Техническое управление треста "Уралтяжтрубстрой"

     При выписке из инфекционного отделения врачи не рекомендовали мне ездить трамваем, которого в городе не было, и другим общественным транспортом, чтобы избегать тряски, вредной для печени. Работу посоветовали спокойную, предупредили о соблюдении диеты и о многом другом. Нужно сказать, что в это время не я один был болен.

Уже давно болело государство, без конца совершенствуя систему управления отраслями. В области появился Совет народного хозяйства - Совнархоз. Его центральный аппарат занял огромное административное здание с колоннами напротив свердловского театра оперы и балета. Новая власть стала вытеснять из областного центра на периферию аппараты трестов, приближая их к производству. В число выселяемых с насиженных мест попал и трест «Уралтяжтрубстрой».

Основное строительное подразделение треста находилось в Первоуральске. Туда и переводят трудиться аппаратных работников. Некоторые конторские служащие сразу же уволились, оставшиеся кадры автобусами, а начальство легковыми машинами, ежедневно ездили в Первоуральск и возвращались восвояси.

Наезжали они в день сто километров по неважной дороге. Постепенно аппаратчики, не выдерживая утомительных трёхчасовых переездов, бросали трест на произвол судьбы. Наиболее сознательными оказались начальники, хотя на постоянное проживание с семьями в нашем городе они не отважились, но держались своих рабочих мест более трёх лет.

Естественно, Первоуральское управление строительством выселили из его конторы и ликвидировали, вместо участков создали строительные управления, напрямую подчинив тресту. Моего отца назначили начальником СУ-2, возводившего цеха Новотрубного завода. Ту работу, которой занимался отец с небольшим коллективом служащих, теперь вёл аппарат треста, совершивший вынужденное десантирование на европейской территории области. Свердловск находился в Азии.

Заболел тогда и отец. Ему не хватало прежней загрузки, перевод на новую работу был понижением в должности, и он лечился идеей отъезда с Урала. Перед этим на Украину уехали супруги Белозёровы, дружившие с моими родителями. Они крупным почерком для убедительности писали о тёплой погоде, о фруктах и т.п. Тогда-то отец и поручил мне выполнить серьёзную миссию, так как сам поехать не мог.

Во время отпуска я отправился в Москву с письмом к Караваеву Г.А., в котором отец просил содействия в переводе на новую работу. Когда Караваев Георгий Аркадьевич был председателем Свердловского Совнархоза, он бывал в Первоуральске, знакомился с начинавшимся тогда крупнопанельным домостроением.

Кстати, строители нашего города были в этом деле первопроходцами не только в Свердловской области, но и на Урале. Караваев хорошо знал моего отца, относился к нему с уважением. Потом Г.А. перевели на работу в Москву, если не ошибаюсь, заместителем председателя Госстроя СССР. До высокопоставленного лица меня не допустили, письмо принял помощник. Оно осталось без ответа.

Из Москвы я заехал в город Сумы к Белозёровым, встретился там с управляющим трестом №90 Мандриченко, передал ему заявление и личное дело отца. Тот просмотрел бумаги и сказал не без надменности в голосе:

- Пусть прыидэ, побачимо як вин ходэ.

В ответе треста, который мне дали на руки, подтверждалась «возможность предложить работу начальника строительного управления промышленного и гражданского назначения».

Последний абзац письма давал такой перевод слов управляющего на русский язык - однако для окончательного решения этого вопроса есть необходимость Вашего личного приезда для предварительных переговоров.

Обращался отец и в Главприоксстрой, откуда пришёл ответ на домашний адрес. Не могу не привести его содержание полностью, так как вызывает улыбку словосочетание, использованное кадровиками главка: «В связи с встретившейся необходимостью отдел кадров просит срочно выслать в наш адрес личный листок по учёту кадров и автобиографию». Вскоре на квартиру принесли телеграмму: «Можем предоставить Туле должность начальника стройуправления или начальника отдела строительного треста последующим обеспечением жильём».

Таким образом, отец, если бы его желание было твёрдым, зная о «необходимости личного приезда» и «встретившейся необходимости», мог сменить место жительства. Только покидать Урал, где было прожито 20 лет, ему уже не хотелось. Обида на трестовское руководство прошла, работа затянула в крепкие сети, и отъезд на желанную родину не состоялся. Больше о переезде в семье никогда не говорили, но Украину родители вспоминали всегда.

***

      Аппарату треста, который нёс кадровые потери, нужны были на смену работники из местных специалистов. Тогда-то я, ни к кому не обращавшийся по поводу перехода на «лёгкий» труд, и получил приглашение на работу старшим инженером проектно-сметной группы технического отдела треста. 

До работы семь минут ходьбы, возобновились домашние обеды, теперь мама готовила для меня отдельно диетические блюда. Без поездок в трамвае и общественном транспорте, которым и до этого не пользовался, я быстро восстанавливал здоровье,  пошатнувшееся на Хромпиковом заводе.

Возможно, этому помогло парное козье молоко, которое каждое утро в течение нескольких лет приносила соседка Феликса Имериковна Трубникова. Я выпивал на одном дыхании пол-литровую банку, чтобы не чувствовать отвратительный запах лечебного средства. Полезными были поездки четыре года подряд на Кавказские минеральные воды.

Путёвку можно было достать на декабрь или январь, что меня устраивало. Побывал в Железноводске, Ессентуках, Пятигорске, пил там рекомендуемые воды, сидел на пятой диете, послушно принимал варварские процедуры: глотал зонды, тонкие и толстые шланги, отбившие навсегда желание болеть.

В свободное время, видя вокруг горы, не находил себе места. Облазил Железную, Змейку, Машук, но тянула высокая Бештау. Попутчиков в санатории не находил, рассудительные отдыхающие говорили:

- Любуйся из окна.

Из окна любовался, но этого не хватало, поэтому не раз по глубокому снегу с перочинным ножиком и куском хлеба в кармане поднимался на вершину.

Там отдыхал, осматривался, не совсем понимая, зачем я здесь. Когда возвращался в санаторий и видел пятиглавую вершину, то меня снова подмывало повторить восхождение. Так что совсем не случайно я оказался на кирпичной трубе Хромпикового завода. Желание покорить высоту останется со мной всегда, и я в одиночку ещё совершу новые подъёмы.

Но я отклонился от производственной темы.

***

     Аппарат треста размешался, как уже упоминал, в здании ордена Ленина Первоуральского управления строительством. Стояло оно на пригорке, имело цокольный и ещё два этажа. В центральной части верхнего этажа размещались кабинеты управляющего и главного инженера, а в одном из торцов здания - технический отдел.

Трест возглавлял Микунис Аркадий Львович, который в молодые годы, будучи рабочим, за участие в строительстве Харьковского тракторного завода был награждён орденом Ленина. Потом он бригадирствовал,  завершил курсы ускоренного обучения, и повторно был удостоен той же награды. Спустя годы его назначили управляющим трестом «Уралтяжтрубстрой» в Свердловской области. Микунис был довольно крупным человеком, выглядел солидно, к тому же важничал, что не позволяло ему заниматься текучкой. Он в основном взаимодействовал с верхними этажами власти.

Встречаться мне с ним почти не приходилось, не тот был уровень моего положения, к тому же через год ему исполнилось 60 лет, он вышел на пенсию. Изнурительные ежедневные поездки на работу из Свердловска для него прекратились. О его деловых способностях сослуживцы отзывались сдержанно, намекая на то, что трест имеет слишком большую численность работников для одной бригады.

Оперативной работой ведал главный инженер треста Никита Павлович Стрельников. Его возраст тоже приближался к пенсионному, хотя по темпераменту ему не было равных. Невысокий, худощавый, он был заводилой в коллективе. Раздав с утра поручения аппаратчикам, уезжал из конторы и мотался по стройкам, проводя оперативные совещания, делая накачки.

При этом Стрельников не забывал свои действия сопровождать прибаутками и анекдотами. Откуда он их брал, как запоминал и не повторялся - уму непостижимо. К технической службе относился уважительно, её работников ценил и выслушивал внимательно. 

После ухода Микуниса в мае 1963 года трест возглавил Никита Павлович. Он пробыл в этой должности до января 1965 года. По его представлению главным инженером был назначен Беспалов Евгений Михайлович, работавший до этого главным инженером СУ-2 у моего отца.

Беспалов в строительной среде был заметен: никто не имел такой выправки, не носил безупречно выглаженного костюма, сверкающих чистотой ботинок и ослепительно белых рубашек, он даже менял галстуки. В такой же чистоте содержал и рабочий стол - ни одной бумажки. Назначение отчасти вскружило ему голову и добавило уважения к самому себе.

К сожалению, ему не хватало инициативы. За советом к нему не обращались, но он порой приглашал сотрудника в кабинет на доклад. Выслушивая информацию, Евгений Михайлович постоянно тремя пальцами правой руки поглаживал и теребил кончик носа, что означало пребывание в состоянии задумчивости. Подсказок и замечаний, как правило, не делал, но выражал удовлетворение по поводу того, что подчинённый знал, чем занимается. Стрельникова, который любил командовать сам, Беспалов вполне устраивал. 

Главным технологом треста работал Пешков Михаил Филиппович. До ухода на пенсию ему оставалось несколько лет, карьера его не интересовала. Когда-то жизнь научила его без крайней нужды не высовываться, не принимать ответственные решения самостоятельно. Работал он спокойно и своеобразно. Со стороны могло показаться, что Михаил Филиппович вообще не занимается делом.

Основную часть дня он тратил на чтение и просмотр всевозможных технических журналов и газет, касающихся не только строительной отрасли. Благодаря своим уникальным способностям, всё прочитанное он держал в памяти. Это позволяло ему с учётом передового опыта других организаций страны разрабатывать тактику технического развития треста.

Был он образованным, культурным, интеллигентным человеком старой закваски, ходил с солидной старинной тростью. Рост имел средний, его голова казалась очень крупной. Собственно, какой она ещё могла быть, если вмещала многовариантный подход к любой проблеме. Ему всегда было трудно остановиться на окончательном решении, так как он видел в нём и достоинства, и недостатки.

Руководителям треста Пешков, как правило, представлял на выбор несколько вариантов решения вопроса. Каждый из них имел такую степень проработки, что начальник мог принять любой, не боясь допустить ошибку.

Выезды Михаила Филипповича на строительные площадки случались крайне редко, они тщательно планировались. Увиденное на местах давало ему на квартал пищу для упрёков в адрес тех, кто так бездарно ведёт дело. Бездарем оказывался каждый, с кем он встречался при обходе объектов. К оценке того, что видел на площадках, он мог возвращаться неоднократно. Свои мнения высказывал мне.

Его критические замечания в адрес исполнителей, работавших на линии, я всегда воспринимал болезненно. Пытался оправдать и выгородить, поскольку сам недавно был в их шкуре. Это заводило Михаила Филипповича, он приводил новые варианты доказательств того, что выражает своё мнение слишком мягкими словами.

В командировки Пешков никогда не выезжал. Однако подчинённых ему работников за передовым опытом отправлял часто. Знал, кому и куда именно надо поехать. Внимательно выслушивал отчёты о командировках. Спустя месяцы он лучше очевидцев помнил о том, кто, где, когда, что именно видел.

С первых дней работы мне удалось чем-то заслужить его отеческое расположение. Может быть, сказалось то обстоятельство, что с моим отцом они были знакомы ещё по Донбассу, и вместе были эвакуированы перед войной на Урал.

Михаил Филиппович для меня навсегда остался первым мудрым производственным наставником и учителем, техническим отцом, если так можно выразиться. Годы работы с ним дали невероятно много, я благодарен ему за пройденную под его началом школу познания важности и путей развития прогресса в строительстве.

***

     Техническая служба треста, которая была в ведении Пешкова, размещалась в длинной светлой комнате. С одной стороны у окон, выходивших на главный фасад здания, т.е. с видом на городской стадион, стояли строем чертёжные комбайны, с другой - шкафы с документацией. Вход в отдел был у одной торцевой стены комнаты, а дверь в другой торцевой стене вела в небольшую комнату, где сидели за письменными столами Пешков и начальник технического отдела.

В этой должности за время моей работы побывали и Андосов В.К. из Свердловска, очень серьёзный и толковый специалист, и Копылов Е.В., ранее встречавшийся читателю, и Рыжков Н.А., никогда не увлекавшийся техническими вопросами. Буду работать в этой должности позднее и я.

Был ещё по штату и руководитель проектно-сметной группы Софронов Всеволод Семёнович - маленький, высохший и поседевший свердловчанин, восседавший на рабочем месте в чёрных нарукавниках, чтобы не лоснились и не  пачкались рукава пиджака. В творческом процессе, из-за въедливости характера, истребившего в нём всякую фантазию, он не участвовал, но завершённый чертёж попадал к нему на подпись, и тут начинался процесс сложения и вычитания цифр.

На листке бумаги с потрясающей аккуратностью, но уже дрожавшей от возраста рукой, отчего почерк приобретал своеобразный характер, В.С. выписывал столбиком размеры и производил сложения. Естественно, сумма отдельных размеров детали должна была совпадать с её общей длиной. 

Он бился за миллиметры, что было его пунктиком, хотя конструкция могла не работать из-за других промахов, и был удовлетворён, когда поиск приводил к нахождению расхождений. На такой проверке его миссия завершалась. Отличался он ещё и упрямством, доказывать ему любую мелочь было трудно, чаще всего настроение ему портила ещё до работы тяжелая дорога из Свердловска. Держался Софронов в компании приезжавших два года, а потом сдался возрасту и вышел на пенсию.

Группа непосредственных исполнителей в отделе была маленькой: копировщица Сыскова Тамара, техники-строители на инженерных должностях Серебрякова Нина Ивановна и Булгакова Римма Васильевна. Они пришли на работу из местных организаций, отличались старательностью и добросовестностью, что компенсировало отсутствие опыта проектной работы и творческого подхода к заданию.

Трудилась ещё проектировщица со стажем - Рахиль Исхаковна. Она болезненно реагировала, если её отчество произносили как Исаковна. Люди, знавшие о такой слабости, обращаясь к ней, чётко выговаривали Рахиль ИсХаковна, чем завоёвывали её расположение. Однажды из Свердловска она не приехала, так как ушла на заслуженный отдых, как говорилось о пенсионерах, расстававшихся навсегда с работой.

На её место отдел кадров прислал великовозрастного В.Г. Кобякова. Когда-то он перенёс контузию, остаточные явления бросались в глаза: левая рука была полусогнутой, что, однако,  не мешало ему красиво чертить, а на лацкане пиджака красовалось два «поплавка». Так назывались в народе значки ромбической формы, выдававшиеся после окончания высшего учебного заведения. Один из «поплавков» имел отношение к институту строительного профиля. В аппарате треста не так много было инженеров, а вот двумя высшими образованьями никто похвастаться не мог.

Ничем другим в работе он не выделялся. Видимо, одно дело усваивать лекции и совсем другое - с их помощью творчески подходить к выполнению производственных заданий. Работали мы с ним дружно, и всё-таки у меня на всю жизнь сохранилось настороженное отношение к тем специалистам, кто имел два высших образования, и кто не хранил «поплавки» в коробке дома. Благо, немного в жизни потом встречалось таких специалистов, но достаточно для того, чтобы подтверждалась справедливость предубеждения.

Пройдёт год моей работы в управлении и в трест по распределению приедет работать чета Шамовых из Куйбышева. Молодые специалисты в нашем таёжном углу казались выходцами из другого мира. Раскованные, не зацикленные на одной работе люди. Особенно это относилось к Олегу, у которого строительная специальность была с уклоном в сторону архитектуры. Его, несмотря на возражения, первоначально определили мастеров в СУ-2. Он доказал обоснованность возражений: на площадку не выходил, через замёрзшее окно бытовки давал бригадиру очередные задания.

Молодым специалистам, имеющим к тому же ребёнка, организация немедленно предоставила двухкомнатную квартиру, а Шамов, не откладывая, выкрасил собственноручно потолки в чёрный цвет. Он не скупился на прозвища и наш милейший бухгалтер Аржанов А.А., имевший крохотный рост, стал именоваться «окурком».

Решив задержаться в первом заработанном отпуске, Олег телеграммой уведомил не руководителя своего строительного управления, а заместителя управляющего трестом А.М. Елькина. И это бы ладно, но концовка текста шокировала, её прочёл в аппарате каждый желающий: «Задерживаюсь на несколько дней тчк Целую тчк Шамов». Он был начисто лишён условностей, которыми общество ограничивает свободу поведения личности.

Выходки Олега вызывали смех у сотрудников, и одновременно повергали их в ужас. Все ожидали наступления часа расплаты, а тот не приходил. Работа мастером Шамова не устраивала, отдел кадров в муках подыскивал новую, соответствующую его амбициям. Наконец, предложил должность начальника технического отдела треста.

Когда эта новость дошла до Пешкова, тот сам пошёл к управляющему, что при характере Михаила Филипповича было исключительно смелым поступком, и на этот раз без вариантов попросил назначить на эту должность меня, хотя до этого считал, что я ещё молод.

Татьяна Анатольевна Шамова, не в пример супругу, оказалась серьёзным специалистом. Попав в проектную группу треста, она трудилась старательно, плодотворно и вскоре стала её основной опорой. Она была красива и при этом имела технический склад ума, что случается редко. Татьяна не скупилась на резкие оценки наших провинциальных нравов и, будучи свободной от предрассудков, картинно курила сигареты. Одного этого факта хватало, чтобы сослуживцы говорили о ней чаще, чем о других представительницах женского пола вместе взятых. Мне до этого на производстве не встречались курящие женщины.

Вспоминается чета Шамовых и ещё по одной причине. Супруги привезли магнитофон и плёнки с записями песен известных бардов. Подобного наша местная строительная молодёжь не имела. Правда, магнитофон был стареньким, плёнки заиграны, но слова песен хозяева знали наизусть. Когда они первый раз пригласили меня к себе на прослушивание записей, я не предполагал, что эта пустая забава может захватить в плен. Я  любил туристические песни под гитару у костра после пешего перехода или плавания на байдарках. Они навевали грусть и умиротворение.

Содержание же магнитофонных лент оказалось иным. Вперемешку были записаны песни Окуджавы, Высоцкого, Кима, Визбора, Новеллы Матвеевой, которые я услышал впервые. Эти песни заставляли думать, в них был скрытый смысл или нам тогда того хотелось. Вскоре я знал их наизусть, купил магнитофон «Астра» и уже мои маленькие дети познавали творчество первых бардов.

Мне особенно по душе, при всей их несхожести, были песни Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого, уважение к ним я пронёс через всю жизнь. Желание подражать расшевелило меня, заставило самого заняться сочинительством текстов и мелодий к ним. Не сразу, но со временем я напишу более пятидесяти песен. Мне они нравились.

В таком вот коллективе, к бардам это не имеет отношения, началась моя новая работа.

***

     Родная строительная отрасль тогда переживала великие изменения, она становилась на рельсы индустриализации, переносила трудовые затраты с площадок застройки на предприятия стройиндустрии, боролась за повышение заводской готовности выпускаемых изделий и конструкций, повышение сборности зданий и сооружений. Техническая служба треста оказалась в центре внимания, от её решений зависел в конечном итоге рост производительности труда строительной организации.

Основная часть работ техотдел выполнялась для завода ЖБИиК. Я там часто бывал, и не мог не познакомиться с главным технологом Тепловым Валерием Викторовичем. При освоении производства изделий крупнопанельного домостроения он участвовал в разработке чертежей металлической опалубки, в том числе для  наружных стеновых панелей размером на комнату. Им была предложена конструкция малогабаритной формы с размещением опорных узлов в оконных проёмах.

Это увеличило коэффициент полезного использования автоклавов, являвшихся узким местом в технологическом процессе изготовления ячеистых бетонов. Идея принадлежала Теплову, он разработал чертежи, а свидетельство на изобретение получил в соавторстве с Дейчем Яковом Соломоновичем.

Дейч работал в Первоуральском СУ треста «Уралстальконструкция», заинтересовался монтажом крупнопанельных зданий, опалубочной оснасткой. Человек он был инициативный, напористый, беспардонный в отношениях с людьми, не без организационных и рекламных способностей. Он бросил основную работу, за короткий период повернул дело так, что все стали реализовывать его уникальные предложения. Дейч стал единоличным автором усовершенствований, делаемых другими специалистами.  

Его напористость привела к открытию филиала института «Индустройпроект» в Свердловске, руководителем которого его назначили. Дейч получил в строительной среде широкую известность, но окончил жизнь странно. Может быть, усовестившись совершённых проступков, он с четвёртого этажа бросился в лестничный проём и разбился. Возможно, причиной самоубийства оказалось то, что филиал занимался тиражированием старых разработок, и звучание фамилии угасало.

Теплова Дейч просто гипнотизировал, командовал им, как хотел, под его нажимом и под обещание получить квартиру Валерий срывается в Свердловск. Позднее, не предупредив Дейча, он бежит в Черкесск Ставропольского края. Валерий был человеком тихим, скромным, говорил невнятно, не договаривал мысли до конца. Ему постоянно казалось, что хотят выкрасть секреты его разработок. Даже наедине со мной он порой переходил на шёпот. Отстоять и доказать свою позицию публично не мог.

При этом был наделён даром подходить к предметам так, будто видел их впервые, и начинал заниматься модернизацией. Особенно хорошо он чувствовал металлическую оснастку для изделий и конструкцию механизмов. Любил составлять программу действий, которую сам не пытался осуществлять. Когда мы сошлись ближе, ему было под сорок, он уже был женат вторично на Ольге. От первой жены имел дочь Валерию.

***

     Творческий процесс я никогда равнодушно не воспринимал. Ещё в детстве ставил эксперимент на курах, после которого они передохли, мастерил примитивные приспособления. Например, когда открывалась входная дверь в квартиру, то от захлопывающейся сквозняком форточки через систему рычагов и верёвочек звонил будильник. 

Заболевание желтухой и месячное заточение в изоляторе,  каким-то образом сказалось на мне. Я без промедления ввязался в изобретательское дело, не представляя тогда последствий сделанного шага. Это занятие было схоже с наваждением, несколько лет оно удерживало меня в цепких объятиях творческих мук, надежд и переживаний.

Выпущенный из больницы к 1 мая - дню международной солидарности трудящихся всех стран - я уже в июле 1961 года отправил в Государственный Комитет по делам изобретений и открытий при Совете Министров СССР свою первую заявку на «Верхнее строение железнодорожного пути с продольными железобетонными шпалами».

Попутно со шпалами, идущими теперь не поперёк, а вдоль, как у нерадивого строителя мост через речку, меняю и рельсы, придав их поперечному сечению форму головастика. Заявку в комитет от руки своим крупным разборчивым почерком писала Рая, мои строчки никто бы не смог прочесть.

Не ожидая решения Комитета, отправляю заявки на новые идеи: кабельный кран с тремя и четырьмя опорами, обслуживающий широкие площадки, висячий мост с повышенной устойчивостью пролётного строения. В октябре того же года уходит в Москву наша первая совместная заявка с Тепловым В.В. на сборную железобетонную объёмную маршплощадку, а в 1962 году отсылаем с ним на рассмотрение ещё пять работ. В их числе: безметальный стык стен крупнопанельных зданий и захват для беспетельных железобетонных изделий кассетного производства.

Обращение с заявкой в Комитет обернулось затяжной перепиской, бездушной и изматывающей, в которой сторона, принимающая заявки, умышленно подменяла понятия. При большом количестве отправленных заявок одновременная переписка могла стать сущим адом. Спасало то, что Комитет не торопился  давать ответы.

В первых ответах Комитет делал ссылки на аналоги, известные в мировой практике ещё с начала века. Конечно, было обидно, что усиливало творческую инициативу. Постепенно выдача свидетельств незнакомым мне авторам по моим предложениям приближалась к современному периоду, но идти в ногу со временем мне не удавалось. Понятно, что после знакомства с Тепловым, заражённого изобретательством, мы сошлись мгновенно. Общая работа закипела.

Чем мы только не занимались, просиживая вечера напролёт, одержимые желанием получить авторское свидетельство. Не все наши разработки внедрялись в производство, но большинство из них шли в дело сразу, широко применялись, по ним выпускались информационные листки технической службой министерства. Тем не менее, совместного авторского свидетельства получить нам так и не удалось.

Мы много и фанатично работали в любой обстановке. Однажды во время московской командировки вместе ехали в троллейбусе, прижатые пассажирами к заднему стеклу, и обсуждали способ бетонирования кассетных изделий разбрасывающим при вращении устройством. Обмен соображениями шёл взрывами, мы дополняли один другого, улавливали мысли по двум словам начатой фразы.

Творческий процесс, когда фонтаном начинают бить фантазии, дарит удивительно возвышенное состояние духа. Дарит человеку минуты подлинного и наивысшего счастья. В тот раз, обменявшись соображениями, мы мечтательно говорили о том, что когда-нибудь будем жить в Москве и станем известными людьми в строительной отрасли. 

***

     Годы совместных творческих поисков с Тепловым оставили яркие впечатления. Мы созванивались, встречались, переписывались. Переписка продолжалась несколько лет после его отъезда из Первоуральска, принимая постепенно иной характер. Чтобы точнее представить Валерия, к которому я обращался на Вы и по имени отчеству, приведу выдержки из его писем.

04.07.1964г. «Борис! Я просмотрел наши предложения, впечатление откровенно удручающее. Мы делаем стратегическую ошибку и бьёмся впустую по причине отсутствия мецената - лица заинтересованного лично в успехе внедрения, имеющего материальные и людские ресурсы. Следует прекратить эту бесперспективную работу, так как мы ничего не можем».

03.08.1964г. «С пожеланиями воли к победе. Валерий».

03.04.1967г. «Здравствуй Борис! Пишу тебе из далёкого Кавказского края, куда попал неожиданно, не успев никого предупредить. Был приглашён на работу в г. Черкесск, где нахожусь в должности директора завода уже месяц. Переезд этот вызван необходимостью смены климата для Ольги. В городе живут люди в основном из Сибири и Алтая, все сбежавшие от ужасов климата и загрязнённости. Продукты любые в больших количествах продаются в магазинах и особенно на базаре. Дружбу с Первоуральском я постараюсь не терять, если, конечно, ты не откажешь мне в этом, Борис! Прошу тебя оказать нам помощь в чертежах на сборный бетон».

20.07.1967г. «Здравствуй Борис! Письмо твоё получил. Искренне был рад ему. Для моего духа оно нужно чрезвычайно. Чувствуешь хоть себя человеком. Местечко мне попалось отъявленное: глухомань и варварство, обжорство и пьянство. Казачество выродилось и из головорезов превратилось в мелких хулиганов и примитивных кретинов. Местное же исконное население предпочитает беспрерывное празднество, и работать не желает. А цивилизация наступает, производительность труда приказным порядком растёт. В этой пустыне никому ничего не нужно - удивительное безразличие ко всему промышленному. Ты очень точно описал свои мысли и переживания о творчестве, о раздумьях и разнообразных увлечениях. Почему точно? Потому, что это переживал и переживаю я. Удивительно противоположные мы натуры, а вместе с тем сходные до смешного.

Разнообразие чувств и впечатлений, любовь ко всему новому, неизведанному, фантастическому, не земному - это, пожалуй, главное в нашем характере. Не хватает тебя, наших споров, интересных мыслей. Большой привет отцу - он был славным моим учителем. Его административно-организаторские способности великолепны. У меня ведь есть с кем сравнивать и теперь, и в Свердловске. Валерий».

18.10.1967г. «Борис! Я пишу, как будто, третье письмо и, может быть, буду писать ещё. Вопрос поддержки старых друзей очень важен для человека, попавшего на чужбину, буквально в среду и обстановку начала этого века. Варварство, тунеядство наравне с прелестями Юга - вот, пожалуй, формула здешней среды. Как здоров и работает отец? Передай ему, сестре и жене большой привет. Крепко жму руку. Валерий».

После посещения Всемирной выставки в Канаде ЭКСПО-67, я пишу подробное письмо Валерию, в котором были и такие слова: «Чувствую, что уже вмешался возраст и его убийственная философия, заставляющая поступать так и делать то, что раньше осуждал в других. Всё это возможно интересно и занимательно для времяпрепровождения, но далеко от той фантастической увлечённости творчеством, которой был охвачен раньше. Я жду в себе нового взрыва».

05.04.1968г. «Письмо твоё получил, оно настолько информативно и всеобъемлюще, что отвечать сразу не решился. Читаю его не торопясь, внимательно рассматриваю фото. Трест, где я работаю в настоящее время начальником проектного отдела (завод пустил и хватит!!), какой-то вялый, сонный, неуспевающий. И ты понимаешь, им руководят все приезжие из Сибири, Алтая, Урала, но такова разлагающая сила южного солнца, местных обычаев (пировать, плясать и совокупляться), что они весьма скоро превращаются в отчаянных бездельников, включая партийные и советские органы. Богатство карачаевцев и черкесов уму непостижимо. Технические новшества здесь люто ненавидят, приходится их творить исподтишка, неслышно.

Пытаюсь компенсировать застой личной деятельностью: походы, экскурсии, живопись. Этюд маслом посылаю тебе. Твой переход на работу в СУ весьма логичен. На проектной работе нельзя долго задерживаться нормальному человеку. Думается мне, что посещение Канады было у тебя большим переломным моментом, сыгравшим серьёзную роль в личной и общественной деятельности. Буду, иначе нельзя, надеяться побывать в Первоуральске. Как всегда прошедшее - жизнь в этом городе - кажется фантастически прекрасной. Ты, знаешь, всё же выбил меня письмом из застоя. На днях предложил узкому кругу в тресте заняться крупнопанельным строительством, даже предложил разработанную «в тайне» свою серию. Сделаю ещё раз подвиг, так сказать, души. Ведь всё равно, не я, так другие найдутся. Большой привет отцу, жене, сестре (где она теперь?). Валерий. Пиши».

24.09.1969г. «Здравствуй Боря! Много дней прошло с тех пор, как я получил твоё великолепное письмо и каталог фото. Живём, боремся, тянемся к свету. Продолжаю стоически заниматься живописью, некоторые работы нравятся мне (главное) и другим. Недавно приобрёл киноаппарат «Экран - 3». В октябре сниму первую ленту. Из рационализации проталкиваю: пустотные блоки и т.д. Все мои друзья и окружающий люд заимели сады, огороды, все что-то тащат, волокут по домам. Я ещё жив духовно и признаков упадка в тихий уют мещанства к величайшему счастью нет. Но переписка в любом случае не должна пострадать и я глубоко извиняюсь за поздний ответ. Передай привет отцу - его я частенько вспоминаю в трудные минуты. С пожеланием успехов и радости жизни. В. Теплов».

13.02.1970г. «Здравствуй Боря! Получил твою новогоднюю открытку. Был обрадован и удивлён твоему вниманию. Не могу злоупотреблять последним, но есть просьба написать ещё несколько слов о своём бытие. О нашей жизни более или менее излагает статья «За синим лесом» местной областной газеты. Большой привет отцу. Валерий».

В большой газетной статье, приложенной к письму,  рассказывалось о супругах Тепловых, любящих туризм и приобщающих к нему своих и чужих детей. О Валерии, который пишет картины, делает иллюстрации к научно-фантастическим книгам Ивана Ефремова, Станислава Лема, переписывается с ними. О техническом же творчестве в статье нет ни слова.

Это письмо оказалось последним от Валерия Викторовича. О том, как дальше сложилась жизнь моего друга по творчеству, ничего не знаю. Судьбе же своей благодарен за то, что она свела меня с таким человеком в момент нерастраченной способности впитывать строительное дело, ставшее для меня главным.

После отъезда Теплова творческий огонь во мне не угас, я продолжил в одиночестве путь к авторскому свидетельству.

***

     Завершение учёбы в институте и начало работы на производстве счастливо совпали с периодом великой индустриализации в строительстве. Государство сделало ставку на массовое применение сборного железобетона, в том числе и предварительно напряжённого.

К началу шестидесятых годов центральными институтами страны были выпущены в свет типовые проекты железобетонных стропильных и подкрановых балок, подстропильных ферм пролётом 12, стропильных ферм длиной до 36 метров. Типовые конструкции, имевшие предварительное напряжение арматуры нижнего пояса, закладывались институтами в обязательном порядке во все разрабатываемые проекты, и эта документация поступала от заказчиков строителям в производство работ. Практическое применение преднапряжённых железобетонных балок и ферм только начиналось.

В Минтяжстрое СССР централизованная поставка напряжённых железобетонных изделий отсутствовала, главкам и трестам приходилось самим искать выход из положения. Более слабые тресты ждали, когда начнётся изготовление «новшеств» на специализированных предприятиях Главсредуралстроя, они попадали в зависимость от вышестоящей структуры и, в конечном итоге, многое теряли от этого.

Наиболее крупные тресты самостоятельно брались за выпуск серийных изделий на своих предприятиях, и просили лишь средства на освоение производства. Дело это было трудным, хлопотным и ответственным, но собственное изготовление в конечном итоге ставило трест на ноги и давало возможность шагать вперёд.

Трест «Уралтяжтрубстрой» взвалил эту трудную ношу на свои плечи. Главный технолог Пешков М.Ф. размышлял над принципиальными вариантами, а исполнителем воли руководителей была проектно-сметная группа, которую я представлял выше. Она запроектировала комплексный стенд, состоящий из двух отсеков для изделий 12 и 24 метра, опалубочную оснастку на балки и фермы и другие приспособления.

Параллельно проектировался короткий стенд для подстропильных ферм и подкрановых балок. Железобетонные стационарные стенды воспринимали усилия от домкратов, натягивавших арматуру, формы в зависимости от вида конструкций располагались  вертикально до трёх балок по ширине стенда или плашмя по одной, если в них изготавливались фермы. Металлическая опалубка имела тепловые рубашки, так как прогрев бетона осуществлялся паром. 

Стенды возвели на открытой эстакаде, оборудованной мостовым краном  грузоподъёмностью 20 тонн. Делалось всё в аварийном порядке, поскольку к этому времени уже несколько цехом со смонтированными колоннами ждали поставки пролётных конструкций. Наш небольшой проектный коллектив жил в напряжённом ритме. Мне приходилось обдумывать технологические решения, выполнять расчёты, выдавать поручения исполнителям, чертить самому по одному листу ватмана в день, бывать в командировках и, конечно, на Первоуральском заводе ЖБИиК, где задуманное обретало реальные черты.

Скажу, что работа увлекала невероятно. Особое удовольствие доставляла полная свобода действий: никто не стоял над душой, не вмешивался. Доверие было полным. Напоминали только о сроках. Тогда, наверное, выработалась у меня привычка работать самостоятельно: получил задание, а дальше дело за мной и не надо мешать подсказками и проверками. Люблю работать, когда мне верят. Не могу не добавить к этому, что на строительной стезе мои отношения с непосредственными руководителями всегда складывались именно таким образом.

Сейчас задумываешься, почему с первых дней работы я не испытывал робости,  растерянности, приступая к совершенно неизвестным для себя делам? Брался за них с уверенностью, что разберусь и пойму, с обязательным желанием привнести в них что-то собственное, отличное от стандартных представлений.

Наверное, мне помогало то, что я вырос в строительной семье и не заблуждался относительно реалий выбранной профессии, что получил прекрасную теоретическую подготовку в институте и, наконец, но это уже является особенностью натуры, отдавался проблеме, над которой работал, без остатка, не замечая ничего вокруг.

***

     В ворохе проблем, которые решала проектная группа, была одна сложность. Стропильные и особенно подстропильные фермы, служившие опорой для основных пролётных конструкций, воспринимали огромные нагрузки. По этой причине в нижнем поясе, например, подстропильной фермы размещалось шесть арматурных стержней. Для максимального класса нагрузок они имели диаметр 36 миллиметров.

Суммарное усилие натяжения арматуры в этом случае составляло около 200 тонн.  Стержни располагались близко друг к другу, применение индивидуальных цанговых зажимов для последовательного натяжения каждой из арматурных плетей имело массу недостатков, о которых не стану говорить, чтобы не впадать в техницизм. Кстати, зажимы на столь большие диаметры и не существовали.

При обсуждении проблемы с механиками выяснилось, что в тресте имеется компактный гидравлический домкрат с полым штоком усилием 315 тонн в комплекте с насосной станцией разработки ПТК «Проектстроймеханизация». Эта техника лежала на складе и не использовалась. Случайная находка поставила окончательную точку в выборе технологии изготовления - арматурный пакет будет натягиваться целиком за один приём, т.е. все стержни напрягаются одновременно. После этого активно взялись за  проектирование стендов и опалубочной оснастки.

Наиболее сложным узлом оказалась анкеровка пакета стержней. После долгого поиска решения я предложил групповой захват, не требующий точной длины стержней и устройства на их концах анкерующих утолщений. Такой способ значительно упрощал работы по заготовке арматуры и её натяжению.

15 августа 1962 года я отправил заявку на предполагаемое изобретение, приложив к ней фотографии стенда и захвата, а через месяц получил подтверждение о её приёме на рассмотрение. С этого момента жил в напряжённом ожидании ответа. Решение пришло в декабре. Правый верхний уголок заглавного листа имел синий цвет, что означало отказ в выдаче свидетельства. Расстроился очень.

Стал вчитываться в причины отказа. В своём обращении, описывая главное достоинство идеи, я указал, что «заготовку арматуры можно вести с отклонением от заданного размера до пяти сантиметров в любую сторону». Поясню, что размер задаётся технологом и включает длину изделия, плюс расстояния от изделия до анкеров, плюс длины зажимных клиньев и припуски.

В ответе чёрным по белому было напечатано: «Что касается утверждения, что при применении такого захвата нет необходимости в точном отмере стержней по длине, то, как отмечает в своём заключении Министерство транспортного строительства, оно лишено основания, так как при натяжении стержневой арматуры для балок длиной 18 метров разница в длине 5 см даёт недопустимые погрешности в предварительном напряжении арматуры».

После прочтения такой несуразицы дыхание перехватило от возмущения, а мысли неслись своим чередом: «Они же ничего не поняли? Как такое можно написать?» В своём ответе, касаюсь злополучной заготовочной длины, я тактично пояснял: «Не нужно смешивать заготовочную длину стержней с размером стержня, участвующим в удлинении при действии нагрузок от домкрата». 

Томительно тянулось время, каждый день заглядывал в почтовый ящик, ожидая со дня на день приятных вестей. В тот период ничего более важного для меня не существовало. Я был уверен, что моё обстоятельное разъяснение автоматически снимет недоразумение, возникшее по вине рецензента. Как же я заблуждался тогда, не ведал по молодости о том, какие препятствия могут возникнуть.

И вот приходит письмо, вскрываю его и сразу сажусь писать ответ Комитету: «Материалы по заявке №792245/29-14 на «Захват...», адресованные для повторного рассмотрения члену коллегии Минтрансстроя тов. Лёвину Б.И., ошибочно направлены Вами заявителю, поэтому возвращаю их для пересылки по назначению. 8 апреля 1963 года. Фурманов». Подобное трудно придумать, а в жизни оно встречается, встречается тогда, когда ты охвачен нетерпением.

Комитет не подавал признаков жизни, хотя он продолжал функционировать. В противном случае ко мне бы не вернулись те же самые материалы в новом конверте. Пришлось 3 сентября напомнить о себе и своей истории: «Я уже возвращал Вам эти материалы для пересылки их по назначению тов. Лёвину. Спустя месяцы без объяснения причин они вернулись ко мне снова??? Отправляю их Вам ещё раз. Мне ждать их повторного возвращения?» Если судить по содержанию послания, то в те дни я ещё был способен шутить.

В конце  ноября состоялось второе решение Комитета по заявке на основании заключения Гипропромтрансстроя: «Госкомитет не считает возможным отменить первичное решение об отказе в выдаче авторского свидетельства». Пунктом выше значилось, «как отмечает в своём повторном заключении Гипропромтрансстрой, равномерность длин стержней можно обеспечить только тщательной заготовкой стержней в специальном кондукторе». Вот так!

Незадолго до очередного дня своего рождения сочиняю новую депешу. В ней уже и неприкрытая язвительность по поводу топтания на месте. «Уж лучше в решении писать без объяснения причин, что дальнейшая переписка по заявке не имеет смысла, тогда, по крайней мере, заявитель не будет знать, что его заявка рассматривалась поверхностно и отнесёт отказ на свой счёт».

Моей подсказкой Комитет воспользовался, 10 марта уже 1964 года приходит ответ: «ВНИИГПЭ не считает возможным вступать в дискуссию с институтом «Гипропромтрансстрой» по поводу данного им заключения». 

Спустя две недели в Москву трест «Уралтяжтрубстрой» отправил заключение. «За период эксплуатации захватов уже изготовлено 500 штук кровельных балок, что составляет 1500 кубометров железобетона. Проведённые испытания показали, что несущая способность конструкций находится в соответствии с предусмотренной проектом. Изготовленные балки применяются не только на объектах треста, но и на объектах других трестов Главсредуралстроя. По запросам организаций чертежи захвата направлены в трест №1 г. Тюмень, на завод ЖБИиК треста Уралалюминстрой и треста «Средазэнергострой» г. Алма-Ата. Для осваиваемых в этом году подкрановых балок и подстропильных ферм также запроектированы захваты аналогичной конструкции».

2 октября 1964 года, проявляя невероятное упорство, я возвращаюсь к анкерной теме и обращаюсь в редакцию журнала «Изобретатель и рационализатор», который постоянно читал. «Можно не понять, как достигается свойство захвата, но утверждать, что этого не может быть, когда захват во множественном числе действует два года, является более чем странным... Есть простой выход - запросить заключение у института «Индустройпроект», который непосредственно занимается приспособлениями для анкеровки арматуры».

Редакция откликается моментально: «По мнению редакции, просьба тов. Фурманова заслуживает внимания. В связи с изложенным, мы поддерживаем эту просьбу и просим ВНИИГПЭ удовлетворить её».

ВНИИГПЭ отвечает редакции и мне в конце ноября: «Дополнительно сообщаю Вам, что материалы заявки переданы на контрольную экспертизу, результаты которой будут сообщены в декабре 1964 года». Продолжаю терпеливо ждать четыре месяца, потом не выдерживаю и опять пишу в редакцию и в комитет: «Прошло три месяца после обещанного срока, а с момента регистрации заявки уже 2,5 года, однако результатов контрольной экспертизы так и не получено».

Редакция в апреле обращается во ВНИИГПЭ: «Согласно Вашему письму от 28/09 1964 года результаты экспертизы должны быть сообщены Заявителю в декабре 1964 года. С уважением зам. главного редактора Ю. Медведев». Несмотря на поддержку, оказанную тогда редакцией, я больше никогда в жизни не обращался с просьбами ни в один редакционный комитет.

В повторном письме журнала, правда, уже не было необходимости, так как 27 марта 1965 года Комитет наконец-то отправил мне ответ. Я вскрыл конверт, развернул сложенные пополам странички и первое, что увидел, красную штриховку на правом верхнем уголке страницы. Она означала положительное решение по заявке. Конечно, был рад, но далеко не в той мере, как это представлялось ещё накануне. Перегорел, а, может быть, наше воображение рисует картины иной сочности, чем встречаемые в жизни.

Я уже спокойно читал ответ: «Пересмотрев в порядке контрольной экспертизы все материалы заявки, отдел строительства и стройматериалов Госкомитета установил... Подобная конструкция захвата допускает производить натяжение одновременно группы арматурных стержней и может составить предмет изобретения... Исходя из изложенного, Госкомитет считает возможным отменить предыдущее решение и выдать по данной заявке авторское свидетельство со следующей формулировкой предмета изобретения...».

Что можно сказать по этому поводу? Такая переписка способна отбить охоту ещё раз ввязываться в неё. Больше в Комитет я не отправил ни одной заявки. К тому же я достиг желаемого - стал изобретателем. Теперь можно было переключить внимание на другие достойные цели. Так в моей жизни будет не раз.

Чтобы завершить эту историю, лишь добавлю: мне было выдано авторское свидетельство с приоритетом от 21 августа 1962 года на изобретение «Захват для натяжения арматурных стержней». Была опубликована статья в журнале «Бетон и железобетон», который я обожал, вышел информационный бюллетень.

Из разных мест Союза пришло два десятка запросов на рабочие чертежи (Украина, Казахстан, Белоруссия, Армения, Латвия, Литва, разные министерства и ведомства), которые аккуратно отправлялись. Не обратилось ко мне только министерство транспортного строительства, оставшееся, видимо, при своём мнении, что такого захвата быть не может. 

***

     Растворный узел треста не имел нормального известегасильного хозяйства. Гашение комковой извести в творильных ямах процесс длительный, он требовал нескольких недель на один цикл, но и при этом в штукатурке появлялись «дутики». Мелкие комочки извести в растворе набухали и на поверхности стен со временем появлялись каверны. К тому же объёмы производства известкового теста и молока были недостаточны.

Я упоминал ранее, что получить лимиты на проектирование силами специализированного института подобного технологического передела не представлялось возможным. Руководство треста поручает разработку документации проектной группе технического отдела. Определяется место привязки известегасильного хозяйства в непосредственной близости от растворного узла между железнодорожными путями, и начинается спешная работа.

Пришлось подобрать литературу, изучить её, совершить поездки на предприятия Москвы, найти каталоги на выпускаемое в стране оборудование, выбрать технологическую схему. В проект заложили самые передовые решения: мельницу для помола извести, гасильные чаны, насосы для перекачки смесей.

Всё это давало возможность значительно сократить время на приготовление конечного продукта. Сами сделали и  другие части проекта, с которыми справились легче, так как они ближе к специальности промышленно-гражданского строительства. И вот проектирование, включая отопление, вентиляцию, канализацию, электрику и прочее, завершено. Но этого момента строители не ждут, они параллельно с проектированием возводят хозяйство. В те времена за счёт ресурсов плановых строек с особым усердием и скоростью  возводили объекты, которые не значились в плане. Запретный плод слаще.

Известегасильное производство заработало в том же году, когда началось проектирование. Конечно, в пусковые дни находился там, хотя и до этого часто навещал стройку, отвечал на вопросы, подсказывал и переживал. Как обойтись без этого, когда по твоему проекту создаётся неизвестное тебе самому. А вдруг из-за допущенного просчёта задуманное окажется не работоспособным? Что тогда?

Опасения были напрасными, так как всё сложилось наилучшим образом, и застарелая проблема, лихорадившая отделочников треста, перестала существовать. И всё же я отдаю должное переживаниям, сопровождающим творческий процесс, они держат сознание в напряжении, возвращают мысли бесконечное число раз к продумыванию мельчайших деталей проекта, и исключают в конечном итоге промахи. Ты вживаешься в технологический процесс, рабочие места исполнителей примеряешь на себя.

Пусть так и нет ответа на вопрос о том, зачем дана человеку жизнь, на что он её должен истратить? Я не берусь претендовать на истину. Замечу только, что высшее наслаждение, которое довелось испытывать в жизни, давало достижение цели в творческом процессе. При этом не имело значения дело, которым ты занимался: проектировал катамаран, подбирал рифму в стихотворении, конструировал деталь, сочинял мелодию песни, доискивался до причин аварии, создавал новую установку, находил единственно верное решение производственного вопроса и тому подобное.

Не надо полагать, что годы были до краёв наполнены восторгами по поводу успешных находок. Тогда бы их острота притупилась. Главное, что нахождение ответа на мучивший вопрос в создании чего-то давал удовлетворение. Может быть, потому самосовершенствование в познании, через которое проходит индивидуум и человечество, и есть та цель, для которой они существуют, ради какой-то другой более высокой конечной цели. По её поводу даже не берусь строить догадки.

***

     Крупнопанельные дома трест возводил в массовом порядке, индустриализация коснулась производственных цехов, наконец, подошла очередь объектов социально-бытового назначения. Школ и детских садиков в те годы, да и позднее, строилось невероятно много, спрос за выполнение плана по их вводу был жёстким. Только как можно справиться с заданиями, когда на каждом шагу трудоёмкая кирпичная кладка и мокрая штукатурка, а людей на стройках не хватает?

С выходом в свет типовых проектов, в которых использовался железобетонный каркас и навесные панельные стены, трест активно взялся за их освоение. Но проектов море, номенклатура изделий огромная и заводу не под силу браться за всё сразу. Нужно было отобрать проекты садиков и школ на такое количество детей, чтобы это устроило основных заказчиков, а они привередливые. Затем определиться с изготовлением конструкций: в каком цехе, на какой технологической нитке, какие производства предстоит создать вновь и где на это взять деньги. Запроектировать металлоформы и монтажную оснастку, определить потребность в них с учётом сегодняшнего дня и перспективы. Все вопросы и не перечислить.

Одна техническая служба не могла дать на них ответы. Работать приходилось с руководителями треста и его отделами, с заводом изготовителем, со строительными управлениями, с заказчиками и проектными институтами. У каждого из них своя точка зрения, свой подход к теме, совершенно разные интересы. Согласования за согласованиями, встречи и совещания, голова идёт кругом, а конкретная работа вперёд не продвигается. С позиции силы ничего добиться нельзя, потому постигалось искусство нахождения общего языка. Не простым это оказывалось делом.

По счастливому стечению обстоятельств мне довелось начинать свою трудовую деятельность в строительной организации, занимавшей в техническом отношении передовые позиции в системе Главсредуралстроя. В тресте «Уралтяжтрубстрой» монтировался первый крупнопанельный дом, первые наружные стеновые панели размером на комнату из автоклавного ячеистого бетона, первые автоклавы диаметром 3,6 метра для их изготовления, первая монтажная оснастка с принудительной точностью установки внутренних несущих стен.

Длинномерные железобетонные конструкции с предварительным напряжением арматуры другие тресты общестроительного профиля не производили. Одним из первых приступил родной трест к возведению детских садиков и школ в полносборном исполнении.

Без преувеличения скажу, что большая заслуга в этом была моего отца, который основу строительного процесса связывал с укреплением производственной базы, с техническими новшествами. Не знаю, кто подсказывал ему, скорее всего он пришёл к такому выводу сам, руководствовался им все долгие годы работы, не боясь трудностей, постоянно сопровождающих любое незнакомое дело.

Был и мой вклад в техническое переоснащение организации, которая наверняка дала мне больше, чем я ей. Она дала мне возможность быть в гуще событий по индустриализации строительства, познавать их и набираться опыта, который так пригодился потом.

Когда смонтировали каркасно-панельный детский сад и школу, ЦБТИ министерства выпустило технический листок, рассказывавший о передовом опыте треста. Вообще-то информацию мы готовили по каждому из достижений. Тексты писал я и отдавал их на редактирование Пешкову. Содержание написанного казённым языком мне казалось совершенным, не требующим никакой правки. Михаил Филиппович водружал на нос очки, неторопливо читал, с трудом разбирая мой отвратительный почерк, и поминутно просил подсказок. Потом он брался за карандаш, а я не мог скрыть волнения.

Мой учитель понимал состояние автора и, чтобы не травмировать меня, листков карандашом не касался, а легонько постукивал им по столу. Он просил меня присесть напротив и начинал разбор. Выходило так, что сочинил я описание весьма толково, но конец надо поменять местами с началом, в середине не хватает того-то, а лишнее это, и это. Я соглашался с доводами и переписывал заново. В следующей редакции порой без изменения оставался один заголовок. При вторичном обсуждении замечаний было меньше. Наконец мы вместе подписывали статью.

Со временем я набил руку в сочинительстве, за что благодарен наставнику, и когда он перестал работать, то справлялся уже сам. Изданные технические листки и статьи в журналах, дипломы участника Всесоюзной выставки достижений народного хозяйства и медали, когда они случались, отдавал маме. Она внимательно рассматривала, читала без замечаний и складывала в домашний архив. Незадолго до смерти мама передала мне внушительной толщины папку с бумагами и наградами, на которой её рукой было написано одно слово: «Борино».

Должен отметить, что типовые проекты на жильё и социально-бытовые объекты имели массу ошибок и нестыковок, выявлявшихся в ходе освоения серий. Проекты не проходили пробную обкатку, которая бы позволила выявить дефекты, скорректировать с их учётом техническую документацию и после этого отдавать в производство работ. Для такого в принципе правильного шага у разработчиков не было ни времени, ни средств. В итоге каждая организация, начинавшая освоение новых серий, чертыхалась, так как чужие ошибки более нетерпимы, чем собственные, и преодолевала одни и те же трудности.

Кроме того серии нужно было привязывать к местным условиям, то есть учитывать климатические особенности района застройки, освоенное производство строительных материалов. Больше всего это касалось наружных стен, для которых использовался пенобетон, газобетон, керамзитобетон и тому подобные разновидности. В каждом случае любое уточнение согласовывалось с институтом-разработчиком. Он один имел право дать решение по возникавшему вопросу даже в том случае, когда оно напрашивалось само собой.

Взаимоотношения с институтами, а по домам это был московский ЦНИИЭП жилища, поддерживало техническое управление. Я не только знал фамилии разработчиков, их рабочие телефоны, но с каждым был лично знаком. Встречаться приходилось и в Москве, да и у нас они задерживались на недели, проводя согласования. Как правило, наша техническая служба сама разрабатывала новую документацию на требуемые изменения, а авторы типового проекта её согласовывали после проверки. Нами вносилось много усовершенствований в проект, в том числе и по предложениям завода-изготовителя конструкций, которые обосновывались и потому принимались без лишних вопросов.

Представители института Иншаков Василий Васильевич и Галина Сергеевна Ильина, опекавшие трест, относились ко мне прекрасно и, как молодого человека, за усердие похваливали. Я их искренне уважал, но однажды, сам того не ведая, ответил Ильиной, с которой обменивались деловыми записками, чёрной неблагодарностью.

Это не было связано с работой, но от того не легче. Как-то, находясь в командировке в Москве, я по приглашению Галины Сергеевны впервые оказался на стадионе «Лужники» в ложе для гостей, поскольку её отец Ильин, как выяснилось позднее, был знаменитым игроком, а потом тренером футбольной команды «Динамо».

Сейчас уже не скажу, кто в тот день был соперником у динамовцев на поле, так как не очень увлекался футбольными баталиями, но хорошо помню, что именно тот матч пришёлся на сорокалетие Льва Яшина. Этого действительно легендарного вратаря я недолюбливал за то, что его идеализировала пресса, а если быть точным, то он играл за столичную команду, а какой же житель периферии уважал московских игроков. Уж больно в неравных условиях они находились с командами глубинки.

«Динамо» тогда проиграло. Непробиваемый Яшин пропустил два гола, я свой восторг по этому поводу не скрывал, совершенно не понимая, что тем самым страшно обижаю расстроенных соседей и Галину Сергеевну. Она не сделала замечания, но больше на футбол не приглашала. Как же было стыдно мне потом за своё поведение, когда выяснилось кто есть кто.

***

     Работа в одном и том же помещении трестовской конторы не мешала моему творческому и служебному росту. Спустя полтора года меня повысили в должности, назначив начальником проектно-сметной группы, а через девять месяцев начальником технического отдела треста, которому эта группа подчинялась. В этом качестве я находился три года. Описанные выше события как раз и пришлись на период моего пребывания в аппарате треста с 1961 по 1966 годы.

Жизнь, однако, не сводилась к одной работе, как бы ответственно я к ней не относился. В молодом возрасте, а мне тогда ещё не исполнилось тридцати лет, успеваешь многое. Дни были куда длиннее, чем теперь, так как иной была скорость мышления, быстрота решений и перемещений, несмотря на отсутствие личного автотранспорта и мобильного телефона. Что они могли дать в маленьком городке?

За прошедшие пять лет произошли изменения и в моей личной жизни: я женился на Раисе Тихоновне Чабановой, в нашей семье в 1962 году родилась дочь Ирина, а в 1966 году - сын Александр.

Узнал много новых людей и с некоторыми подружился. О Теплове я рассказывал, а вот о Криницыне Г.Г. не проронил ни слова. Как же было упоминать о нём, когда я от производственной темы почти не отвлекался. Геннадий Георгиевич, между тем работал, в аппарате треста в должности заместителя управляющего по кадровым вопросам и жилищно-коммунальной службе.

Он был на пять лет старше меня, окончил юридический институт, начинал трудиться по специальности. Зарплату имел скромную, а семью большую: жена Валя родила ему трёх дочерей. Криницын перешёл на работу в трест, где условия оплаты труда были иными.

В строительном деле он ориентировался никудышно, от кадровика это и не особенно требовалось. На производственные темы мы с ним не разговаривали, если не считать его бесконечных предложений по перестановке кадров и реорганизации структур. Возможно, такая особенность в поведении была связана с характером предыдущей работы, где ему не было дано по занимаемому положению подбирать специалистов и тасовать управленческие схемы. И теперь он навёрстывал упущенное. Я пропускал его советы мимо ушей, не имея к ним ни малейшего отношения, ни интереса. К тому же совсем иначе смотрел на увольнение работников, не считал их пешками. Нам с Геннадием хватало других тем для общения.

Криницын был способным человеком с разносторонними интересами. Много читал, любил поэзию, сам занимался сочинительством, увлекался одновременно всеми веяниями технической моды. Когда только появились магнитофоны, он собрал коллекцию кассет с записями различных исполнителей. Когда поступили в продажу узкоплёночные киноаппараты, он стал снимать всё подряд и показывал на кинопроекторе свои работы. Фотографированием Геннадий занимался всегда, имел несколько аппаратов  последних моделей. Любил пешие походы, путешествия на лодках и байдарках по Чусовой.

Я следовал за ним. По его инициативе мы получили права судоводителя-любителя, занялись проектированием и изготовлением собственными силами катамаранов, на которых совершили два незабываемых путешествия. Прошли от Красноуфимска по Уфе, Каме, Волге до Куйбышева, от Смоленска по Днепру до Киева и дальше. О завершающем этапе этого похода я кратко упоминал. Капитаном наших судов был Криницын, я - главным конструктором.

С началом производства автомобилей «Жигули», это относится к 1969 году,  мы пересели на колёса и совершали дальние поездки. Он же подбил меня и ещё группу товарищей на сдачу экзаменов кандидатского минимума. Все увлечения наши перечислить трудно. Ему легко давалась организационная сторона дела. Найти нужного человека, я не говорю о производстве, для него ничего не стоило.

Если требовался, например, механик на катамаран, гитарист в турпоход, охотник для дальних походов, то они вырастали прямо из-под земли, оказывались отличными парнями, на годы оставались в нашем маленьком коллективе. Разыскать, достать, приобрести дефицитные материалы, редкий инвентарь ему не составляло труда и, как мне казалось, получалось это у него без напряжения.

При всём этом своими собственными руками он не умел забить гвоздь, о манипуляциях с топором не говорю. Его руки существовали сами по себе, они жестикулировали, мяли деловые бумаги, теребили платок, роняли то, что держали. Поэтому он не мог знать, где  оставил вещь, которая вдруг потребовалась. Подобные мелочи, на которые другой человек растрачивает свои способности, его память не обременяли. В быту, в поездках выручала жена.

Когда мы путешествовали семьями в автомобилях, то только и слышали: «Валя, где ключи от машины?» Она за руль не садилась, но всегда знала, в каком его кармане они лежат, или где им оставлены и подсказывала. В тресте ему при случае помогали сотрудники. Если кто-то находил документы с грифом «для служебного пользования», либо другой степени закрытости, то на выяснение их владельца время не тратили, а относили к Криницыну.

Он и свои «Жигули» водил своеобразно, так как умудрялся прокалывать по два колеса одновременно. Однажды возвращались мы из Тольятти через Челябинск домой. Город путаный, ни одного указателя. В нашей связке на дорогах я всегда следовал первым, чтобы мы всё-таки ехали к намеченной цели. Геннадий не любил быть ведомым, но когда дело касалось вождения машины или её ремонта, то он уступал мне лидерство добровольно. В таком порядке мы и следовали по Челябинску.

Я посматривал время от времени в зеркало заднего вида. Потом остановился, чтобы переговорить. Ехавшая за мной машина пролетела мимо и скрылась за поворотом. Только успел разглядеть, что марка и цвет такие как у машины Геннадия, а номер другой.

- Вот незадача, потерять друга в большом городе. Нам же теперь никогда не встретиться? - пронеслось у меня в голове.

Решил добираться до выезда на тракт, а там поджидать. Только бы он не проскочил первым. Тороплюсь, насколько позволяют дорога и способность ориентироваться.

На городской окраине в очередной раз взглянул в зеркало и оторопел: за мной едет машина Геннадия, точно его - номер совпадает. Остановился, подошёл к нему с вопросом:

- Геннадий Григорьевич, Вы куда пропадали?

- Никуда. Всё время держусь за Вами, - отвечает он.

- Ну, как же за мной? Я останавливался, поджидал.

- Нет, Вы первый раз остановись, - говорит он.

Стали разбираться. Всё-таки тогда его руки отвернули машину в сторону, но потом пристроили её ко мне в хвост с фантастической точностью. В этой истории и я оказался не на должном уровне - упустил его из виду. Предостаточно было и других забавных случаев.

Что касается работы, то Геннадий не отдавался ей в такой степени, как это делал я. К его рекомендациям по кадрам  и совершенствованию структуры треста никто серьёзно не относился, но никто и не вмешивался в те вопросы, которые он вёл самостоятельно. Друг мой превратил жилищно-коммунальную службу в экспериментальное хозяйство. Начальники и ведущие специалисты менялись там, не успевая освоиться с делами, к тому же следовали бесконечные реорганизации. Успеха такой стиль работы не приносил, но Геннадий упорно верил в удачу и не менял тактику.     

***

     Напряжённая работа в техническом управлении не донимала однообразием. Трестовское хозяйство солидное, узких мест в нём вдоволь, поэтому поручения ждать себя не заставляли. Шесть строительных управлений, автобаза, управления механизации и специальных работ, производственно-технологической комплектации, два завода железобетонных конструкций, коммунальная служба, строившие в Первоуральске, Ревде и других городах области объекты любого профиля, постоянно нуждались в технической помощи по всевозможным вопросам. Перспективная тематика обширна, я упомянул только о некоторых наиболее крупных делах, дополнялась всякого рода непредвиденными обстоятельствами, требовавшими срочного вмешательства.

Упала стена кирпичного здания, обрушилась плита, рухнула пролётная несущая конструкция - это чрезвычайное происшествие и надо на месте разобраться с причинами, принять участие в работе комиссии по расследованию, сделать выводы. Если же авария повлекла несчастный случай со смертельным исходом работника, то в расследовании требовалась особая тщательность. Не так часто подобное происходило, но бывало и принимало порой необычный поворот.

Упомяну об одной такой неприятности. Шло строительство цеха Ревдинского завода обработки цветных металлов. СУ-5, базировавшееся в Ревде, передало Первоуральскому управлению треста «Уралстальконструкция» фундаменты под монтаж несущих железобетонных конструкций. Такая доля у генподрядной организации. Сделает самую тяжёлую, грязную, неблагодарную работу и приглашает специализированную структуру соответствующего профиля. Работа субподрядной организации на производственных объектах выглядит броско, её замечают все.

На этот раз монтажники устанавливали колонны двух пролётов по 24 метра, стропильные фермы и плиты покрытия. Картина впечатляла и дорисовывалась она быстро. Однако произошла трагическая осечка. Упала в процессе монтажа ферма, при этом погиб рабочий строительного управления, бетонировавший стык колонны с фундаментом. Я приехал на место вскоре после происшествия. Возле одного из опорных узлов фермы колдовали специалисты «Уралстальконструкции», им не нравилась приварка закладной детали.

Прежде, чем вдаваться в подобные детали, я осмотрел всю ферму. Выяснил при этом, что в момент падения ферма была освобождена от чалок монтажного крана, не имела съёмной металлической распорки, которая бы фиксировала её в проектном положении. Наконец, к коньку фермы был закреплён трос, который шёл к колонне другого пролёта и возле неё заканчивался.

Сразу же возникло подозрение, что верхний пояс свободно стоящей фермы, приваренной в опорных узлах к колоннам, оттягивали рычажной лебёдкой. Если сказать другими словами, то её рихтовали, чтобы обеспечить нужное расстояние для укладки плит покрытия. Однако ни самой лебёдки, ни её тросового крепления к колонне не было. После аварии монтажники демонтировали натягивающее устройство, спрятали и договорились отрицать его использование, так как это было грубейшим нарушением правил техники безопасности при монтаже. Основной же трос длиной несколько десятков метров они убрать не успели.

Так как за аварии, повлекшие несчастные случаи со смертельным исходом, виновников отдавали под суд, то специалисты треста «Уралстальконструкция» пошли на обман. Зная истинную причину обрушения конструкции, они возложили вину на завод изготовитель, с отступлением установивший закладную деталь. На скамье подсудимых оказалось два работника завода ЖБИиК. Тут уже пришлось вмешиваться в дело технической службе нашей организации.

Я, конечно, помнил об увиденном на месте аварии и написал заключение, приложив схемы и расчёты. Меня пригласили на заседание суда, где пришлось защищать свои доводы. Для наглядности взял с собой специально сделанный макет, на нём демонстрировал судьям падение фермы в момент её оттяжки лебёдкой. Получилось  убедительно, со специалистов завода обвинение сняли, а судили подлинных виновников аварии.      

***

     В 1965 году исполнялось 20 лет со дня окончания второй мировой войны. Городской комитет партии утвердил мероприятия по подготовке к круглой дате. Тресту «Уралтяжтрубстрой» поручалось реконструировать памятник погибшим воинам. Возле городского кладбища перед оградой когда-то второпях был установлен монумент. Он имел широченную и довольно высокую базу, на которой стоял короткий каменный шпиль. Размеры основания и верхней части совершенно не гармонировали, если странное сооружение у кого-то и оставляло в памяти след, то только тем, что оно ни на что не претендовало.

Памятник был сооружён давно, к его необычному виду привыкли, и ежегодно в день Победы многочисленные колонны через весь город шли к монументу на митинг. В отличие от демонстраций, которые устраивались по другим поводам, это шествие, не уступая им по массовости, совершалось на добровольных началах. Память о войне была ещё жива. После завершения митинга, иногда затягивавшегося, люди разбредались по кладбищу. На могилах  родственников они поминали всех умерших.

Горком партии, дав тресту задание реконструировать памятник, доверил ему сделать и  проект, полагая, что хуже существующего он быть не может. Пока до митинга оставались месяцы, за дело никто не брался, а ближе к сроку работа закипела. В тресте исполнение проекта поручили, конечно, техническому управлению. То, что в составе службы не было архитектора, никого не смущало.

Наш коллектив за доверие не благодарил, но к работе отнёсся ответственно. Первым делом решили выполнить памятник в сборном железобетоне. В век индустриализации места другим решениям не находилось. А вот силуэт монумента никак не давался и заставил помучиться. Для преемственности сохранили нижнюю платформу. Позвали Олега Шамова, о котором я упоминал, сообща делали наброски. Недостаток времени вынудил прекратить творческий поиск, который мог никогда не завершиться.

Остановились в тот момент, когда на листе было вычерчена нижняя платформа, на ней два уступа меньших размеров и четырёхгранный сужающийся кверху шпиль высотой 12 метров. Пригляделись и не поверили, что это мы сотворили такую внушительную вещь.

Руководители треста идею сборной конструкции полной заводской готовности, а также облик памятника одобрили: «Вы давайте быстрее чертежи. Надо ещё успеть изготовить и смонтировать». Проект выполнили, соединение платформ и четырёх элементов шпиля продумали, вычертили заодно и металлические формы. На славу поработал и завод железобетонных конструкций: до митинга ещё три дня, а он выдал всю номенклатуру изделий. Все поверили в успех: строителям теперь не составит труда завершить монтаж к сроку.

Рассуждали правильно, но стройка умеет преподносить неожиданности. Соединили последовательно составные части, а завершающий элемент водрузить не смогли. Совершенно неожиданно выяснилось, так принято говорить о явных промахах, что не хватает длины стрелы подъёмного крана. Поменять технику было не на что, а выход оказался под рукой. Предпоследний по проекту элемент демонтировали и на его место установили венчающий. Размеры опорных участков элементов, естественно, не совпали, но строители решили, что сойдёт и так. Меж собой  они договорились: если дефект заметят, то к следующему митингу исправят, а лишнюю секцию пока сохранят.

Авторский коллектив шёл на митинг в полном составе. Такое событие всё-таки. Ещё в одном деле попробовали свои силы. Неладное в облике монумента заметили на дальних подступах, незавершённость шпиля не ускользнула от внимательных глаз создателей. Причину разгадали быстро и успокоились, так как позднее можно вернуться к авторскому замыслу.  Остальных участников митинга подобные детали не интересовали. Мероприятие прошло, выволочку строителям никто не устраивал, а даже поблагодарили за подарок, сделанный трудящимся города по столь торжественному случаю. Таким памятник и остался.