании, выходившем главным фасадом на Старую площадь. К этому времени стремительно разраставшийся аппарат администрации Президента уже не размещался в апартаментах Кремля и вместе с частью аппарата правительства оккупировал строения, которые занимали отделы и службы бывшего ЦК КПСС в квартале между улицами Ильинкой, Варваркой и Старой площадью.

Удивительное дело, но если прежде партийная власть Советского Союза обходилась одним этим комплексом, то центральному органу управления России, численность населения которой уменьшилась на сто миллионов человек, то есть на две пятых, кабинетов не хватало.

В зале, где мне уже приходилось бывать, и где, по рассказам осведомлённых коллег, случались заседания членов Политбюро ЦК КПСС, стояли неимоверной длины широченный стол и стулья, с одной стороны от стола, на всякий случай, возвышалась переносная трибуна, маленькие столики с телефонными аппаратами правительственной связи располагались у стен. Излишеств нет, всё просто, скромно и строго. Участники встречи тогда расселись по ранжиру, взяв за ориентир кресло ведущего заседание в одном из торцов стола.

В 17.30, когда и намечалось начало совещания, вошёл Бурбулис. Быстрый, лёгкий, в считанные секунды домчал до середины стола, кого-то попросил пересесть и занял его место, оказавшись, таким образом, в центре компании. Такое впечатление создавалось, глядя на него, что проделывал он подобное с этим составом участников неоднократно:

- Ещё один демократ объявился. Надолго ли? - подумал я.

Такие слова пришли мне на ум уже вторично. Первый раз я произнёс их про себя за неделю до этого. После избрания Ельцина Президентом России и принятия Конституции полномочия первого лица расширились. Президент получил право без участия Верховного Совета назначать министров, это право не распространялось лишь на руководителей нескольких силовых структур. Ельцин не упустил предоставленную возможность и провёл реорганизацию правительственных органов. Коснулась она и Государственного комитета РСФСР по архитектуре и строительству, который был преобразован в Министерство архитектуры, строительства и жилищно-коммунального хозяйства.

Переназначение с одной должности на другую проходило не автоматически. Кадровые службы взвешивали деловые качества руководителя, но окончательное решение принималось не ими. Собеседование со мной провёл Бурбулис. Меня пригласили к нему в кабинет с информацией о работе Госкомархстроя в новых условиях хозяйствования. Я догадывался, что иду на смотрины, но до конца уверен в этом не был.

В кабинете, на что сразу обратил внимание, две стены имели окна; в углу, где они сходились, перед узким простенком стоял письменный стол с креслом. Из-за слепившего глаза света, падавшего с двух сторон, разглядеть детали стола, кресла и самого хозяина кабинета было сложно, но он, будто зная об этом, уже встал и тёмным силуэтом приближался ко мне. Мы пожали руки, и Бурбулис пригласил присесть за журнальный столик.

Пока я усаживался и не знал, куда положить папку с делами, всё же успел его разглядеть: худощавый, среднего роста, лет на десять моложе меня, больно подвижный, лицо измождённое, лоб крупный, взгляд внимательный и оценивающий, глаза чуть навыкате и перемещаются с такой быстротой, что уследить за ними трудно. Общее впечатление о нём по первым секундам, хотя не для этого меня сюда пригласили, вынес приятное, но должность первого заместителя Председателя правительства России предполагала, на мой взгляд, более монументальную по комплекции личность.

Бурбулис же скорее напоминал начинавшего стареть преподавателя, уже успевшего отдать себя без остатка студентам. Такая ассоциация возникла у меня, может быть, и потому, что я до встречи слышал краем уха, что он окончил философский факультет Уральского госуниверситета. Он преподавал философию в Свердловске, кажется, в юридическом институте. В любом случае, лектора, не равнодушного к своей дисциплине, он напоминал. Когда я оказался напротив Бурбулиса за журнальным столиком, за которым при официальном разговоре сидеть было не очень удобно, мне и пришли на ум в первый раз те слова о демонстрации «демократических» приёмов.

Он заговорил о Свердловске, и я понял, что мой «кадровый» листок ему знаком. Значит, началась беседа. Голос у собеседника был какой-то странный: мужской не напоминал, словно не завершилась его ломка, приходящаяся обычно на годы юношества.

- С таким голосом массы за собой не поведёшь, а студенты слушать будут, так как деваться им некуда, - сделал я тут же вывод.

Но то, что он говорил и как строил фразы, увлекло. Позднее в разные годы я с удовольствием читал его статьи. Нравилось в них не содержание, которое не соответствовало моим представлениям по излагавшимся темам, а великолепный язык и философская манера подачи материала, когда содержание лежит не на поверхности, а постигается после внимательного прочтения текста и обдумывания. Так может излагать только человек большого ума.                

От темы Свердловска и общих знакомых он перешёл к проблемам строительной отрасли. Тут говорить пришлось мне, а он задавал вопросы. Больше всего Г.Э. интересовали изменения в строительном комплексе, связанные с перестроечной чехардой. Правда, ни он, ни я этого слова вслух не произносили. Для него происходящее было переходом к рыночной экономике, который надо всячески активизировать, а для меня - необходимостью сохранения в этих условиях работоспособности строительного комплекса.

Я чувствовал и видел по реакции Бурбулиса, что его не увлекают слова «выжить, сберечь кадры, не допустить развала производственных мощностей» и другие, сходные по смыслу. Но без них я обходиться не мог, так как это было основным направлением в моей работе. Беседа продолжалось минут тридцать, после чего, как я понял, мнение обо мне у него сложилось. Наверное, ему не всё понравилось в моём внешнем облике и в моей позиции, но он обошёлся без замечаний. Бурбулис пожелал успехов в дальнейшей работе, и 27 ноября 1991 года Указом Ельцина я был назначен министром.

***

     Но вернёмся к тому, чем запомнилось совещание.

Едва Геннадий Эдуардович оказался в центре компании, он поведал о новом порядке работы правительства. Теперь по средам в 18.30 будут  проводиться «бутербродники», на которых за чаем с бутербродами в неформальной обстановке пойдёт обмен мнениями по текущим проблемам, а по четвергам в 10.00 - совещания членов правительства. Идея «бутербродников» была совершенно свежей, хотя не верилось, что еду станут давать бесплатно.

Затем он озвучил поручения:

- Первое - составить рабочие планы министерств в традиционном и неформальном виде.

Пояснения по поводу введения двойной бухгалтерии, в которой нашлось место и неформальному подходу к делу, им не давались. Предстояло самому додумываться до сути.

- Второе - каждому представить ответ на вопрос: «Что такое министерство и госкомитет в рамках действующих реформ? Эти соображения будут использованы при утверждении правительством положений о работе структур.

В этой части было более-менее ясно, так как после недавней реорганизации исполнительной власти все государственные органы оказались без ключевого документа.

Ждать обещанного Бурбулисом пришлось недолго. Уже на следующий день Ельцин проводил заседание правительства. Он потребовал, чтобы каждый выступающий начинал с информации о ходе выполнения поручений предыдущего заседания. Кстати, такого порядка он придерживался во все времена. Затем пошло обсуждение вопросов: «О либерализации цен и подготовке соответствующих нормативных актов», «О задолженности СССР странам мира», «О заключении межреспубликанских  и хозяйственных договоров на 1992 год» с докладами соответственно Е.Т. Гайдара, П.О. Авена, С.В. Анисимова. Напомню, что назначение Гайдара заместителем председателя правительства пришлось на 11 ноября, т.е. на тот день, когда в правительстве оказался и Бурбулис.

А в очередную среду состоялся «бутербродник». Бурбулис оказался хозяином слова: в распахнувшихся дверях появились официанты, толкавшие перед собой столики на колёсиках, они выставили несколько тарелок с горками бутербродов с варёной колбасой и разнесли чай.

В ту пору полки магазинов пустовали, заработная плата министра не позволяла пользоваться услугами рынка, и было приятно видеть, что где-то ещё в государстве есть продукты питания в количествах, достаточных для бесплатной раздачи. Чтобы окончательно покорить если не всех, то некоторых из присутствующих, Г.Э. разрешил желающим курить. Чудеса вершились на глазах.

Дошла очередь и до настоящих дел. Было подробно рассказано о намеченных мерах по обеспечению деятельности правительства. Для этого по средам и воскресным дням предоставляется телевизионный эфир членам правительства по вопросам социальной защиты населения, по четвергам даётся эфир на радио для информации о заседаниях кабинета министров. Ежедневно в 17.00 в телепередаче «Вести» будет рубрика об исполнительной власти, в конце недели в телевизионных новостях и на «Радио Россия» - итоговые сведения о работе правительства. В здании Совмина оборудуются студии радио и телевидения с прямым выходом в эфир.

Бурбулис продолжал:

- Представить, но не настаиваю на этом, концепцию министерств в увязке с общей программой деятельности. На двух-трёх страницах к концу недели дать основные направления работы министерств и ведомств, включая организационные меры, по развитию рыночных реформ в рамках общей программы       реформирования. Предусмотреть три раздела - организационно-кадровый, содержательный и региональный. В ближайшие дни чётко прописать контакты с фирмами за границей, так как нужна диагностическая карта. Ускорить выход вопросов по министерствам и госкомитетам.

Мне понравилось, что в организационных мерах предлагалось не пропустить «содержательный» раздел. Оказывается, всё-таки есть или появились в структурах власти люди, которые стали нуждаться не только в форме, но и в содержании документов.

 Конечно, это не дословное изложение сказанного, а лишь воспроизведение записей, сделанных мною в блокноте, отражающих кратко смысловую нагрузку, извлечённую из его витиеватых фраз. Я привёл их только для того, чтобы читатель сам сравнил уровни вопросов, выносившихся на заседание Совмина, о чём говорилось выше, и на «бутербродник». Разница есть, так как экономики и производства Бурбулис не знал, и понять их не особенно стремился. Его тянуло к организационно-политическим мероприятиям с позиций истинного научного работника.

Бурбулис напирал на подготовку обзоров, справок, предложений, которые потом кто-то или он сам станет анализировать, диагностировать и на их основе делать прогнозы. Его беспокоили проблемы общего порядка, и для этого подавай информацию. Члены правительства поговорить были всегда горазды, но материалы в письменной форме, на представлении которых к тому же не настаивали, почти не давали.

В следующую среду главная тема разговора имела вновь политическую окраску, так как касалась Содружества Независимых Государств и вытекающих в связи с этим проблемах в отношениях между странами. Добавился ещё вопрос о взаимоотношениях правительства с партийными и профсоюзными организациями.

Об экономике вспомнили, когда заговорили о банкротстве «Внешэкономбанка», но Бурбулис быстро расставил всё по местам:

- Егор (обращение к Гайдару), это Ваш вопрос. Формулируйте.

И Егор пространно формулировал без затруднений, для него вообще не существовало сложностей с ответами на любые вопросы экономического порядка. Да и времени на подготовку ему не требовалось.

***

     Последний раз бутерброды с чаем отведали 17 декабря 1991года, в этот день по паспорту мне исполнилось 55 лет, но это событие осталось вне поля зрения Бурбулиса. Он информировал присутствующих о другом.

- Заседание правительства состоится завтра в Кремле в 10 часов (когда он делал такие объявления, то это означало, что председательствовать будет сам Президент, и следовало обратить особое внимание на качество подготовки вопросов).

В пятницу и субботу Ельцин, Бурбулис и Гайдар примут участие в совещании глав государств и глав правительств России, Украины, Белоруссии и Казахстана, проводимом в Алма Ата, будут подписаны соглашения об обороне и по космосу.

Без обосновывающего плавного перехода к новой теме, а она того заслуживала, добавил прямо в лоб:

- Либерализация цен начнётся со 2-го января 1992 года.

И дальше:

- США предложили быстро урегулировать вопрос о вхождении России в Совет Безопасности ООН в качестве его постоянного члена вместо Советского Союза. Президент Франции Миттеран заявил в интервью, что к концу века Россия станет великой державой в Европе и в мире.

Конечно, подразумевался ХХ, а не ХХ1 век, и это льстило, но Президент чужой страны допустил ошибку, так как «непредсказуемые» россияне к этому сроку, как мы теперь уже знаем, ещё не завершили процессы разрушительного характера, а потому к созидательным  даже не приступили.

Уж на что наш Президент лучше знал местные условия, но не было ни одного его прогноза, касающегося наступления позитивных перемен в жизни людей и страны, который бы в обещанный им срок или вообще сбывался.

Потом заместитель министра экономики и финансов Барчук В.В., он вскоре станет министром финансов после очередной аппаратной перетряски, развил будничным тоном тему предстоящей либерализации цен:

- По расчётам цены на потребительские товары в первом квартале 1992 года возрастут в 2,5 раза.

Об увеличении заработной платы даже тем государственным служащим, кто присутствовал на совещании, не проронил ни слова. Первая реакция на это сообщение, которая пришла в голову:

- А как жить будем? Только на правительственные бутерброды теперь и надежда?

В тот день я ещё не знал, что бутерброды разносили последний раз, а то бы вопросов возникло вдвое меньше.

Упомяну уж, не откладывая, о заседании Правительства, проведённом на следующий день. Председательствовал действительно Ельцин, главной темой были бюджетные проектировки, так именовали теперь проект бюджета страны. Барчук, делавший доклад, в преддверии предстоящей либерализации цен дальше первого квартала не заглядывал и цифры не называл.

В доходной части консолидированного бюджета главной составляющей становился налог на добавленную стоимость, но много говорилось и о выручке от распродажи незавершёнки, так в строительной отрасли назывались объекты, которые по различным причинам оставались недостроенными на протяжении нескольких лет. В расходной части - сокращения пришлись на капитальные вложения, содержание армии и оборонных предприятий.

Объём финансирования строительства уменьшался на четверть сразу, а само выделение средств предполагалось вести по остаточному принципу, т.е. в том случае, когда будет такая возможность после закрытия всех других статей расхода. Вывод о закате строительной отрасли напрашивался сам собой.

Если в текущем году отрасль была ослаблена кознями и раздорами на местах, связанными с дележом собственности при приватизации, а также с выбором структурно-организационных схем владения и управления собственностью, то в наступающем через две недели 1992 году её подкосит отсутствие централизованного источника финансирования, который был пока основным по объёму.

Докладчик предлагал также сократить затраты на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, другими словами на науку. Финансирование науки намечалось за счёт полутора процентов отчислений от себестоимости выпускаемой продукции. 

При подведении итогов заседания Ельцин рекомендовал сохранить затраты на науку на уровне предыдущего года, а по реализации незавершёнки советовал «действовать смело и оперативно», словно видел стоящих за ней в очереди покупателей и тех, кто не торопился их обслужить. Только надежды на скорую и выгодную для государственной казны продажу недостроенных объектов, находившихся в федеральной собственности, не оправдались ни в тот год, ни много лет спустя.

Бурбулис в конце заседания проинформировал Президента о работе правительства, но больше членов кабинета по средам не собирал. Цены в государстве вскоре были отпущены на «волю», что отразилось на стоимости бутербродов с чаем, и, может быть, это обстоятельство стало тому причиной, а возможно, в начавшемся сумбурном периоде, когда народ страны и правительство, столкнувшее его в пропасть, боролись за выживание самостоятельно, Геннадия Эдуардовича интересовали уже совсем другие темы.

Какое-то время Бурбулис ещё будет появляться на людях, так 28 декабря выступал на совместном заседании палат Верховного Совета и Правительства. Приведу, кстати, те слова из его фраз, которые оказались в моих записях: «Борис Николаевич с 3 января совершит поездку по регионам (с графика работы Президента он с особым уважением, звучавшем в голосе, начинал всегда). Болезнь экономики излечима, но меры носят принудительный характер. Все другие были бы ещё хуже (вывод сделан явно без анализа).

Действия в отношении населения совершаются с полной ответственностью (другими словами - преднамеренно). Будем работать до конца (и после паузы добавил) победного! Необходимо сочетание возможностей каждого и профессионализма. Политический контекст после Минска наиболее благоприятен. Прекращаю морально-политические размышления. Они все на виду».

Чем Вам не выступление секретаря партийного комитета на собрании коммунистов, которых Бурбулис не терпел? Разве не сходны позиции: уверенность в правоте и показной оптимизм, когда дело провалено? Для второго лица в правительстве, являвшегося исполнительным, а не политическим органом, сказанного было явно мало.

Следующим об общей логике реформ говорил Гайдар.

- После одиннадцати предыдущих программ представлять новую было бы ошибочно (какой же всё-таки он был умница, как понятно и правильно говорил порой). Либерализация цен всегда осуществляется до приватизации. Проблема лишь в том, чтобы не развалиться после либерализации. Надо формировать стабилизационный валютный фонд и идти к конвертируемости рубля. В январе-феврале произойдёт разгон цен, в марте они будут взяты под контроль. Следующий этап - стимулирование производства. К середине года исчезнет дефицит товаров, к концу года восстановятся предпосылки к развитию экономики, но это при жёстком контроле бюджета.

Видимо, не удалось контролировать расходную часть бюджета, что гарантировало движение по намеченному Гайдаром пути, а депутаты не до конца, но поверили тогда утверждениям «ведущего» экономиста, и страна погрузилась в хаос. В начавшейся заварухе Бурбулис явно растерялся. До середины февраля им не было проведено ни одного заседания правительства, за полтора месяца, ставших неимоверно трудными для населения и предприятий, члены кабинета министров не встречались ни разу со своим лидером.

Если и приходилось видеть его, то на совещаниях в Верховном Совете с отчётами о действиях правительства, но и там отчитывался уверенный в своей правоте Гайдар, а прикрывал его не словами, а своим присутствием Президент страны.

Во второй половине февраля под председательством Президента прошло три заседания правительства по темам: «Об итогах либерализации цен», «О мерах по стабилизации работы предприятий Российской Федерации в 1992 году» и «О мерах специального регулирования хозяйственных связей». Докладчиком во всех случаях был неутомимый Гайдар, а общей чертой его выступлений являлся потрясающей силы оптимизм.

Бурбулис отмалчивался, порой получал резкие замечания Президента за плохую подготовку вопросов, что было явным намёком на несоответствие занимаемому месту. Так незаметно на фоне переживаемых потрясений произошла смена лидеров в правительстве. Уже через месяц Бурбулис был переведён на должность Государственного секретаря при Президенте Российской Федерации. Его знания для решения политических вопросов оказались намного выше, чем для экономических, и Президент не оставил без внимания пропагандируемую Бурбулисом идею «сочетания возможностей и профессионализма». Только сделал это с опозданием.

***

     Так как юридические службы аппарата правительства и администрации Президента, о чём я упоминал, вносили уточняющие изменения в текст проекта Указа, то визы мне пришлось собирать на первоначальный и чистовой варианты.

Тем не менее, к 17 ноября 1992 года, к тому дню, когда Шумейко наконец-то дал письменное поручение членам комиссии, все необходимые визы мною уже были собраны. Сам же Владимир Филиппович со своей подписью тянул, ссылаясь на занятость в связи с подготовкой правительством материалов к Съезду народных депутатов. Потом и Съезд начался, а отговорки находились, и завизировал он проект Указа лишь 10 декабря.

Визу Басина получил 15 числа с припиской: «Считаю, что надо сохранить Минстрой». Не берусь объяснить, почему он написал «сохранить», когда вместо министерства уже два с половиной месяца существовала другая структура, но в суматохе тех дней, когда шла съездовская круговерть, можно было написать и не такое. Смысл ведь оставался понятен.

Мне казалось, что теперь на этом многотрудном деле можно было бы поставить точку и считать его завершённым. Я вздохнул с облегчением и передал бумаги в Государственно-правовое управление Президента. На следующий день и.о. начальника Орехов Р.Г. вручил мне листок. В нём не был указан адресат и не стояла подпись, но каким же неожиданным и одновременно разочаровывающим оказалось содержание:

«Проект Указа не может быть подписан в связи с тем, что вопросы образования, реорганизации и ликвидации федеральных органов исполнительной власти не входят в компетенцию Президента Российской Федерации. Ранее соответствующие решения принимались в рамках дополнительных полномочий, предоставленных Президенту Съездом народных депутатов. Срок действия полномочий истёк 30 ноября 1992 года».

- Вот тебе на! Вот куда завели бюрократические приёмы и закорючки Шумейко! Браво! - подумал я.

Что мне оставалось делать после этого? Только признать, что все, кто содействовал повышению статуса Комитета по вопросам архитектуры и строительства, включая и меня, остались на бобах. А если принять во внимание фамилию и.о. начальника Государственно-правового управления Президента, то остались все на орехах.

***

     Параллельно с событиями, имевшими отношение только к строительной отрасли, разворачивались более важные, затрагивающие интересы всего общества.  От них у первых лиц государства голова шла кругом. Главная забота - Съезд народных депутатов, открытие которого должно было состояться 1 декабря 1992 года. На нём решалась судьба высшей исполнительной власти, так и не имевшей  до сих пор «законного» Председателя. Съезд намеревался отправить правительство страны в отставку.

Совету Министров и Президенту приходилось спешно принимать меры, которые бы доказывали их деловую активность и полезность осуществляемых ими действий. В отчётном докладе перед народными избранниками нужно будет говорить о результатах деятельности и программе работ на перспективу. Проведённая реорганизация аппарата правительства, конечно, должна была войти в раздел доклада, где будут перечисляться практические шаги в поддержку перестроечного дела.

Не случайно в преамбуле второго Указа Президента значилось: «В целях формирования отвечающей современному этапу радикальных экономических реформ рациональной структуры центральных органов федеральной исполнительной власти, децентрализации власти, большей самостоятельности местных органов, в том числе и в проведении реформ, постановляю».

Только упоминанием об одной реорганизации аппарата обойтись в докладе нельзя, так как простые люди во все времена с усмешкой и недоверием воспринимают подобную меру, не видя в ней прямой связи с улучшением условий их существования. А уж о депутатах той поры и говорить нечего - им подавай не отвлекающий маневр, а что-то существенное. Правительство это понимало и торопилось.

Обычно заседания Совмина проводились по четвергам, но не обязательно каждую неделю. В последние же месяцы перед Съездом расписание нарушилось, ритм встреч членов правительства стал рваным, он отдавал нервозностью, неравноценностью рассматриваемых вопросов.

***

     Открытие седьмого Съезда народных депутатов Российской Федерации, которого с тревогой ждала руководящая верхушка, так как в повестке дня значился вопрос «О председателе Правительства России», а, значит, это касалось каждого из министров, состоялось в намеченное время, т.е. в 10 часов утра 1 декабря 1992 года.

Ровно за сутки до этого Гайдар провёл заседание членов правительства. По всему чувствовалось, что его занимают мысли о предстоящем докладе перед депутатами, настроенными жизненными реалиями враждебно к исполнительной власти в целом и к нему в частности, как к человеку, исполнявшему по воле Президента страны без согласования с ними обязанности Председателя правительства. Заседание по этой причине прошло больше для формы, рассмотрение вопросов заранее не намечалось, они появлялись по ходу встречи, но многочисленными не были.   

Глобальная тема о программе приватизации на предстоящий год, по которой Чубайс настаивал, чтобы министры до очередной пятницы дали замечания по подготовленному проекту документа, уживалась с темой о введении льгот на проезд в общественном автотранспорте обучающейся молодёжи, о чём говорил Гайдар. Тем не менее, проговорили до обеденного перерыва.

Перед расставанием председательствующий обратился к коллегам со словами:

- На Съезде просьба быть.

Прозвучало это будничным напоминанием, как бы на всякий случай, если министры могли подзабыть о том, где им следует находиться в столь ответственный для страны момент. Но такой деликатной была манера обращения Егора к коллегам во всех ситуациях.

Не припоминаю случая, чтобы какие-то обстоятельства подменили его вежливость на раздражение или досаду. Внутреннее состояние Гайдара угадать по лицу было уж совсем невозможно: подвижностью мышц оно не отличалось, чему, видимо, способствовала излишняя полнота щёк, мешавшая ему и в моменты удивления широко раскрывать глаза. 

Заседание Съезда началось с приветствия, потом прозвучал гимн Советского Союза, затем минута молчания по ушедшим из жизни депутатам. Шло повторение обычной схемы, которой придерживались при проведении масштабных мероприятий подобного рода. Председательствовал Хасбулатов.

Ельцин появился только к исходу третьего часа работы Съезда. Он не торопился на мероприятие, так как обязательные по регламенту вопросы общего порядка планировалось рассматривать до конца дня. Президент занял своё персональное кресло, находившееся обособленно с левой стороны и несколько в глубине сцены на возвышении.

Из зала казалось, по крайней мере мне, что он парит над людьми, равнодушно взирая на происходящее, что ему нет дела до мирской суеты и критики, которую вскоре предстоит услышать из уст тех, кто не заслуживает внимания первого лица государства. Пусть себе говорят.  

От длительного сидения, огромной массы людей, ведь одних депутатов собралось около тысячи человек, да ещё приглашённым лицам нет числа, и каждый из них каким-то образом оказывает на тебя отрицательное воздействие, пропала острота восприятия, и возбуждение, всегда испытываемое при ожидании чего-то важного, что может повлиять на ход твоей жизни, сменилось апатией. И уже не привлекали внимание процедурные формальности, а они продолжались без остановки, навалились усталость и равнодушие, как бывает всегда, когда не занят полезным делом. Зачем я здесь?

Утром следующего дня с докладом о работе правительства и программой действий на ближайшую перспективу выступал Гайдар. Всё же невероятных способностей он человек. Легко, свободно, почти не обращаясь к сделанным заранее  записям, и не упуская при этом логическую нить, он излагал проблемы.

Избавиться бы ему от сложных по построению фраз, да поменьше бы употреблять специальные термины, всё-таки не на научной конференции делается доклад, да не причмокивать бы губами после каждого важного вывода, а их у него множество, может, и не вызывал бы он у депутатов раздражение. Возможно, тогда иначе они воспринимали бы его абсолютную уверенность в правоте, и призывы не останавливаться, а продолжать вершить новые экономические эксперименты.

Трибуна была высокой для Гайдара, не в том смысле, что он не был её достоин, а не соответствовала его росту. Над ней возвышалась только крупная и совершенно круглая голова, и она говорила и говорила без остановки, не обращая внимания на малоприятные реплики из зала в свой адрес.

Голова как бы существовала сама по себя, она не принадлежала человеку, а, значит, была лишена души и сердца. Депутатам же хотелось услышать объективную оценку происходящего, а оно тревожило их умы, оценку допущенным просчётам, обращение к слугам народа за добрым советом. Наконец, голова обрела тело и с порозовевшими щеками Гайдар, не утомлённый такой огромной нагрузкой, колобком скатился вниз к своему месту. 

На вечернем заседании правительство, а это был опять Гайдар, отвечало на вопросы депутатов, толпившихся у микрофонов в зале. Тот, кто получал право войти в непосредственный контакт с докладчиком, торопился высказать язвительные замечания, забывая иногда сформулировать вопрос, высказать своё персональное мнение о работе правительства.

Ведущий заседание в таких случаях напоминал о том, что прения по докладу начнутся завтра, что не надо торопить события. Это не помогало. По характеру высказываний и вопросов было ясно, что новый день будет невероятно трудным.

3 декабря на утреннее заседание Ельцин прибыл без опоздания, ведь оно  начиналось с выступлений представителей законодательной власти в прениях по докладу. На трибуне перебывало почти два с половиной десятка человек, хотя желающих на неё подняться было в несколько раз больше.

Не стану, кроме отдельных случаев, называть фамилии депутатов, которым принадлежали высказывания, приводимые далее в хронологическом порядке, чтобы не усложнять текст, но за каждым выражением, начинающимся с нового абзаца, было конкретное разгневанное лицо:

- Крах инвестиционной деятельности. Опора лишь на богатых людей. Правительство, выбравшее такой вариант, само должно уйти в отставку.

- Не против рынка, но за регулируемый переход.

- Необходимо согласовывать действия ветвей власти.

- Бездушие, цинизм.

- Мы семь раз собирались и дважды давали оценку деятельности правительства. Теперь оно заслуживает единицы. Страна голодного народа.

- Видно по лицу кто как живёт. (Это уже откровенный намёк на комплекцию Егора).

- Поколение Шариковых. Всё отнять, чтобы поделить между собой. Нужна новая реформа и новый курс. (Из выступления слепого депутата)».

***

     После объявления перерыва, правительство собралось в помещении, именовавшемся «зимним садом», для обмена мнениями. Уютный зал на время работы Съезда был закреплён за членами кабинета министров, здесь пройдёт несколько встреч, на которых обсуждались вопросы, возникавшие в ходе заседаний.

Естественно, главные лица были в полном составе: Гайдар, Чубайс, Шохин. Широкий стол с зелёным сукном разделил членов правительства на две примерно равные группы, но они были едины в высказываниях, особенно те, кто располагался ближе к недавнему докладчику. Слышались слова.

- Надо членам правительства демонстративно покинуть заседание.

Это была реакция на злую критику депутатов, не оценивших по достоинству «очевидные» заслуги правительства.

О предложении уйти правительству в отставку, а ничего подобного до сих пор ни в советский период, ни при новом строе не происходило, говорилось как о пустяковом деле. Таким оно было в зарубежных странах, но с ними понятно - члены их правительственных кабинетов жили не на зарплату, они были состоятельными людьми, и государственная служба их привлекала по иным соображениям.

- А как же мы? - задавал я себе вопрос и добавлял. - Видимо, наши идеологи уже успели разбогатеть, и мне надо говорить лишь о себе.

Перспектива потерять работу меня не устраивала, поэтому я отмалчивался: кривить душой не хотел, а критику считал справедливой. Не знал тогда, что моя отставка вскоре случится, и согласия моего по этому поводу никто спрашивать не станет.

Предложение о добровольной отставке поддержку не получило. Было решено не уступать, бороться до конца, чтобы не предавать дело, которому отдано столько сил. Обмен мнениями, когда все немного поостыли, перешёл в спокойное русло.

Думаю, что он с самого начала был бы таким, если бы мужскую компанию не заводила Э.А. Памфилова. Единственная в составе правительства женщина была министром социальной защиты населения. Она приобрела известность, разоблачая  привилегии партийной и советской элиты. К слову сказать, в борьбе с привилегиями  бурно вырос авторитет и самого Ельцина. Благодарная для популистов оказалась тема.

После преобразования в конце 1991 года министерства социального обеспечения, это название предполагало недопустимо конкретные обязанности, в министерство социальной защиты населения состоялось назначение Памфиловой. У защитницы был писклявый плачущий голос и короткие косички, задорно торчавшие в стороны, которые заплетают мамы девочкам, так что внешний вид и голосовое приложение к нему вызывало желание у населения, забыв о своих бедах, оберегать столь слабое существо.

Мне за время работы министром пришлось однажды побывать в её кабинете, а также принимать Памфилову в своём. Тогда предполагался обмен помещениями, занимаемыми нашими министерствами, поэтому проводились смотрины. Только и в том единственном случае ни о чём конкретном мы, а было дано такое право, договориться не смогли, её манера руководителя допускала разговоры общего порядка, но только не принятие серьёзного решения. Что взять с женщины с неуравновешенным характером?

Критика в адрес правительства и лично Гайдара, которого она обожала сверх разумной меры, подействовала на Памфилову своеобразно: с ней случился нервный срыв, полились слёзы, она выкрикивала осуждения в адрес тех, кто осмелился обидеть святого Егора, и настаивала дать достойный отпор, т.е. разбежаться. Её слёзы министрам приходилось видеть и раньше, такое во время заседаний случалось, но до истерики прежде не доходило.

Перерыв пролетел быстро и, сидя в зале на тех же местах, члены правительства продолжили выслушивать критические выступления:    

- Не надо готовить новых потрясений.

- Оценка неуд. Прекратить издеваться над страной.

- Когда законодатели начнут отвечать за творящееся?.

- Так и «прочмокаем» государство. (Намёк на вредную привычку Гайдара).

- Борис Николаевич уйдите в отставку вместе с обанкротившимся правительством (Тулеев А.М.).

- Если Вы хотели стать Борисом Великим, то...

Можно только удивляться тому, что ни у кого из тех, кто побывал на трибуне, не нашлось ни одного доброго слова в адрес правительства и Президента страны. Два-три человека, правда, не критиковали власть, но они вообще не касались обсуждаемой темы, а говорили о внутренних заботах своих организаций. Народные избранники тогда ещё не были продажными, как ныне, и честно отрабатывали доверие граждан. А что доброе могли сказать ограбленные люди?

После обеденного перерыва невозмутимый Гайдар отвечал на вопросы и замечания. Он твёрдо отстаивал правоту позиции, не давая обещаний по поводу скорого завершения трудностей для народа. Это ужасно, когда одержимый человек получает власть. Для него действительность не более, чем рядовая шахматная партия, и он потому легко идёт на авантюрные жертвы ради достижения цели.  Только в жертву приносятся не шахматные фигуры, а люди, их благополучие, их жизни.

Последняя его фраза с трибуны в тот день была не брошена упрёком в зал, а произнесена спокойно, даже с сочувствием к явной отсталости тех, кто так безнадёжно и глупо ошибается в оценке деятельности правительства. Она давала ответ на многие сказанные и подразумевавшиеся язвительные замечания депутатов: «А тех, кто верит, что мы агенты империализма, то их мне не переубедить».

Таким образом, позиция этого правительства прояснилась во время состоявшейся очной ставки, она ни в коей мере не устраивала избранников народа. Нужен был новый лидер, а с его приходом и смена состава кабинета министров, и другая экономическая политика. По регламенту работы Съезда вопрос о председателе Совмина РФ должен был рассматриваться 9 декабря. Слушались другие темы, уже никто не говорил министрам, что на заседаниях надо быть, и каждый сам определял, чем ему заниматься.

***

     У меня текущих дел было полно, но я выкраивал время и иногда заглядывал больше из любопытства на затягивавшееся мероприятие, чтобы послушать словесные баталии, рисовавшие безрадостную картину происходящего в стране. Состояние дел в отрасли я представлял хорошо, а вот условия проживания людей, проблемы быта известны были хуже. Правда, о том, как низко упал уровень жизни населения, мог судить по своей семье. При отпущенных ценах заработная плата государственных служащих не росла, и жить на оклад министра стало трудновато. 

Последние месяцы, на которые пришлись реорганизация управленческой структуры, беготня с проектом Указа за визами чиновников, суматоха и бестолковщина в аппарате правительства в преддверии открытия съезда народных избранников и связанный с этим уход от конкретных дел в вопросы политики, сказались на моём душевном настрое.

Я с тем же усердием отдавался работе, остававшейся для меня главным делом, но она перестала быть для меня интересной, не приносила удовлетворения. Что-то подсказывало мне, что становлюсь лишним в команде экономистов и политиков, одержимо отрицающих прошлое и безрассудно ускоряющих перестроечный процесс перехода к рыночной экономике, достоинства которой для меня не были очевидными.

Мои производственный опыт и технические знания, полученные за годы работы в строительной отрасли, руководителей правительства не интересовали. Они торопились, наверное, чувствуя, что им отпущено мало времени на осуществление замыслов, использовать в полной мере предоставленный судьбой шанс, оставить своё имя в истории страны. А я путался у них под ногами, мешал, отвлекал от важных дел.

Я всегда выступал на заседаниях правительства по вопросам, в той либо другой мере касавшимся отрасли, по всем обсуждавшимся проектам документов у меня находились уточнения и замечания. Только носили они не наступательный, а сдерживающий характер, направлены были на защиту интересов строительных организаций и предприятий, на сохранение работоспособности комплекса, на недопущение его развала. Меня выслушивали, но поддерживали редко, открыто в консерватизме не упрекали, а уж какие выводы делали про себя, не знаю.

Находясь в составе команды, я не мог быть в оппозиции. Это недопустимо. Если не согласен в принципе с проводимой экономической политикой, то тогда оставь кабинет министров и выступай там, где получишь такую возможность, с критикой проводимого курса.

В состав правительства я был введён два года назад, когда его Председатель и члены проповедовали иные подходы к перестроечному процессу, подходы более близкие мне по содержанию. Но случилась смена руководящей верхушки, а также министров экономики, финансов, внешних сношений, на что не спрашивалось моё мнение. Да и моим согласием следовать меняющимся курсом никто не интересовался.

Вот и надеялся на то, что, находясь в составе команды, я смогу быть полезнее отрасли, нежели окажусь за пределами. В какой-то степени это удавалось. Однако в работе кабинета министров после появления Бурбулиса отраслевые проблемы ушли на второй план. Политические дрязги и скороспелые экономические выверты завладели душами вершителей людских судеб.

Происходящее предстало передо мной в таком крупном масштабе, что понять в целом и оценить картину по нескольким отдельным буквам и знакам, которые удавалось распознавать, я не мог и не хотел. По темам политической и макроэкономической окраски не выступал, в дела других министерств и ведомств - не совался. Я потому не мог высказывать своё мнение, что не считал его в необходимой мере компетентным по этим вопросам.

Когда правительство собиралось в перерывах между заседаниями съезда,  искало выход из создавшегося положения, я чувствовал себя чужим. Нарастало раздражение.          

***

     Подошёл назначенный срок. Утреннее заседание собрало рекордное количество депутатов - 872 человека, столько не было при открытии Съезда и в последующие дни. Что не говори, а любое дело с «персональным уклоном» в наши времена привлекало внимание людей даже занятых личными проблемами и совсем уж нерадивых.

Гайдар на трибуне с очередным докладом, схема которого изменилась. Это уже не защита курса правительства, а прощальные слова, когда итожат сделанное, высказывают пожелания тем, кто идёт на смену, не скупятся на объективные оценки. Он понимал, что шансы занять пост Председателя правительства у него небольшие, и смирился с этим.

Приведу ключевые фразы:

- Возможно: сократить темпы падения производства, придать кризису структурный характер, остановить падение уровня жизни, затормозить инфляционные процессы. Следует изменить политику - задача состоит в создании конструктивной политики поддержки производства, и существенно обновлённое правительство должно её решать. Нет наследственного права на место в составе правительства. Нужно сохранить его костяк, существенно изменив и укрепив блоки. Правительство растворено в структурах президентской власти, требуется обрести естественную самостоятельность и повысить меру ответственности. Верховный Совет не принимал правительство как своё. Хорошо знаю отношение к моей кандидатуре. Считаю долгом продолжить работу при Вашем согласии.

Много примечательного в этих словах и даже необычного. Например, Гайдар ранее никогда не высказывался вслух по поводу сложившихся отношений с администрацией президента, невероятно раздутой, дублировавшей все направления работы и диктовавшей характер поведения Совмина, словно не доверял Ельцин своему же ставленнику.

Со стороны казалось, что Егор не обращал на это внимание, относился спокойно к подсказкам, и такой вот под конец вышел поворот. И ему оказывается в тягость были навязанные условия работы. Разве они могли кого-то устраивать?

В целом депутатам выступление Гайдара пришлось по душе, оно было откровенным, объективным и не с позиции всезнайки, что импонировало им. Тем не менее, а может как раз и поэтому, в президиум поступило 116 заявок принять участие в обсуждении вопроса. Удовлетворили, естественно, не всех, но получилось таким образом, что семь выступающих поддержали исполняющего обязанности Председателя, а семь - нет.

Нападавшие были категоричнее в выражениях.

- Ничего нового не обещает. Рыночная утопия. Выбирая, как поступить, я - с народом, поэтому - в отставку.

Завершилось обсуждение голосованием: за оставление Гайдара оказалось 468 депутатов, против - 487. Даже равенства голосов не оказалось, а нужно было набрать куда больше половины.

Поздно вечером на Старой площади в малом зале были собраны члены правительства. Бутерброды и кофе, которые мне представлялись прощальными, отвлекли присутствующих от тягостных раздумий и частично сняли накопившееся за день напряжение. Во время всей встречи ничего особенного не говорилось, никакого плана действий не предлагалось. Видимо, не на этом уровне обсуждались и принимались меры противодействия. Это моё предположение вскоре подтвердилось.

Уже утром министры были срочно вызваны на внеочередное заседание кабинета, проходившее в официальной обстановке. От оцепенения, в котором недавно находились Гайдар и его заместители, не осталось и следа, они теперь знали, как поступать в создавшемся положении. Озарение случилось после встречи с Ельциным, и он, понимаешь, доходчиво объяснил молодым людям, что надо делать в борьбе за власть.

Егор передал просьбу Президента к членам правительства пока не ходить на заседания Съезда и немедленно развернуть работу во всех подведомственных коллективах в поддержку руководящего состава исполнительной власти. Шумейко и Чубайс с энтузиазмом предлагали меры по укреплению положения правительства.

Гайдар подвёл итоги: «Чубайсу составить нормальный план политической работы. Шумейко подготовить меры по снижению инфляции: постановление по переработке сельхозпродукции, регулированию цен на ряд товаров, ограничению уровня рентабельности предприятий. Шохину немедленно переговорить с послами в России стран Большой семёрки, так как время, что называется, пришло. Махарадзе взаимодействовать с главами администраций.

Всем (это уже к министрам) работать с директорами предприятий своих отраслей, с соответствующими комитетами Верховного Совета, организовать выступления по телевидению и в печати, представить сведения по неплатежам и задолженностям, имеющимся у организаций, по задержке с выплатой заработной платы. По неплатежам и зарплате правительству провести общероссийские селекторные совещания». На исполнение отводились сутки.

Депутаты тем временем наметили слушание вопроса «О председателе Совмина» на понедельник 14 декабря. Оставалось три дня, включая два выходных. О каких программах и мерах в масштабах государства можно вести речь, когда заблаговременно не проводилась тщательная подготовка? Демонстрировался показной оптимизм, не могу иначе назвать поведение Егора и его сотоварищей после вмешательства Ельцина. Если говорить серьёзно, то тем вечерним сбором с бутербродами и кофе надо было бы правительству и заканчивать свою работу в том составе.

***

     Наступивший понедельник для многих, и для меня в том числе, оказался на самом деле тяжёлым днём. Утром провёл аппаратное совещание в Комитете с информацией о последних событиях, с заданиями и поручениями службам, с программой работы на неделю.

Потом поехал на пленум Союза архитекторов России, проходивший в Суханово под Москвой. Там выступал по «текущему моменту», отвечал на вопросы дотошных и любопытных архитекторов, а каждый из них обладал своим собственным взглядом на происходящее, и отстоял на трибуне в общей сложности около двух часов.

В 16.00 уже был на заседании Съезда, начавшем обсуждение вопроса о председателе. Члены правительства, как всегда, располагались кучно, чтобы быть под рукой у старшего. В правой стороне зала заместители председателя занимали четвёртый, а члены правительства - следующий ряд. Я оказался рядом с министром экономики А.А. Нечаевым, входившим в молодёжную группу «новаторов» перестройки, и в точности - за широкой спиной и шеей В.С. Черномырдина.

Чтобы не пропустить происходящее за столом президиума и на трибуне, мне приходилось тянуться и смотреть то через одно, то через другое плечо грузного Виктора Степановича, что зависело от его позы. Наверное, и я, если за мной сидел столь же любопытный субъект, доставлял ему много неудобств. Но замечаний в свой адрес не слышал, как не слышал их от меня Черномырдин. Соблюдалась субординация.

Началось выдвижение кандидатов. Разными депутатскими группами были предложены Гайдар Е.Т., Шумейко В.Ф., Каданников В.В., Кулаков, Скоков Ю.В. и Черномырдин В.С. Команда сформировалась на любой вкус, есть из кого выбирать Президенту. Поставили на этом составе точку, и перешли к обсуждению кандидатур.

По Гайдару, Шумейко, Скокову и Черномырдину обошлось без вопросов, все они до этого находились на политическом горизонте, на слуху у депутатов, и потому были оставлены в списке для рейтингового голосования. Когда Черномырдин не сделал заявления о самоотводе и остался сидеть на месте, а мне почему-то казалось, что он должен был так поступить, я достаточно громко сказал в сторону своего соседа Нечаева:

- Ну, какой из него председатель с таким уровнем ...? Неужели сам не понимает.

Нечаев согласился. Тут мне уместно сделать очередную оговорку и признать, что политической дальнозоркостью и дипломатическими данными я не обладал.   

Каданников на трибуне долго не мог приладить наушник к левому уху, поскольку тот был собран в обычном исполнении, а волнение, видимо, мешало машиностроителю по специальности сообразить, как его можно в один момент переделать. Потом, представляясь депутатам, меньше знавшим его, сказал о положительном отношении к деятельности правительства, но при этом отметил, что не разделяет его подходы в инвестиционной политике и налоговой системе. Рассказал о производственном пути от ученика слесаря до генерального директора производственного объединения «АвтоВАЗ». А завершил словами:

- Не думаю, что могу справиться. Я всё сказал, по-моему.

В список он был включён.  

Кулаков остался для меня неизвестной личностью: он заявил самоотвод и потому не касался биографических данных.

Наступил момент рейтингового голосования за каждого из претендентов в отдельности. Особенность этой системы состоит в том, что голосование является предварительным, и можно отдавать предпочтение любому количеству кандидатов. Рейтинговое голосование даёт достаточно верное представление о раскладе сил в зале по отношению к каждой персоне.

Президент, внося своё предложение Съезду по кандидатуре, заранее видит возможный итоговый результат голосования. В этот раз ошибаться ему было нельзя, если его предложение не пройдёт, а дважды до этого уже такое случалось с его ставленником Гайдаром, то согласно Конституции, он должен или отступить сам, или распустить Верховный Совет. Последствия роспуска для того дикого периода в жизни страны могли быть непредсказуемыми.

Рейтинговое голосование прошло оживлённо и быстро. Фамилии претендентов назывались по алфавиту, а не в порядке их выдвижения, ибо для определения рейтинга это не имело значение. Гайдара поддержали 400 депутатов из 938 голосовавших, менее известного Каданникова - 399 (определённо понравился сделанной самооценкой), Скокова - 637, Черномырдина - 621 и Шумейко - 283 (похоже, успел своей суетливостью и шумностью намозолить всем глаза). Теперь выбор из кандидатов, прошедших рейтинговые разборки, должен был сделать Президент. Объявили перерыв в работе Съезда на неопределённый срок.

Успех Скокова и Черномырдина был объясним.

В главе «Министерский пост» я подробно представлял Скокова. Здесь лишь добавлю, что руководители предприятий, когда он работал первым заместителем И.С. Силаева, могли убедиться в его трезвом подходе к нововведениям. Им импонировало его своенравие, твёрдое отстаивание взглядов. Они знали, что именно за неуправляемость, т.е. ослушание, Ельцин освободил его от должности в середине 1991 года.

В противовес Президенту, политику которого депутаты не разделяли, что вскоре приведёт к конфликту, закончившемуся «расстрелом» Белого дома и гибелью мирных жителей, они и поддержали бунтаря Скокова. Конечно, реально рассчитывать на его возвращение в правительство первым лицом не могли. Ельцин этого не допустил бы ни в коем случае.

Черномырдин уже полгода был действующим заместителем Гайдара, при этом он одновременно оставался министром топлива и энергетики, сосредоточив в руках огромную власть, не заносчив, прост в отношениях с людьми, рубаха - парень, балагур. Помнили его многие ещё и по советским временам, когда он  работал министром Миннефтегазпрома СССР.

Я о нём судил больше по тому, как он выражал мысли и какую чепуху порой нёс, а другие знали его по делам или слышали о таковых. Только в собственное оправдание добавлю, что те шесть лет, когда он возглавлял правительство России, были для страны годами глубочайшего застоя в экономике, годами разрушения её мощи и разворовывания богатств. Так, видимо, было Президенту угодно, а премьер оказался хорошо смазанным флюгером.

***

     Стало шумно, всем не терпелось обменяться мнениями по поводу итогов голосования, высказать предположения о возможном решении Президента, который до этого неоднократно в категорической форме делал публичные заявления, что от Гайдара он не отступится.

Гайдар на какое-то время исчезал из виду, но потом объявился с ничего не выражавшим лицом, потом пропал Черномырдин и снова замелькал в кучках людей лоснящийся, улыбчивый и самодовольный, каким стал сразу же после объявления итогов рейтингового голосования. Их временному отсутствию я не придал значения. Мало ли что.

А Президент работал. Проходными кандидатурами, если так можно выразиться, были Скоков и Черномырдин. Последний из них подходил Ельцину. Но как поступить с Гайдаром?

Президент вновь не сдержал своего слова. Он, надо полагать, пригласил к себе Егора, чем и объяснялась его временная отлучка, наверное, принёс ему извинения, а затем сделал предложение Виктору Степановичу возглавить Совмин.

Принятие окончательного решения Съезд не затянул. Всех вернули в зал, объявили выбор, сделанный Президентом, и 721 депутат поддержали Черномырдина при итоговом голосовании. Конфликт между ветвями власти был на тот момент исчерпан. Так Черномырдин стал во главе кабинета министров. Его пригласили на трибуну, он поднялся, поблагодарил депутатов за оказанное доверие и добавил единственную фразу, которую привожу дословно: «Всё, что сделать надо, сделаю».

Слова его были встречены оживлёнными аплодисментами, так как подобных заверений слышать депутатам от представителя власти ещё не приходилось. Большинство из них, видимо, отнесли сказанное к исполнению своих представлений о том, что именно надо сделать. Вопрос о назначении руководителя правительства, таким образом, был решён.

Нельзя не заметить, однако, что фразу, произнесённую Черномырдиным, уже тогда можно было понимать двояко. Кому давалось обещание? Депутатам, его избравшим, или Президенту,  рекомендовавшему В.С. на высокий пост? Только известно, что цели у депутатского большинства и у Президента не совпадали, поэтому при всём старании стремиться к их одновременному достижению было никак нельзя.

Удивляюсь тому, как могли депутаты проголосовать за назначение Черномырдина на столь высокий пост, не узнав о его взглядах по важнейшим проблемам? Как получилось, что это никого не заинтересовало, и никто не удосужился даже сделать намёка на такой вопрос? Сам Черномырдин, не в пример Каданникову, эту тему не затрагивал, ориентиры деятельности не обозначал, обещаний не давал, кроме одного, да и то после избрания.

- Всё, что сделать надо, сделаю.

Но что именно? Он не излагал ни экономическую, ни политическую платформы, так как не имел их ни тогда, ни позднее. Прокатив ненавистного Гайдара, воспринимавшегося исчадием ада, депутаты, видимо, от испытываемого ими восторга просто забыли о том, что они доверили власть человеку, позицию которого не знают, а действия его на этом посту предсказать не могут. Невероятная случилась история.

Даже претендента на должность министра члены Верховного Совета тщательно заслушивали на своём заседании. От него в обязательном порядке требовали изложения собственных взглядов, он должен был ответить на каверзные вопросы и тому подобное, а тут Съезд отступил от установленных правил, сделав такой широкий жест. 

Гайдар при всех имевшихся ошибках оторванного от реальной жизни человека, был борцом, открыто говорившим о конечной цели перестройки и путях следования. В силу этого он воспринимался людьми главным врагом и виновником их бед. Черномырдин не выпячивался, не умничал, он делал то, что надо. А надо было ничего не делать, топтаться на месте, тянуть время, не препятствовать необратимым процессам, разрушавшим страну.

Депутаты допустили явную промашку, но виноваты в том были сами. Потом, осознав ошибку, они будут возвращаться к вопросу об отставке Черномырдина шесть раз, т.е. ежегодно, пытаясь отправить его и членов кабинета в отставку, но инициаторы не смогут набирать нужного количества голосов. Причина в том, что шло активное расслоение самого депутатского корпуса на тех, кто ещё помнил о своём предназначении избранника народа, и тех, для кого народ уже ничего не значил.                       

***

     В 19.00, т.е. по горячим следам, Черномырдин открыл первое заседание правительства под с   воим председательством. Оно не было продолжительным, но монолог перед коллегами, произнесённый без написанного текста, оказался самым длинным из тех, который в его исполнении мне пришлось слышать. Виктор Степанович поблагодарил Гайдара за работу, и, не подобрав нужных слов, чтобы раскрыть её содержание, просто взял да при всём честном народе расцеловал его.

Нелепо это выглядело со стороны. Если бы так поступил Президент, которому  Егор подчинялся, то воспринимался бы этот акт иначе, но когда недавний заместитель благодарит своего шефа, пост которого занимает, и одаривает, широко улыбаясь, покровительственным поцелуем, то прошу меня извинить. Захлестнули В.С. эмоции, не мог скрыть восторга. Как же? Он возглавил Совмин России!

Гайдар с ответным словом мог выступать бесконечно долго, только не был к этому тогда расположен. То, как и что он говорил, как держался, лишь подтверждало, что исполнительная власть страны потеряла умного, благородного и порядочного человека. А что касается его заблуждений и зацикленности на достижение любыми способами «великой» цели, то с каждым подобное случается, если его не останавливать, а всячески поощрять на подвиги. Трудно бывает порой человеку ограничивать самого себя.

Потом Черномырдин обратился к подчинённым с программной речью. Привожу её дословно:

- Думать о работе. Не считать себя временными. Никто не выпадет из обоймы, разве только за безделье и нечистоплотность. Будем делать всё вместе с Вами. Думать о народе. Меньше потерять. Хотел бы иметь Вашу поддержку. Гайдара мы ещё увидим и услышим. Друзей прошу помогать. Не буду навязывать себя, но буду рядом. Не бояться решать. Лучше ошибиться, чем не сделать.

На том разошлись, утомлённые событиями дня и оглушённые обилием установок, полученных на его исходе. Я уходил, думая о работе, о народе, о том, что Черномырдин теперь будет рядом и всё делать со мной вместе.

Потянулись будни, ощущение того, что они именно тянулись, а не летели, как было обычно, происходило от нетерпения, с которым ожидалось очередное заседание правительства для «обмена думами». Но миновал четверг, а сбор не объявлялся, только на девятый день сообщили, что 24 декабря пройдёт заседание в Кремле с участием Президента.

***

     Однако мне не довелось на этот раз свидеться с первыми лицами государства. Ещё до начала рабочего дня в кабинет вошли мой заместитель Акулов С.Г. и начальник кадровой службы Фролов В.В. Они были взволнованы. Поинтересовались для начала.

- Вы не слушали последние известия?

Приёмник стоял между телефонами на боковом столике, но я никогда не включал его. Для новостей есть вечерняя телевизионная программа «Время», поэтому ответил.

- Нет. А что произошло? 

- Только что передали по центральному радио об освобождении Вас от должности министра и назначении председателем Государственного комитета по строительству Басина, - почти вместе сказали они.

Это была неожиданная новость, и она наверняка отразилась на моём лице. Без подготовки при всём старании реакцию на такую информацию скрыть трудно. Паники не было, но вопросы в голове возникли сразу:

- Что за причина? Почему не предупредили меня заранее?

Когда начался рабочий день, секретарь передала мне напечатанный ею текст: «23.12.92г. в 23.30 позвонил по АТС т. Палкин Валентин Николаевич из протокольной группы и сообщил, что Председателем Госкомитета назначен т. Басин Е.В. Борису Александровичу на заседание Правительства идти не надо».

Выходило так, что решение состоялось накануне, позвонили по телефону правительственной связи, ответил дежурный по министерству, который не поторопился сообщить мне эту новость на домашний телефон. Его я понимал, а вот т. Палкина нет.

Кстати, в аппарате правительства на каждую процедуру находился исполнитель, или это случайное совпадение, с соответствующей фамилией. На «орехах» оставлял Орехов, а выпроваживал - Палкин.

Указ за № 1589, как возросла активность Президента в четвёртом квартале, был  действительно подписан 23 декабря. Статус органа, управляющего строительной отраслью, был доведён им до Государственного комитета, и руководитель автоматически стал членом правительства. Видимо, Съезд продлил льготные полномочия Ельцину, который этим воспользовался, а, скорее всего, он просто пренебрёг ограничением в правах.

Всё почти вернулось на круги своя. Разница состояла лишь в том, что бывшее Министерство по архитектуре, строительству и жилищно-коммунальному хозяйству превратилось в Государственный комитет по вопросам (всё-таки по вопросам) архитектуры и строительства, сокращённо - Госстрой России, не стало в его направлениях работы жилищно-коммунальных служб, да появился другой председатель.

Указ оказался намного короче того проекта, на котором собирались мною визы заместителей: «Преобразовать Комитет Российской Федерации по вопросам архитектуры и строительства в Государственный комитет Российской Федерации по вопросам архитектуры и строительства». Только к этой редакции я уже отношения не имел.

Размышления по поводу случившегося оставил на потом. Позвонил Басину, поздравил с назначением и предложил не откладывать церемонию его представления коллективу, а провести уже сегодня в 17.00. На том и договорились. Стал разбирать бумаги. Басин приехал чуть раньше, я рассказал о незавершенных первоочередных делах, дал характеристику ведущим специалистам, попросил его оставить на работе технических секретарей и водителей, которым трудно будет трудоустроиться. Он обещал это сделать и потом сдержал слово.

Причины моей отставки и его ухода из Верховного Совета обошли стороной. Допускаю, что он был достаточно осведомлён о возне «под ковром» и, возможно, имел к ней прямое отношение.      

Когда завершилось представление Басина, и все разошлись, мы с Акуловым и Фроловым в его кабинете выпили водки. Весь следующий день, а это была пятница, пробыл на работе, разбирал бумаги и делал последние звонки, а вечером наша тройка, получив подкрепление в лице Алексеева В.А., Борисова В.И. и Левшина Е.В., с которыми был близок, повторила акт нашего расставания. Уходя домой, отдал секретарю Татьяне Гавриловне ключи от кабинета и подарил ей настенный календарь на очередной 1993 год.

В субботу, когда меня уже не отпускали грустные размышления по поводу трудоустройства, а на этот счёт у меня не было соображений, мне домой позвонил Олег Иванович Лобов, возглавлявший тогда  Экспертный совет при Президенте России, и предложил стать его заместителем. Я поблагодарил за внимание и, не раздумывая, дал согласие. Вскоре Указом Президента был назначен на эту должность.

Говорю совершенно откровенно, что отставку воспринял спокойно и драмы из этого не делал. Только одна мысль не отпускала. Почему нужно было поступать  скрытно? Нет, я не претендовал на похвалу от Черномырдина и тем более на его благодарственный поцелуй, но пригласить и объяснить причину отставки он был обязан.

Ведь десять дней назад при всех членах правительства он сказал, напомню эти слова:

- Никто не выпадет из обоймы, разве только за безделье и нечистоплотность.

И после этого первым «из обоймы» выпадаю я. Как это воспримут бывшие коллеги? Уж что-что, но упрекать меня в безделье и тем более в нечистоплотности, а я способен на объективные самооценки, это абсурдно.

В конце концов, он мог переиначить и вернуть мне те слова, которые расслышал во время Съезда.

 - Ну, какой из Вас министр с таким уровнем развития?

И мне было бы нечего возразить ему, так как свой уровень оценить труднее и тут доверяешь мнению других. Он бы даже мог спросить меня о том, что мне, по моему мнению, не хватает для того, чтобы оставаться членом правительства? И я бы ему откровенно ответил.

Будучи министром, пришлось много раз бывать в других странах, встречаться и вести переговоры с министрами по строительству. Отмечал про себя, что они слабо или совсем не разбирались в тонкостях строительного процесса, но были великолепными политиками и дипломатами. С государственным переустройством в России эти качества руководителей стали выходить на первый план, я же ими в должной мере не владел. 

Стоит, наверное, упомянуть и о том, что через месяц был освобождён от должности министра экономики Нечаев, к которому я адресовался со словами по поводу выдвижения кандидатуры Черномырдина на пост Председателя правительства. На этой отставке «выпадение» министров «из обоймы» на время прекратилось. Удивительные в жизни случаются совпадения, если не толковать их как чьи-то преднамеренные действия.  

Государственный комитет по архитектуре и строительству просуществовал год, затем три года было Министерство строительства, потом стало Министерство по строительству и земельной реформе, снова Комитет по строительству и опять Государственный комитет по строительству.

Десять лет ушло на «совершенствование» схемы управления строительной отраслью, менялась структура организации, назначались новые руководители, и этой чехарде пока, к сожалению, не видно конца. Просто работать всё же куда сложнее, нежели заниматься реорганизацией. Тогда на неё и тратились силы.